Юлия Климова - Снежное сердце

Третье.

Павел… Почему все так сложно! Если придется с ним объясняться, то лучше сделать это в письменной форме. А поговорит она с ним потом, когда он остынет и частично смирится с неизбежным.

– Конечно, такую, как я, он уже никогда не найдет… Сам виноват… не уберег, – пожала плечом Ира, снимая с вешалки длинную белоснежную дубленку.

С Хэмилтоном она договорилась встретиться около памятника Пушкину. Кругом полно кафе и ресторанов, и сейчас отношениям очень не хватает романтики – пусть Рэнди потомится среди влюбленных парочек и таких же ожидающих, как и он сам. А часов в девять она, возможно, пригласит его к себе домой (Павел в командировке, и проблем не будет). Они попьют кофе, поболтают и… Рано или нет? Кто ж этих американцев знает!

– Я опоздала, прости, – Ирина виновато улыбнулась и взяла Хэмилтона под локоть. – Погода замечательная, правда?

– Мне нравится, когда холодно, я даже научился не надевать шапку, – ответил он.

– А мне очень нравится, как ты разговариваешь, есть в этом особый шик.

– Я плохо владею русским? Вообще-то меня обычно хвалят, – он потянул ее к проезжей части и махнул рукой, пытаясь поймать машину.

– Ты не так меня понял, – Ира посмотрела на него весело и кокетливо. – А куда мы едем?

– Кинотеатр «Пять звезд» на Новокузнецкой. Еще одна встреча с прессой и… мое слово перед фильмом, – торопливо ответил Хэмилтон, открывая перед Ирой дверцу. Его привычка относиться к каждой машине как к такси умиляла, впрочем, еще ни один водитель ему не отказал. – Будут фотографировать, и я должен тебя представить.

Что? Фотографировать? Рэнди ее представит? Кажется, настал тот самый момент, когда можно праздновать победу! Ира выпрямила спину, сцепила пальцы на коленях и медленно повернула голову в его сторону.

– И как же ты собираешься меня представить?

– Об этом я хотел поговорить с тобой более много… нет, подробно, – Хэмилтон снял кожаные перчатки и положил их рядом на свободное место. – Здесь не очень удобно, но раз так получилось… Ты стала для меня той женщиной, которая красит время. Я постоянно думаю о тебе и не считаю, что нам надо прощаться. Я езжу часто, и расстояние не будет важно. – Рэнди взял руку Ирины, сжал ладонь и продолжил: – Ты согласишься меня сопровождать? Это много перелетов и встреч, но мы будем вместе.

Да!!! Получилось!!!

– Честно говоря, я не ожидала такого предложения…

– Сегодня я представлю тебя прессе как свою женщину… спутницу. Ты мне говоришь – да?

Ира почувствовала жар, во рту пересохло, а в груди звонко застучали молоточки. Уже завтра ее фотография появится в газете и Интернете, каждый второй узнает, что она та самая – ЖЕНЩИНА РЭНДИ ХЭМИЛТОНА. Люди начнут оборачиваться ей вслед, одноклассники умрут от зависти! И всего-то надо отказаться от главной роли в театре (заграничные поездки, какой уж тут театр) и объясниться с Павлом. Ерунда! Настоящее не должно тормозить будущее! Разве кто-нибудь смог бы устоять перед таким предложением?

– Я хочу быть рядом с тобой, – она опустила ресницы и тоже сжала руку Хэмилтона. – Наши отношения для меня дороже всего… я не предполагала, что так получится, и я готова сопровождать тебя куда угодно.

О! Она станет звездой! Вспышки фотоаппаратов, автографы, красные ковровые дорожки, дорогие вечерние платья из эксклюзивных коллекций и роли! Главные роли в масштабных проектах!

– Ты делаешь меня счастливым, – Рэнди обнял ее и продолжительно поцеловал в губы.

* * *

– Ну и как? Всем всыпали, кому хотели?

– Почти, – Павел подошел к передвижному столику, взял ломтик хлеба и положил на него тонкий кусок мяса. – Ничего, если я без церемоний?

– Кушайте на здоровье, – ответила Таня, присаживаясь на пуфик. – А я в офисе слышала, как вы ругались – гром и молния. Пожалуй, я теперь вас бояться буду.

Он усмехнулся, наколол на вилку маслину и спросил:

– Тебе сделать бутерброд?

– Нет, может, позже… А в Москву когда?

– Завтра. Часов в двенадцать.

Таня посмотрела на столик, задержала взгляд на бутылке вина и отвернулась. Напиться? Стать прежней – едкой и дерзкой?

– А почему вы так рано устроили мальчишник?

