Башни. Почему она считала их французскими, он не мог догадаться. Кашлянув, он взглянул на Гейнза и кивнул ему, показывая, что можно убирать посуду.

— Я еще не решил.

— Но пожар случился довольно давно, не так ли? — уточнила Фиона. — Девушка, которая приготовила мне ванну, сказала, что очень давно.

— Да, но…

— Но?

— Леди Фиона, это довольно сложное дело, — сказал он, снова взглянув на нее.

Ужин закончился, а Дункан не мог найти повода задержать ее. Он опасался, что любая из игр, в которые играют в гостиных, предполагает близкое соседство, и ему захочется дотронуться до нее. Вспыхнет ложная надежда, он потеряет власть над собой, и все начнется сначала.

— Уже поздно, — сказал он, поднимаясь со стула. — Вы проделали длинный путь. Я оставляю вас отдыхать, — добавил он, когда лакей помог Фионе отодвинуть стул. — Гейнз проводит вас в ваши апартаменты.

Дункан наклонил голову и заставил себя повернуться не оглядываясь. Он вышел из комнаты, оставив Фионе свое бьющееся сердце,

Глава 11

Фионе казалось, что ужин длился бесконечно. Дункан почти ничего не говорил, а лишь смотрел на нее так, как будто не понимал, что она делает за этим инкрустированном золотом обеденным столом.

А глядя, как он выходил из столовой, она подумала, что ему не терпится избавиться от нее и что глупо ждать Джека в Блэквуде. Она спокойно может уехать в Лэмборн.

— Если желаете, мэм, я мог бы отослать немного виски в ваши комнаты, — предложил Гейнз.

— А куда направился лорд? — спросила она дворецкого, не ответив на его предложение.

— Не могу с уверенностью сказать, но у него привычка после ужина удаляться в утреннюю гостиную.

— Утреннюю гостиную?

— Это там, где расположена библиотека, — объяснил Гейнз. — До пожара библиотека находилась в западном крыле. Так как насчет глоточка виски? — спросил он, взяв графин.

— Спасибо, мистер Гейнз, я выпью сейчас, — сказала Фиона и протянула одну руку за рюмкой, а другую — за графином. — Все, что тут есть.

Гейнз заметно удивился, но подал ей все, что она просила, и, подняв брови почти до линии волос, смотрел, как Фиона наполнила рюмку и залпом выпила ее.

— Спасибо, — хрипловато произнесла она и отдала ему пустую рюмку. Она расправила юбки и вышла из столовой, прихватив графин. Но вместо того чтобы пойти влево, к своим апартаментам, свернула вправо, к утренней гостиной.

Подойдя к двери в конце коридора, Фиона тихонько постучала и прислушалась.

— Никакого виски, Гейнз, спасибо, — послышался в комнате его голос. — Никакого ви… — Дункан замолчал, когда, повернув голову, увидел ее.

Он сразу же встал, и газета, лежавшая на его коленях, упала на пол.

— Прошу прощения, — пробормотал Дункан и, спрятав за спину здоровую руку, напряженно выпрямился.

— Нет, лорд, это я прошу у вас прощения, — решительно сказала Фиона, значительно приободрившись после рюмки виски. — Я должна поблагодарить вас за то, что привезли меня в Блэквуд, но поскольку моего брата здесь нет, я приняла решение.

— О?

— Я не вижу основания и дальше обременять вас своим присутствием. Не вижу повода продолжать эту… фамильярность. До замка Лэмборн всего лишь полдня езды, и я прекрасно проведу там время, пока граф не вернется со своей охоты или… или чем он там занимается в Боннетхилле, — сказала Фиона, обреченно махнув рукой. — Не будете ли вы так добры помочь мне добраться до дома?

— Дома, — повторил Дункан. Что он, не понимает?

— Да, я хотела побыть дома. В доме, где выросла. В замке Лэмборн.

Дункан сглотнул и, взглянув на свою искалеченную руку, снова посмотрел на Фиону.

— Вы хотите сказать… вы хотите сказать, что намерены остаться в Шотландии?

Какое ему дело, остается она или нет? Фиона пожала плечами и со стуком поставила графин на стол. Она раньше как-то не думала об этом серьезно, но неожиданно почувствовала, что именно здесь ее место. Она могла бы жить в замке Лэмборн, будучи старой девой, ухаживать за садом и рассказывать о светском обществе. И люди будут толпиться возле нее, чтобы послушать ее истории о нескольких годах, проведенных в самых высоких сферах лондонского общества. Возможно, леди Гилберт станет навещать ее здесь, и они будут устраивать большие суаре.

