Джоди и Каролина смотрели на Шона сочувственно, но не делали ни малейших попыток прийти ему на помощь. Им нравился Шон Карпентер, но они прекрасно видели, что Диана уже успела прибрать его к рукам. К тому же он называл их домом Мильтон-гарденс, а для них домом был и навсегда останется белый квадратный домик, который походил на кусочек сахара и стоял высоко над темно-синим Эгейским морем. Но он остался в прошлом, бесследно растворился в суматохе ушедших дней. Что теперь предпримет Диана, за кого она выйдет замуж, — это было уже не их дело. Но коли уж она решила выйти замуж, они были рады тому, что ее избранником стал большой и добрый Шон.

И сейчас, когда Каролина шла мимо него, он стоял сбоку — учтивый, церемонный и немножко смешной со своим ведерком для льда, которое держал в руках так, словно то было подношение. От него пахло одеколоном «Брют» и свежим бельем, и Каролина вспомнила подбородок своего отца, который нередко был покрыт щетиной, и его голубые рабочие блузы, которые он предпочитал носить неглажеными, прямо из стиральной машины. Еще ей вспомнились споры и сражения, в которые они с Дианой весело вступали и в которых он почти всегда одерживал верх!

И она вновь поразилась тому, как одна и та же женщина может выйти замуж за двух столь непохожих друг на друга мужчин.


Спускаться на первый этаж во владения Кэти было все равно, что перемещаться из одного мира в другой. Наверху были ковры пастельных тонов, канделябры, тяжелые бархатные шторы. Внизу все было беспорядочно, естественно и жизнерадостно. Линолеум, разукрашенный квадратами в шахматном порядке, соперничал с яркими ковриками, на занавесках были зигзаги и листья, все горизонтальные поверхности были уставлены фотографиями, китайскими пепельницами с позабытых морских курортов, раковинами и вазочками с пластиковыми цветами. В камине горел настоящий огонь, а перед ним, свернувшись в продавленном кресле и не отрывая глаз от дрожащего экрана телевизора, сидел брат Каролины Джоди.

На нем был темно-синий свитер с высоким горлом, поношенные замшевые ботинки и почему-то старая яхтенная кепка, которая явно была ему очень велика. Когда она вошла, он поднял глаза, но тут же вновь уставился в экран. Он не желал пропустить ни единого кадра, ни одной секунды событий. Каролина тихонько подошла к нему и уселась рядом. Спустя некоторое время она спросила:

— Кто эта девушка?

— О, она глупая. Она все время целуется. Одна из этих.

— Так почему же ты это не выключишь?

Он подумал, решил, что, может быть, это неплохая мысль, и вылез из кресла, чтобы выключить телевизор. Телевизор погас с коротким присвистом, и Джоди остановился на коврике у камина, глядя на Каролину.

Ему было одиннадцать. Хороший возраст: уже не малый ребенок, но еще и не вытянувшийся худенький подросток, вечно раздраженный и страдающий из-за прыщей. Он был так похож на Каролину, что незнакомые люди, видевшие их в первый раз, сразу понимали, что это брат и сестра. Но Каролина светлая, а у Джоди такие яркие рыжие волосы, что они даже отливали красным, и если у нее лишь небольшая россыпь веснушек вокруг носа, то у него они разбросаны везде, словно конфетти — на спине, на плечах и на руках. Глаза у него серые, а когда он улыбается — медленно и обезоруживающе, — видны новые зубы, великоватые для его лица и чуть-чуть кривоватые, как будто они расталкивали друг друга, чтобы пролезть.

— А где Кэти? — спросила Каролина.

— Наверху, в кухне.

— Ты поужинал?

— Да.

— Ты поел то же, что подадут нам?

— Я поел немного супа, но всего остального мне не хотелось, поэтому Кэти пожарила мне яичницу с беконом.

— Я бы с удовольствием съела ее с тобой вместе. А ты видел Шона и Хью?

— Да, я поднимался наверх, — он скорчил рожицу, — тебе не повезло: Холдейны приедут.

Они обменялись заговорщической улыбкой. Их отношение к Холдейнам было схожим.

— Где ты взял эту кепку? — спросила Каролина.

Он забыл про нее. Теперь он стянул ее с головы и немножко смутился.

— Я просто нашел ее. В старом ящике с одеждой в детской.

— Она папина.

— Да, я так и подумал.

Каролина нагнулась и взяла ее у него из рук. Кепка была грязной и мятой, с пятнами соли, значок у нее уже наполовину оторвался.