– Да я его и не устраивал. Друзья преподнесли в качестве сюрприза и подарка.

– А зачем вы сделали меня своей секретаршей? За карман мстили, да? – Она улыбнулась, встала, подошла к окну и прислонилась спиной к подоконнику.

– Ты меня поразила, – его улыбка стала шире, – вот и не удержался. Кстати, карман до сих пор не пришит.

– Представляю, как вы от этого страдаете.

– Да уж, тяжело быть в разлуке с любимой рубашкой.

– А может, вы меня отпустите?

– Плохая идея, – в его глазах запрыгали чертики.

– Отчего же?

– Бутерброд еще не надумала?

– Давайте бутерброд и давайте вино – гулять так гулять.

– С сыром или мясом?

– С сыром.

Он подошел к ней. В одной руке – бокал, в другой – маленькая тарелка.

– Приятного аппетита.

– Спасибо. Так как насчет того, чтобы меня отпустить? Долг я вам верну…

– Нет.

Взяв бутерброд и бокал, Таня чуть приподняла голову и посмотрела в глаза Павлу.

– А я вот не верю, что теперь вы сможете подать на меня в суд. Мы же с вами практически родные люди – я для вас выпрыгиваю из торта, а вы меня возите по городам России и угощаете дорогим вином.

– Иногда я совершаю поступки, которыми нельзя гордиться, и кто знает, что я сделаю, если однажды ты не выйдешь на работу.

– Хотите меня испугать?

– Нет, пытаюсь объяснить, насколько я дорожу такой секретаршей, как ты.

Развернувшись, он подошел к столику и взял свой бокал с вином. Ни к чему слишком долго задерживаться рядом с ней. Ни к чему.

Сделав несколько глотков, Павел в подробностях вспомнил застолье в ресторане «Добрый Ганс»: шуточки друзей, подставку с тортом, музыку, яркие выстрелы фейерверка… «Послушай, все в твоих руках… и даже я».

– Вы сейчас на меня смотрите так же, как на мальчишнике, когда я танцевала, – с вызовом сказала Таня. Дотронулась губами до тонкого края бокала, вдохнула аромат темного винограда и прищурилась.

– Ничего удивительного, – спокойно ответил Павел, – я думаю о том же.

– Мне все же надо было взять с собой костюм Снегурочки, – она засмеялась и положила бутерброд на угол письменного стола.

– Неужели ты не взяла?

– Представьте себе – нет.

– Не могу поверить, – он сдержал улыбку. – А я-то надеялся…

– Мечтать не вредно.

Как же ему нравится обмениваться с ней репликами – танец слов и острая правда желаний. Как же хорошо, когда она рядом…

– Ты не будешь против, если я закурю?

– Курите.

Павел подошел к окну, поставил на подоконник пепельницу, отдернул штору, открыл створку и впустил в комнату зимний вечер. Воздух задрожал и стал более легким и холодным.

– Отойди в сторону, а то простынешь, – мягко сказал он, вынимая из кармана пачку.

– Ничего… – коротко ответила Таня, оставаясь на месте.

Щелчок зажигалки, и сигаретный дым потянулся к окну. Звенящая тишина метнулась вправо, влево, подлетела к потолку, а потом ухнула вниз, выпуская на свободу тайные чувства…

Они стоят рядом. Совсем близко. И взгляды скользят в одну точку – в точку встречи, и надо уже что-то сказать, но не получается…

– Спасибо, что ты поехала со мной, – произнес Павел и затушил сигарету.

– Не за что… – ответила Таня и, увеличивая между ними расстояние, сделала шаг назад.

Спина коснулась стены… Хочется убежать и еще больше хочется остаться. Невозможно так долго обманывать себя, невозможно так долго делать вид, что ничего не происходит, – она знает, она чувствует, она живет, она любит… ЛЮБИТ.

Резко закрыв окно, Павел повернулся к Тане лицом. «Только не убегай – останься…» До нее один метр и долгие километры судьбы, до нее запретное «да» и липкое «нет»… Он зарекался, но… но невозможно так долго обманывать себя, невозможно так долго делать вид, что ничего не происходит, – он знает, он чувствует, он живет, он любит… ЛЮБИТ.

Павел медленно подошел к ней, прижал к стене. Щека коснулась щеки, дыхание стало тяжелым и глубоким.

У Тани защипало в глазах, предательски онемели ноги, а в груди стало горячо и больно. Она подняла голову, и его губы тут же коснулись ее губ.

«Останусь… останусь… останусь… – застучало в висках, а потом появилось другое слово, и это слово ужалило, как оса: – Задольская… Задольская… Задольская».

