Хорошо, если удастся хоть немного поспать. Но что же еще делать в этой дыре, как не пытаться уснуть? Эллиот даже не захватил с собой книгу — непростительная оплошность!

Сэр Хамфри Дью, с которым Эллиот познакомился лишь сегодня утром, относился к числу тех джентльменов, которые задавали тысячу вопросов и на девятьсот девяносто отвечали сами. Он спросил, порадуют ли гости своим присутствием на балу, и тут же заверил, что искренне признателен за снисхождение к его скромной персоне и ко всей местности. Поинтересовался, можно ли зайти за ними в восемь вечера, и витиевато добавил, что оказанная честь значительно превзойдет оказанную любезность. Попросил разрешения представить кое-кого из соседей и обещал, что джентльмены не пожалеют о знакомстве со столь приятными и достонными людьми, хотя, разумеется, далеко не столь блестящими и значительными, как они сами. Леди Дью придет в восторг от их любезной снисходительности, равно как и дочери, и невестка. Сам же он будет с нетерпением ожидать наступления вечера.

Эллиот мог бы решительно и твердо отказаться. Как правило, он с трудом переносил разговорчивых дураков. Но сегодня решил, что проще будет запереться в комнате и передать извинения через Джорджа. В конце концов, для чего на свете существуют секретари? Да, для чего?..

Иногда, черт возьми, для того, чтобы пробуждать хозяйскую совесть.

Потому что Джордж, разумеется, говорил сущую правду. Эллиот Уоллес, виконт Лингейт, действительно был джентльменом. Не отказавшись прямо, он тем самым дал молчаливое согласие и принял приглашение. А значит, теперь уже не пристало прятаться в сомнительном уединении гостиничного номера. Тем более что если не пойти на танцы, то танцы сами придут и вею ночь не дадут уснуть. Так что настроение все равно непоправимо испортится. Да еще и чувство вины замучает.

К черту все и всех!

Если Джордж прав, то мальчик действительно может оказаться на балу. А уж сестры наверняка придут. Может быть, даже разумно воспользоваться возможностью, увидеть их сегодня и составить первое впечатление перед завтрашним визитом.

Но ради всего святого, неужели придется еще и танцевать?

Прыгать с деревенскими матронами и барышнями?

В День святого Валентина?

Ну уж нет. Спасибо. Трудно представить что-нибудь более унизительное.

Эллиот приложил ладонь ко лбу и попытался убедить себя в том, что страшно болит голова и необходимо срочно лечь в постель. Увы, номер не прошел. Голова у виконта никогда не болела.

Он громко вздохнул.

Несмотря на спор с Джорджем, появиться на этих адских деревенских плясках все равно придется. Выхода нет. Остаться в стороне — значит проявить невоспитанность, открыто нагрубить. А он, как истинный джентльмен, не мог себе этого позволить.

На сборы оставалось меньше часа.

Эллиот снова вздохнул и извлек собственное тело из кресла.


Глава 2


Семейство Хакстебл обитало в аккуратно побеленном, крытом соломой домике в конце главной улицы Трокбриджа. По пути в гостиницу виконт Лингейт и его секретарь проезжали мимо, но внимания, разумеется, не обратили. Симпатичное строение было очень скромным в размерах.

Здесь жили трое из нынешних четырех членов семьи. Когда-то они занимали дом священника, куда более просторный и импозантный. Но восемь лет назад преподобный Хакстебл, викарий, обрел покой и утешение на небесах — во всяком случае, на похоронах в этом заверил паству новый викарий. А его детям на следующий день пришлось освободить дом и уступить его преподобному Эйлсфорду и его сестре.

Маргарет Хакстебл исполнилось двадцать пять лет. Как старшей в семье — а мать умерла на шесть лет раньше отца, — в семнадцать ей пришлось взять на себя заботу и о доме, и о младших детях. В результате она до сих пор не вышла замуж. Ближайшие годы вряд ли могли принести изменения, поскольку брату Стивену было всего лишь семнадцать.

Почему-то никто не обратил внимания Маргарет на то обстоятельство, что именно в этом возрасте сама она взвалила на свои плечи огромную ответственность. Для нее брат оставался всего лишь маленьким мальчиком и нуждался в постоянной заботе.