Однако едва ли мужу леди Гилберт понравится путешествие.

— Может быть, и останусь! — твердо заявила она. — Конечно, многое зависит от моего брата. Может быть, я понадоблюсь ему в Лондоне, однако замок Лэмборн очень приятное место для тех, кому нравятся рвы и парапеты.

Дункан поджал губы и кивнул:

— Вот именно.

Казалось, ему чертовски больно слушать ее. Фиона уже не была той застенчивой молодой дебютанткой, легко поддающейся влиянию его замечаний. Она не убежит в Лондон!

— Сожалею, что вызываю ваше недовольство, но, уверяю вас, у меня множество дел в Лэмборне.

— Леди Фиона…

— Здесь, кстати, тоже надо многое сделать. Как вы можете оставлять этот великолепный дом в таком состоянии? — воскликнула она, обводя рукой комнату. — Это жемчужина шотландских гор, а вы позволяете ей гнить! Знаете, если бы я намеревалась пожить в Шотландии некоторое время, то помогла бы вам.

Эти слова сами собой сорвались с языка, но было уже поздно.

Дункан застыл.

— Возможно, я принял бы ваше предложение, — наконец тихо сказал он.

— Хорошо.

Дункан словно раздевал ее взглядом, и Фиона покраснела. Он всегда так действовал на нее — от одного его взгляда ее бросало в жар и слабели колени.

— Если хотите знать, вам нужен кто-то вроде меня, — нагло добавила она. — Кто-то, кто не боялся бы сказать вам то, что надо сказать.

Улыбка тронула его губы.

— Никто не может обвинить леди Фиону в том, что она боится сказать то, что думает. Это истинная правда.

О Боже. Фиона почувствовала, как у нее все сильнее кружится голова, и прижала руку к затылку, потупившись.

— Однако я думаю, больше нам не о чем говорить, — заключила она. — Кроме того, что я хотела бы искренне поблагодарить вас за то, что привезли меня домой. Одна бы я не доехала. Похоже, мой дядя опять оказался прав.

— Похоже, так и есть.

— Да.

Фиона с удивлением почувствовала, как ее охватывает грусть. Она подняла голову и смущенно улыбнулась.

— Все хорошо. Спасибо вам, лэрд. Я не стану вас больше беспокоить.

Вот и все. Несмотря на ночь, проведенную вдвоем, все, о чем они могли бы поговорить между собой, было сказано. И ничем не выдавая своего глубокого огорчения, Фиона повернулась, чтобы уйти.

Но Дункан неожиданно шагнул к двери и запер ее. Оглянувшись, он снова посмотрел на Фиону, их взгляды встретились. На этот раз он не отвел глаза, и в его взгляде она увидела целый мир чувств.

— Фиона…

Дункан произнес ее имя так, будто ласкал. Тихо и нежно эта теплота проникала в ее сознание, как капли виски, выпитого ею.

— Я… — Дункан умолк и беспомощно посмотрел на нее. Могучий лэрд Блэквуда, казалось, был растерян и не уверен в себе.

Он кашлянул, посмотрел вниз, провел рукой по волосам, затем снова посмотрел ей в глаза, и больше не отрывал от нее взгляда. Фиона снова почувствовала притягательную силу, возникшую между ними.

— Я… я не могу выразить, показать вам, как сожалею о тех словах, которые сказал тогда, много лет назад. Скажу честно — я не помню этого, но не сомневаюсь, что сказал. Что мне сложно понять, так это как я мог не заметить кого-то такого…

Дункан замолчал, и под его взглядом Фиона чувствовала себя на грани какой-то опасности.

— …прекрасного, — сказал он дрогнувшим голосом, — и такого полного жизни и энергии, как вы. Фиона, за такое короткое время я просто… очарован вами.

У Фионы раскрылся рот. Казалось, время вернулось вспять, и он говорил то, что она хотела услышать от него восемь лет назад.

— Каким же я был дураком, — сказал он, немного помрачнев.

— Что?

— Проклятым невежественным ослом, — повторил он еще ожесточеннее.

И сердце Фионы рвалось из груди, и у нее перехватывало дыхание.

— А теперь? — сказал он, сжимая кулак. — Теперь я отдал бы все, что осталось от Блэквуда, за то, чтобы возместить вам содеянное мною. Но я не питаю иллюзий, девушка, я знаю, что ничего не могу исправить.

— Что, почему?

Дункан нахмурился и отвернулся.

