Стелла Грей - Снежинки на его трицепсах

— Ты мне’?! — едва заметно усмехнулся Коршунов. — Ничем не обязан, а вот я твоему отцу задолжал, и только это заставило меня сорваться из Москвы и ехать сюда, чтобы вытаскивать твою жопу из неприятностей.

Тон, которым он говорил, мне не нравился. Будто мальчишку отчитывал.

Я оставил чашку в сторону и поднялся из-за стола: — Свою жопу я в состоянии вытащить сам. Всего доброго.

— СИДЕТЬ! — едва ли не рявкнул Руслан, и что-то заставило меня послушаться. Нет, не здравый смысл, а интуиция. Московские бизнесмены не приезжают просто так для чашки кофе в Питер… — Данила, неужели ты настолько идиот, что собрался в Швейцарию?

— Я собрался отвоевать обратно свой бизнес, и для этого мне нужны деньги, которые там.

Руслан посмотрел на меня, как на полного придурка. Я же поспешил добавить: — Никаких запретов на выезд я не подписывал, если вы об этом. Имею право лететь куда угодно.

— Ну-ну, — скептически отозвался собеседник. — Если бы не хорошая память о твоем отце, Данила, пожалуй, я бы лично оторвал от пирога, которым был твой бизнес, жирный кусок. Все, что меня останавливает, это зыбкое понятие чести, которым я все еще дорожу. Так вот, слушай меня внимательно, юный идиот. Тебе не дадут даже на самолет сесть. С самого Мурманска тебя пасут фэбосы, и стоит тебе только пройти регистрацию — повяжут при попытке бегства из страны. Потому что в глазах закона ты — подельник в куче махинации, и в то, что тебя подставили, верю только я, ну и, может, ты сам.

— Но как же… — начал я.

— Заткнись и слушай. Считай меня своим крестным феем, который чисто случайно узнал по каналам, что ты забронировал билет до Швейцарии и даже успел тебя перехватить. Нет, я правда думал, что ты умнее. Вначале залег на дно в какой-то дряхлой хате…

При упоминании домика Алисы стало обидно.

— Я никуда не залегал. Пошел туда, где приняли. — В этот момент меня пробило недопеченным кашлем. Пока приводил дыхание в порядок, Коршунов внимательно следил за каждым моим движением. Пришлось пояснять: — Бронхит у меня.

Лечился.

— Так вот, мой юный друг, если ты не хочешь, чтобы к нему добавился еще и тюремный туберкулез, слушай меня внимательно. Я могу только догадываться, кто тебя подставил, скорее всего, кто-то из ближнего окружения. Ищи там. Но вот деньгами и адвокатом помогу. На этом буду считать долг перед твоим отцом выполненным, а дальше крутись сам как знаешь. Выплывешь из этого дерьма, значит, достоин… А нет — тогда сам виноват. Мир акульего бизнеса не терпит слабаков.

Поджав губы, я слушал то, как Коршунов планирует организовать мне адвоката и снабдить деньгами, и чувствовал себя при этом еще ничтожнее, чем в домике у Алисы.

Только что Руслан ткнул меня в мои же ошибки, словно котенка в вонючую лужу, и самое гадкое — он был прав.

После смерти отца я вел себя не то чтобы как придурок, но весьма беспечно. У меня были деньги, оставшиеся связи. Я был дерзок и самоуверен, весь мир валялся у ног: Золотой ребенок, мать меня.

Да, было образование, да и так вроде не полный идиот, но только сейчас до меня дошло, что “реального пороха” я не нюхал, поэтому и согнали меня с Олимпа одним пинком, и “Зевс”забрали.

Такое стремительное падение с небес должно было бы меня отрезвить, напомнить, что я не Боп вот только доходило до меня только сейчас.

Взгляд упал на человека с хищным лицом, с которым пришел Руслан. “Лис”, так я прозвал его про себя, то и дело поглядывая на двух мужчин за столиком в углу. Они вели какую-то беседу, а я именно сейчас вспомнил, что, кажется, видел одного из них раньше. В Мурманске, наверное, даже у океанариума.

За мной действительно следили, а я был наивным глупцом.

— Не будет ли проблем из-за нашей встречи’? — наконец, спросил я у Коршунова. — Она наверняка вызовет вопросы.

— Конечно вызовет, — согласился он. — Но нет ничего странного, что в своей ситуации ты пошел за помощью к старому другу отца. Если спросят, скажешь, что летал в Питер для встречи со мной.

— А бронь в Швейцарию?!