Маргарет отличалась необыкновенной красотой. Высокая, изящно сложенная, с пышными блестящими каштановыми волосами, большими голубыми глазами, обрамленными густыми черными ресницами, и с классически правильными чертами лица, она была сдержанна и горда в общении, хотя прежде ее знали более открытой и сердечной. В характере присутствовал стальной стержень, который мгновенно давал о себе знать, едва благополучие семьи оказывалось под угрозой.

По хозяйству в доме помогала лишь одна служанка: миссис Траш осталась в семье даже после переезда, хотя платить ей было нечем. Она просто отказалась уйти и осталась работать за комнату и еду. Значительную часть домашней работы Маргарет выполняла сама. Она же заботилась о саде. Летом сад сиял, радовал и внушал гордость, оставаясь одним из немногих способов выражения поэтичной и эмоциональной души хозяйки. Ну а жителям деревни он внушал одновременно восхищение и зависть.

Маргарет охотно помогала всем, кто нуждался в помощи. Особенно часто приходилось ассистировать деревенскому доктору: менять повязки, накладывать шины на сломанные руки и ноги, принимать новорожденных, кормить стариков и немощных.

Гордая красавица не раз получала брачные предложения. Некоторые из женихов даже готовы были взять ее вместе с братом и сестрой, однако все соискатели неизменно получали спокойный, но решительный отказ. Отказала она даже тому, которого любила всю жизнь и, вероятно, будет любить до гроба.

Кэтрин Хакстебл исполнилось двадцать. Она тоже была красива — яркой красотой юности. Однако ее фигура обещала скоро созреть и отяжелеть. Более светлые, чем у сестры, волосы в солнечных лучах отливали золотом. С очаровательного живого личика смотрели синие глаза, казавшиеся бездонными. Несмотря на то что девушка была общительной и почти всегда жизнерадостной, она любила уединение и одинокие прогулки, на которых можно было дать волю воображению. А в свободное время писала стихи и небольшие рассказы.

Три дня в неделю она работала — учила в деревенской школе малышей от четырех до пяти лет, а в другие дни нередко помогала в занятиях со старшими.

Кэтрин тоже была не замужем, и собственное положение начинало слега ее беспокоить. Она хотела выйти замуж — да, разумеется, хотела. Какая еще доля ожидала одинокую женщину, кроме как всю оставшуюся жизнь висеть на шее у родственников? Поклонников вокруг вилось множество, и почти все ей нравились, но выбрать среди них единственного она пока не могла. А это, как понимала сама Кэтрин, означало, что никто из претендентов не нравился настолько, чтобы можно было решиться связать с ним свою судьбу.

Свою мечтательность сама Кэтрин расценивала как явный недостаток. Практичность и отсутствие воображения казались куда более удобными. Можно было бы просто-напросто выбрать самого достойного из кандидатов и спокойно строить вместе с ним семейную жизнь. Но разве можно взмахнуть волшебной палочкой и в одну минуту измениться?

Так что сделать выбор никак не удавалось, даже рациональный, — во всяком случае, пока. Однако было ясно, что неизбежно настанет день, когда придется или принимать решение, или остаться старой девой: третьего не дано.

Стивен Хакстебл вырос, но возмужать пока не успел, а потому выглядел очень высоким и очень худеньким. И все же природная энергия и врожденная грациозность надежно избавили мальчика от подростковой нескладности и неуклюжести. Волосы его казались вылитыми из чистого золота и, не подчиняясь ножницам и расческам, вились свободными мягкими локонами. Романтическая прическа приводила в отчаяние хозяина и одновременно вызывала восхищение окружающих. На красивом лице нередко появлялось задумчивое выражение. Впрочем, его быстро сменяла улыбка. Требовательный взгляд голубых глаз выдавал беспокойную натуру, еще не успевшую найти достойный выход энергии, любопытству и потребности строить собственную жизнь.

Стивен занимался абсолютно всем. Ездил верхом, ловил рыбу, плавал, играл со сверстниками, соревновался в силе, быстроте и ловкости — словом, не упускал ни единой возможности испытать и показать себя. Если вдруг где-то возникала потасовка, он моментально оказывался в самой гуще. Если требовалось придумать какую-нибудь хитрую авантюру, он придумывал самую хитрую и самую запутанную. Его любили и считали безусловным предводителем все мальчики и юноши окрестных деревень. Его обожали женщины всех возрастов.