— Должен ли я говорить об этом? О скандальных слухах, связанных со смертью Девона. О моей изувеченной руке, конечно, моих… — Он с раздражением указал на свое лицо. — О моих шрамах.

Фиона шагнула к нему.

— Каких шрамах?

Дункан удивленно посмотрел на нее.

— Фиона! Я пренебрежительно относился к вам — к вам и к другим. Я был тщеславным и спесивым и… — Он с отвращением махнул рукой. — Я стал другим. Все переменилось во мне. Я стыжусь себя прежнего и стремлюсь уехать из сгоревших стен моего дома, который каждый день напоминает мне о прошлом.

Ее сердце рвалось к нему. О как же он должен был страдать! Фиона приблизилась к нему еще на шаг, потом еще…

— Не достаточно ли уже вы наказали себя, Дункан? — тихо спросила она. — Неужели вы не видите, что пора построить дом, как доказательство того, какой вы теперь?

В его глазах отражалась беспомощность.

— Я только тень того человека, каким был.

— О, но вот в этом вы ошибаетесь, — сказала она, подходя к ему еще ближе. — Вы спасли мне жизнь, рискуя собой! И… ваша щедрость в отношении семейства Невин удивительна.

Он скептически взглянул на нее; Фиона убежденно закивала.

— Я была там, когда принесли ваши подарки мистеру Невину. Вы не представляете, как он был счастлив. Вот видите? Вы намного лучше того человека, которым были. Вы сильный, добрый, красивый и… потрясающе искренний.

— Ах, Фиона, — с грустью сказал Дункан. — Вы действительно видите не только это уродство? Разве вы не чувствуете жалости?

В ответ Фиона молча преодолела расстояние, разделявшее их, и потянулась к нему. Дункан отшатнулся, пряча лицо, но она взяла его за подбородок и заглянула в его глаза. Она положила ладонь на его зажившие раны.

— Я не вижу никакого уродства. Я вижу только доброго, заботливого и искреннего мужчину. Я вижу только вас.

Со стоном Дункан резким движением схватил ее в объятия.

— Я не могу устоять перед вами. Вы вливаете в меня жизнь. Я очень давно не чувствовал себя по-настоящему живым.

Его поцелуи были жадными, объятия — властными. Так хотело и сердце Фионы — она стремилась принадлежать ему, душой и телом. Забыв обо всем, она отбросила остатки своей гордости и добродетели и, запустив пальцы в его волосы, с такой же страстью отвечала на его поцелуи. Никогда еще она не была так возбуждена, как в тот момент, когда Дункан поднял ее и прижал к себе.

Фиона обхватила ладонями его лицо, а он покрывал поцелуями ее шею и грудь, прикусывая мягкую кожу.

Фиона закрыла глаза, прижалась головой к стене, упиваясь его страстью. Ее лихорадило, бросало в жар, как будто они сдерживали себя всю жизнь, а не день или два. Дункан губами и руками ласкал каждый кусочек обнаженной кожи, горевшей от его прикосновений. Фиона дрожала от предвкушения.

Она ощупала его крепкую широкую грудь, плоский живот, снова добралась до шейного платка и быстро развязала, так чтобы просунуть под него руку и почувствовать обнаженное тело.

Но Дункан снова взял ее на руки и, прижимая к себе одной рукой, отнес к дивану. Он положил ее на диван, затем отступил и торопливо снял шейный платок, сбросил сюртук и жилет. Опустившись на одно колено, он с нежностью погладил ее волосы.

— Каким же дураком был я все это время. Ты красавица, Фиона. Твоя красота — жемчужина шотландских гор.

Он бы не нашел лучшего способа соблазнить ее. Фиона села, положила руки ему на талию и вытащила рубашку из его штанов, а затем стянула ее через голову. Первым порывом Дункана была попытка помешать ей, но Фиона схватила и оттолкнула его руку. Она, не спуская с него глаз, погладила его грудь и почти сразу же почувствовала поврежденную кожу на его плече.

Дункан поморщился, и Фиона убрала руку.

— Мое… мое тело ужасно, — тихо произнес он.

— Оно прекрасно, — сказала она, и это было правдой. Его кожу бороздили страшные шрамы, но он был сильным и мужественным. И никакие шрамы не могли изменить это.

Фиона привстала на колени и, отбросив в сторону рубашку и не дрогнув, посмотрела на его руку и плечо и провела пальцем по самым сильно поврежденным местам. Все было обезображено; кожа зажила так, что стянула и изогнула руку под неестественным углом. Фиона наклонилась и поцеловала его грудь. Его плечо. Его руку.