Оттолкнув Павла, Таня со стуком поставила бокал на подоконник, бросилась к двери, зацепила мыском туфли передвижной столик – тарелки звякнули – и вылетела в коридор. Секунды – и она у себя в номере.

Щелк-щелк – замок. Бух-бух – сердце. И слезы по щекам.

Он негодяй, конечно же, негодяй! Все видит, все понимает и пользуется ее смятением! Таня пнула ногой тумбу и всхлипнула. Привык получать то, что ему хочется, расставил ловушки, заманил и теперь наверняка радуется своей подлой победе! Как же обидно, как же обидно… Она была такой сильной, уверенной в себе, никогда не проигрывала ему, и что теперь?.. Таня дотронулась пальцами до губ и закрыла глаза. Теперь она знает, что такое быть слабой… Теперь она знает, что такое быть счастливой…

– Негодяй, – Таня вытерла ладонью слезы. – Никогда не прощу тебе этого поцелуя – никогда! И себе не прощу… Женись на своей Задольской, а я не собираюсь быть для тебя удобной куклой. Не собираюсь!

Павел сидел на краю кровати и курил. Сигарет осталось немного, а значит, придется спускаться вниз – ночь ожидается долгой… Обещал себе, чертил невидимые границы и забыл обо всем на свете, только вдохнув аромат ее духов, только коснувшись ее щеки.

Ира… он больше не любит ее. Давно не любит. Это если честно.

– Есть! – Курочкин выскочил на улицу и, сунув бумажку с адресом в карман, припустил к машине.

Нашел он Зою Егоровну Карпушину! Нашел!

– Ну, Игорек, с тебя бутылка, – весело пропел он, нажимая на кнопку брелка сигнализации.

Да уж, помучиться пришлось. На указательном пальце, образно говоря, уже мозоль появилась – он обзвонил миллион курсов! Ладно, не миллион… сто… или семьдесят… Двадцать. Но и этого достаточно, чтобы окончательно обалдеть! А могло быть и хуже – в списке осталось в три раза больше. Дома творчества, актерские школы, школы развития личности, драматические студии, театры-студии, центры познания себя… – удручающая бесконечность. Народу, видимо, деньги девать некуда, да и женщины последнее время совсем с ума посходили – сплошные актрисы и манекенщицы. Записывались бы на курсы кройки и шитья, на вязание крючком, на кулинарные курсы – так нет же! Подиум и сцену им подавай! Курочкин фыркнул и свернул в сторону Ботанического сада.

Поручение друга и начальника он выполнял хоть и неохотно, но добросовестно. Работа есть работа, и к тому же если Фадеева зацепило и именно в этой девчонке он видит Софи Брукс, то никакая другая уже не подойдет – это точно, проверено временем.

Только двадцатый звонок принес долгожданную удачу. «Да, есть у нас такая в третьей группе», – раздался в трубке строгий голос, и Курочкин, подпрыгнув от радости до потолка, метнулся на Новоалексеевскую улицу в театр-студию.

Заведующая учебной частью очень долго мотала головой и отказывалась дать домашний адрес и телефон Зои Карпушиной, но потом, когда на ее столе появилась бутылка шампанского и коробка конфет, сменила гнев на милость, вышла из кабинета и вернулась с серой папкой, нашпигованной пухлыми файлами. Оказывается, будущая Софи Брукс проживает вовсе не на Балаклавском проспекте, а на Снежной улице. То ли она переехала, то ли администратор фирмы «Ваш друг – массовик-затейник» не выспался, когда девушка диктовала ему адрес, то ли еще какая ерунда приключилась, но ранее полученные координаты не являлись правильными.

«Фадееву ничего говорить пока не буду, – улыбался Иван, прибавляя скорость, – устрою сюрприз. А то звонит по десять раз на дню и спрашивает одно и то же: „Нашел, нашел?“… Да, нашел! Когда это Курочкин не справлялся с поставленной задачей? Сейчас поговорю с ней, вкратце обрисую ситуацию… без подробностей, и договорюсь обо всем. И вот как раз в пятницу приведу ее на пробы… в самый последний момент приведу…»

По дороге Иван пару раз набирал телефон Зои, но в ухо влетали только торопливые гудки – занято, болтает с кем-то. Ну, ничего, разберутся при личной встрече.

– Доброе утро! – громко сказал он в окошко домофона. – Я к Зое Карпушиной.

– А вы кто? – приятный голос.

– Иван Курочкин. Я от режиссера Игоря Яковлевича Фадеева по поводу роли…

– Заходите скорее!

Чистый лифт, седьмой этаж, дверь открыла… рослая рыжеволосая девица, одетая в черное кимоно (на шелке пестрят веточки сакуры и птички, очень похожие на соловья).