Трудился Стивен так же старательно, как и играл. Единственный мужчина в доме, он занимал привилегированное положение. Маргарет предусмотрительно сохранила для брата ту долю семейного состояния, которая принадлежала покойной матери. Предполагалось, что в восемнадцать лет деньги дадут молодому Хакстеблу возможность поступить в университет и тем самым обеспечить себе достойное будущее, защищенное надежной, а возможно, и прибыльной профессией.

Стивен учился у викария и нередко подолгу засиживался над книгами. Хорошее образование открывало путь к карьере, а только карьера позволяла вырваться из душного деревенского заточения. Однако эгоизм не окончательно опутал юношу своей липкой паутиной, так что Стивен помнил о доброте и самопожертвовании сестер и планировал когда-нибудь достойно их отблагодарить. Ну а если со временем они удачно выйдут замуж и не будут нуждаться в его помощи, можно будет просто осыпать и их самих, и их детей подарками и окружить благосклонностью.

Таким, во всяком случае, Стивен представлял себе безоблачное будущее.

В семье был и еще один, четвертый член.

Ванессе, в девичестве Хакстебл, а сейчас Дью, шел двадцать пятый год. В двадцать один она вышла замуж за Хедли Дью, младшего сына сэра Хамфри, а спустя одиннадцать с половиной месяцев его потеряла. Вот уже полтора года оставаясь вдовой, она продолжала жить в Рандл-Парке в семье покойного мужа, не желая возвращаться домой и добавлять близким финансовых проблем. Тем более что новые родственники не отпускали ее, постоянно уверяя, что невестка утешает и успокаивает.

Ванесса слыла в семье дурнушкой. Она это сознавала и принимала участь со спокойным и жизнерадостным смирением. Ей не достался высокий рост старшей и младшей сестер. Но и миниатюрной ее трудно было назвать. Она не была столь пышна, как Маргарет, и так тонка и изящна, как Кэтрин. Чем меньше мы будем описывать ее фигуру, тем лучше, потому что сказать нечто особенное все равно не удастся.

Лицо — что ж, все черты на этом лице находились именно там, где и должны были находиться, исправно выполняя положенные функции. Но ничего выдающегося, ничего запоминающегося. Глаза не потрудились стать по-настоящему голубыми, хотя и каким-то другим цветом описать их трудно. Возможно, лучшее, что можно сказать о лице Ванессы — это не назвать его неприятным.

Никто в семье не называл Ванессу некрасивой — все ее любили. Отец же предпочитал ее всем остальным детям. Когда он работал, дочь с удовольствием устраивалась в его кабинете с книгой и прилежно читала. Он часто говорил дочери, что чтение может оказаться очень полезным времяпрепровождением, так как вполне возможно, что собственного дома и собственного хозяйства у нее никогда не будет. Таким изощренным способом он намекал на то, что замужество не ее удел и надеяться на семейную жизнь не стоит. Мать выражалась не столь деликатно и постоянно напоминала о необходимости учиться разным домашним премудростям, чтобы в будущем оказаться полезной Стивену, когда он женится, или сестрам, когда те выйдут замуж. Впрочем, мать тоже любила Ванессу больше остальных детей.

И все же Ванесса вышла замуж. Причем пока что единственная из всей семьи.

Многие недоумевали, почему Хедли Дью выбрал в жены девушку со столь заурядной внешностью. Ведь он сам был красив подобно молодому богу. Но случилось именно так. Хедли влюбился в Ванессу пылко и страстно.

Ванессе и в голову не приходило обижаться на сестер — а уж тем более на брата — за то, что красота досталась им, а не ей. И разумеется, она не собиралась по этой же причине презирать себя.

Она была такой, какой была.

И она обожала брата и сестер. Ради их счастья была готова на любые, самые невероятные поступки.

В День святого Валентина Ванесса пешком отправилась из Рандл-Парка навестить Маргарет, как делала это три, а то и четыре раза в неделю. Подруги ближе сестры не было ни у той, ни у другой.

Из дома она вышла примерно в то же время, когда виконт Лингейт и Джордж Боуэн устраивались в гостиничном номере, совершенно не подозревая, что ожидает их вечером.

А Ванесса, в свою очередь, понятия не имела не только об их приезде, но даже и об их существовании на белом свете.