— Он надевал ее, когда отправлялся в море, и говорил, что, когда он как следует одет, это придает ему уверенности и если кто-то начнет его ругать за то, что он сделал что-то неправильно, он просто станет ругаться в ответ.

Джоди ухмыльнулся.

— Ты помнишь, как он что-то такое говорил?

— Немного, — ответил он. — Я помню, как он читал «Рикки-Тикки-Тави».

— Ты был совсем маленьким. Тебе было всего шесть лет, и все-таки ты помнишь.

Он снова улыбнулся. Каролина встала и нацепила кепку ему на голову. Козырек закрыл его лицо, и ей пришлось наклониться, чтобы его поцеловать.

— Спокойной ночи, — пожелала она.

— Спокойной ночи, — ответил Джоди, не шевельнувшись.

Ей не хотелось от него уходить. У подножия лестницы она обернулась. Он внимательно смотрел на нее из-под козырька своей смешной кепки, и в его глазах было что-то такое, что заставило ее спросить:

— Что-нибудь случилось?

— Ничего.

— Тогда до завтра.

— Да, — ответил Джоди. — Конечно. Спокойной ночи.


Дверь гостиной наверху была закрыта, и из-за нее доносился шум голосов. Кэти надевала на плечики темную шубу и вешала ее в стенной шкаф у парадной двери. На ней были бордовое платье и цветной передник — уступка званому ужину. Когда неожиданно появилась Каролина, она воскликнула:

— О, вы меня маленько напугали!

— Кто приехал?

— Мистер и миссис Олдейн, — она тряхнула головой. — Они тут уже. Вы лучше идите, а то вы припозднились.

— Я заходила к Джоди.

Каролина не спешила присоединиться к вечеринке и остановилась поговорить с Кэти, опершись на перила. Она представила себе, как было бы здорово сейчас подняться обратно к себе наверх, забраться в постель и подождать, пока принесут вареное яичко.

— Он все еще смотрит про этих индейцев?

— Вроде нет. Он сказал, что там слишком много целуются.

Кэти скривила лицо.

— Лучше уж смотреть на поцелуи, чем на всю эту жестокость, вот что я скажу, — она закрыла стенной шкаф. — Лучше бы призадумались, к чему все это, чем выходить из дому и дубасить пожилых женщин их же зонтиками.

С этими словами она направилась обратно в кухню. Каролина осталась одна, и у нее больше не было причин задерживаться. Поэтому она пересекла холл, изобразила на лице улыбку и отворила дверь в гостиную. (Еще одно умение, приобретенное в театральном училище, это умение входить.) Шум голосов смолк, и кто-то произнес:

— А вот и Каролина.

Вечерняя гостиная Дианы, освещенная для званого ужина, была эффектна, словно театральная сцена. Три высоких окна, выходивших на тихую площадь, были завешены бледно-оливковыми бархатными шторами. На полу лежал бежевый ковер и стояли огромные мягкие диваны в бежевых и розовых тонах. Со старинными полотнами на стенах прекрасно сочетались горки из орехового дерева, мебель в стиле чиппендейл и современный итальянский кофейный столик из стекла и стали. Повсюду стояли цветы и воздух был напоен множеством дорогих и тонких ароматов: в их числе гиацинты, духи «Мадам Роша» и гаванские сигары Шона.

Они стояли так, как она и представляла: группами вокруг камина, с бокалами в руках. Но не успела она прикрыть за собой дверь, как от одной из групп отделился Хью. Он поставил свой стакан и пошел ей навстречу.

— Дорогая, — он взял ее за плечи и наклонился, чтобы поцеловать. Затем взглянул на свои тончайшие золотые часы, продемонстрировав при этом белоснежную крахмальную манжету с золотой запонкой. — Ты опоздала.

— Но ведь Ландстромы еще не приехали.

— А где ты была?

— У Джоди.

— В таком случае ты прощена.

Он был высоким, гораздо выше Каролины, стройным и смуглым. Он уже начал лысеть и потому выглядел немного старше своих тридцати трех лет. На нем был синий вечерний смокинг и сорочка, с тонкими кружевными полосками, а в его темно-карих глазах под густыми бровями читались оттенки веселья, восхищения и некоторой гордости.

Каролина заметила эту гордость и успокоилась. С Хью Рашли нужно было поддерживать определенный уровень, и Каролина половину своего времени проводила в борьбе с ощущением сильного несоответствия. В остальном в качестве будущего мужа он был в высшей степени замечателен: сделал удачную карьеру биржевого брокера и отличался заботливостью и вниманием, пусть даже его нравственные нормы иногда и воспаряли до ненужных высот. Но этого, очевидно, следовало ожидать, ибо это характерная черта его семьи — помимо всего прочего он был братом Дианы.