— На эти вопросы пусть отвечает адвокат, а не ты, — легко парировал собеседник. — Поверь, в твоем случае все еще не так плохо. Когда мои “партнеры” решили подставить меня, они налоговыми махинациями не ограничились. Но ничего, как видишь, я сижу перед тобой и даже удивительно добр, чтобы помогать.

В этот момент я все же напряг память, вспоминая историю, в которую влип Руслан.

Вроде бы на него хотели повесить серийные убийства девушек.

— А вам кто тогда помог? — не удержался от вопроса.

На миг черты лица Коршунова смягчились, и за ними поступил совершенно другой человек. Мягче, добрее…

— Девушка. очень хрупкая, нежная, но очень сильная.

По описанию звучало точь-в-точь как моя нимфа, вот только я даже ситуации представить не моя: чтобы Алиса продолжала бы мне помогать. Неправильно это, наоборот должно быть!

Девушка, чья жизнь, по моим меркам, напоминала первобытный ад с едва живой печкой и туалетом на улице, не могла тянуть не себе еще и здорового детину, который топор впервые в руки взял.

— В общем, сейчас возвращайся в Мурманск, остановишься там, где потише.

Можешь даже в той лачужке.

— Я туда не вернусь, — твердо отрезал я.

— Твое дело. Значит, снимешь квартиру, — как ни в чем не бывало, продолжил Руслан. — Хотя, конечно, это еще один косяк твоей беспечности. Не купить себе даже захудалой квартирки, имея деньги. Не обеспечить себе пути отступления, зная, в каком бизнесе крутишься.

— У меня были деньги в Швейцарии, — напомнил я.

— Запомни, Данила, пока дядя Руслан добрый и раздает советы. Банки Швейцарии — это прекрасно, но иногда обычная трехлитровая банка из-под маринованных огурцов намного надежнее. Главное, запомнить, где ты ее закопал. А пока вот, держи.

С этими словами из внутреннего кармана пиджака он достал продолговатый конверт.

— Внутри карточка и ПИН-код. На ней деньги — этого вполне должно хватить при разумных тратах.

— Я потом все верну, — гордо уверил Руслана я.

Но тот лишь пожал плечами:

— Бизнес себе верни. Мне вправду неприятно сейчас видеть, что дело твоего отца разорвано шакалами на части. Так что воспользуйся вторым шансом, Данила.

Алиса Селезневская.

Очередной рабочий день не должен был выделяться чем-то из серой массы предыдущих. Я занималась с Гошей, кормила его, слушала упреки грымзы и пила горячий чай в маленькой кладовке, переквалифицированной несколько лет назад под кухоньку…

И все бы ничего, да только обыденность диссонировала с моими мыслями. Я делала все по привычке, автоматически и не задумываясь. В то время как глаза смотрели куда-то вдаль, ни на чем конкретно не фокусируясь, руки интуитивно двигались, а рот открывался, продолжая отдавать команды, хвалить Гошу за успехи и отвечать на вопросы коллег.

— Селезневская, — кажется, не первый раз позвала меня Зоя Григорьевна, — мне можно начинать уборку? Или как’? Ты чего?

— Да, — я кивнула, поставила на столик успевшую остыть чашку чая. — Задумалась что-то.

— Вижу, — хмыкнула уборщица, бряцая алюминиевым ведром, полным чистящих средств. — Не дозваться тебя сегодня. Расстроилась сильно, да’?

Я кивнула.

Расстроилась. Не знаю, почему, но именно это чувство было мне ближе всего.

Вроде все хорошо, только душа не на месте и сил ни на что не хватает.

— Ну, это было делом времени, — продолжала Зоя Григорьевна, и я снова кивнула, соглашаясь.

Да, отъезд Данилы был делом времени, это мы понимали оба, но тогда почему теперь так тоскливо? И этот его поцелуй на прощание. Зачем?

Я коснулась щеки в том месте, где все еще чувствовались горячие губы. Их легкое прикосновение взбудоражило меня больше, чем то, что случилось на печи или еще раньше в клубе…

— А мой сразу говорил, не дадут вам теперь покоя, — словно через вату услышала голос уборщицы. — И как в воду глядел. Один отморозок отстал от нас, так тут же второй нарисовался. Еще хуже. Надо же, стриптиз здесь устраивать. Говорят, даже бассейны оставит…

Я несколько раз моргнула, качнула головой и уточнила, пытаясь понять, что услышала:

— Зоя Григорьевна, вы что говорите? — мой голос дрогнул, руки соскользнули с колен, плетьми повиснув у тела. — Океанариум снова продают? Вот прямо уже точно?