Паркер Холдейн пользовался неизменным успехом у молоденьких девушек, а поскольку Каролина была одной из них, Элен Холдейн всегда держалась с ней холодно. Это Каролину не слишком беспокоило. Во-первых, она не слишком часто встречала Элен, поскольку Холдейны жили в Париже, где Паркер возглавлял французское отделение крупного американского рекламного агентства, и приезжали в Лондон только ради важных встреч раз в два или три месяца. Нынешний визит был как раз одним из таких случаев.

Во-вторых, она не слишком любила Элен, что досадно, так как Элен и Диана лучшие подруги.

— Почему ты всегда так небрежно относишься к Элен? — спрашивала Диана.

И Каролина научилась пожимать плечами и отвечать:

— Прости.

Более пространные объяснения породили бы только страшную обиду.

Элен была красивой и утонченной женщиной, с некоторой склонностью к слишком пышным нарядам, которую даже жизнь в Париже не могла излечить. Она могла быть очень занятной, но Каролина знала на горьком опыте, что в ее остротах скрывались ядовитые жала злословия в адрес друзей и знакомых, которых не было рядом. Слушать ее было страшновато: никогда не угадаешь, что она скажет о тебе за твоей спиной.

А к Паркеру не стоило относиться серьезно.

— Вы прекрасное создание. — Он наклонился, чтобы поцеловать ей руку, и она была почти готова к тому, что сейчас он на радостях подпрыгнет и ударит пяткой о пятку. — Почему вы всегда заставляете нас ждать?

— Я спускалась к Джоди пожелать ему спокойной ночи. — Она обернулась к его супруге. — Добрый вечер, Элен. — Они коснулись друг друга щеками и чмокнули губами в воздухе.

— Привет, дорогая. Какое красивое платье!

— Спасибо.

— Их так легко носить, эти свободные вещи… — Она затянулась сигаретой и выпустила большое облачко дыма. — Я как раз рассказывала Диане про Элизабет.

У Каролины сжалось сердце, но она вежливо спросила:

— А что с Элизабет? — ожидая услышать, что Элизабет помолвлена, что Элизабет гостила у Ага-хана,[2] что Элизабет была в Нью-Йорке, снимаясь для журнала Vogue. Элизабет была дочерью Элен от первого брака. Она была немного старше Каролины, но, хотя Каролине иногда казалось, что она знает об Элизабет больше, чем о себе самой, они никогда не встречались. Элизабет по очереди жила у обоих родителей — у матери в Париже и у отца в Шотландии, а в тех редких случаях, когда она приезжала в Лондон, Каролина всякий раз оказывалась в отъезде.

Она попыталась вспомнить последние новости про Элизабет.

— Кажется, она была где-то в Вест-Индии?

— Да, моя милая, она гостила у своего школьного приятеля, отлично провела время. Но пару дней назад она прилетела домой, и отец встретил ее в Прествике с ужасными новостями.

— Какими новостями?

— Ну, ты понимаешь, лет десять назад, когда мы с Дунканом еще жили вместе, мы купили это поместье в Шотландии… То есть Дункан его купил, несмотря на мое отчаянное сопротивление… Для нашего брака это стало последней каплей. — Она умолкла, и на ее лице отразилось замешательство.

— Элизабет, — мягко подсказала Каролина.

— Ах, да. Ну, Элизабет первым делом подружилась там с двумя мальчиками из соседнего поместья… Не совсем, правда, мальчиками: они были уже подростками, когда мы с ними познакомились. Оба совершенно очаровательные, они приняли Элизабет под свое крыло как младшую сестру. Не успели мы и глазом моргнуть, как она уже сновала между их домом и нашим так, словно прожила там всю жизнь. Они ее обожали, особенно старший брат, и, вы только представьте, дорогая моя, прямо перед ее приездом он погиб: разбился в страшной автокатастрофе. Отвратительные обледеневшие дороги — его машина въехала прямиком в каменную стену.

Каролина не ожидала от себя такого, но все же была по-настоящему потрясена:

— О господи, какой кошмар!

— Да, чудовищно. Ему было всего двадцать восемь. Чудесный фермер, отличный стрелок, такой славный человек! Можете себе представить, что за возвращение было у бедняжки. Она позвонила мне в слезах и рассказала об этом, я хотела, чтобы она поскорее вернулась в Лондон, чтобы встретиться с нами и мы могли бы ее немного приободрить, но она сказала, что ей необходимо еще побыть там…