— Ну да, — она вскинула кустистые брови, вынула платок из кармана передника и протерла взмокший лоб. — Я ж так и сказала. Мы с тобой об этом уже полчаса толкуем. Селезневская, показалась бы ты врачу…

— Но… Как же это? — поднявшись, подошла к уборщице, взяла ее за запястье и, с надеждой заглядывая в глаза, уточнила: — Я слышала сплетни, думала, еще есть время… Мало ли, что люди говорят.

— Ну, мой подслушал разговор бухгалтерши с главной. Они ругались из-за каких-то перечислений, и наша грымза сказала, что все уже решено. Дело обтяпают до Нового года, сделка “на мази”. Кто-то там выкупает океанариум и ждать не намерен.

Не первый, а еще один. Московский какой-то. Я думала, ты знаешь уже, поэтому сидишь как прибитая.

— Нет, не знала. — Я вернулась на стул, села и закрыла лицо руками. Слез не было, слов тоже. Только безумная усталость, и еще тягостная, пожирающая изнутри тоска.

— Не реви только, Алиска. — Зоя Григорьевна подошла, по-отечески коснулась ладонью моей головы, погладила осторожно, как маленькую. — Ты молодая совсем.

Найдешь себе нормальную работу. Это нам, старикам, лишь бы на пенсии копейку заработать…

— А Гоша? — пискнула, чувствуя, как пропадает голос.

— Да что ему будет? Гринписовцы, которым ты писала, говорят, уже след взяли. Не дадут морских гадов в обиду. Так что о себе думай, милая. Бледная вон вся, худая совсем. Едь-ка ты домой, баню затопи, прогрейся как следует и отдохни. Нечего сидеть в этой морозилке.

— Да, пойду уже, — поднявшись, улыбнулась женщине. — до свидания.

— Всего хорошего. — Она снова промокнула лоб платком и, подхватив брошенное в проходе ведро, ушла убирать помещение.

А я побрела за курткой, понимая, что жизнь моя меняется. Как бы мне не хотелось сохранить ее в том же виде, что и раньше, судьба уже приготовила новые испытания. Оставалось только верить, что где-то там, за этими крутыми виражами, ждет счастье. Не может же вечно фортуна стоять ко мне задом?

Оказалось, еще как может.

На улице разразился настоящий мороз, а я, в отличие от Ворошилова, не могла позволить себе такси. Пришлось идти на остановку, ждать общественного транспорта и трястись всю дорогу от холода. Быстро намокшие сапоги не грели; прохудившаяся куртка оставляла желать лучшего, от чего меня продуло со всех сторон. И, когда, наконец, добрела до дома, в носу неприятно засвербило.

Простуда дошла и до меня. Только отлеживаться было некогда.

Переодевшись в куртку, все еще пахнущую Ворошиловым, я вышла во двор и начала расчищать занесенную снегом дорожку. Затем нанесла в дом дров, растопила печь и, совершенно околев, расплакалась.

Давно мне не было настолько себя жаль. Но, самое страшное, я не понимала, из-за чего расстроена больше: по причине простуды, продажи океанариума или… отъезда Данилы’? Все смешалось в моей несчастной голове, дурацкая слабость навалилась с такой силой, что впору было завыть…

Не помню, как доползла до кресла, которое теперь прочно ассоциировалось с Ворошиловым; усевшись в него, закрыла глаза и мысленно попросила у высших сил терпения.

“Мне бы только не раскиснуть, — думала, кутаясь в одеяло, оставленное Данилой. — Нужно собраться, я же сильная…”

А слезы тем временем все катились по щекам не унимаясь. Как же давно я не позволяла себе плакать… Как же давно не пускала в дом и в душу чужаков…

В этот миг я поняла, как бесконечно одинока.

Матери, по сути, нет, остальные родственники умерли. У меня даже кота не было, хотя где это видано, чтобы в частном доме, где полно мышей, не было ни одного усато-полосатого.

Ему бы наверняка пришлись по вкусу все лакомства и рыбные деликатесы, которые утром оставил Данила. Вот только мне ничего не хотелось.

В итоге, так и уснула, пригревшись в ватном одеяле, и намерением завтра утром хоть что-то изменить в своей жизни. Может, действительно кота завести?

Но моим планам было не суждено сбыться.

Около пяти утра я проснулась от того, что нос забился и отказывался дышать нормально. Горло драло болью, а где-то в районе трахей саднило начинающимся пожаром.

— Ну спасибо тебе, Ворошилов, — прохрипела я. — Даже уйти из моей жизни нормально не смог, напоследок бронхитом заразил.