Катрин Корр - Снежные холмы

До моего временного «дома» остается несколько метров. Уже вижу две невысокие елочки по обе стороны широкой тропинки и квадратную деревянную арку со сверкающей гирляндой из белых огоньков. Рев снегохода становится все громче, и с каждой секундой мои ноги машинально ускоряются, как будто предчувствуют опасность. Едва успеваю добежать до деревянной арки перед самой гостиницей, как путь преграждает огромное чудище, осыпавшее меня до самой головы холодным снегом. Оно появилось из неоткуда, как будто свалилось с неба. Я резко останавливаюсь и с трудом могу перевести сбившееся дыхание. Вновь мое сердце готово вырваться из груди. Ресницы залепило снегом, и я поспешно отряхиваю лицо замерзшими пальцами. Часто моргаю, стараясь сфокусироваться на огромном расплывчатом черном пятне передо мной, и пока мое зрение восстанавливается, слышу непрерывное кряхтенье заведенного двигателя.

Пугаюсь, когда вижу перед собой человека в черном утепленном костюме и такого же цвета блестящем шлеме, скрывающем лицо. Повернул ко мне голову и замер, словно статуя. Единственное, что нарушает эту странную и не вполне объяснимую ситуацию – звук заведенного транспорта. Словно огромный кот, он не то громко мурлычет, не то яростно рычит.

Не смею сдвинуться с места, как будто мои ноги глубоко закопаны в холодном снегу, из которого без посторонней помощи мне ни за что не выбраться. Человек в черном резко проворачивает правую ручку, и снегоход яростно захлебывается, оставаясь стоять на месте.

Я злюсь и часто дышу ртом, выпуская облака пара. Детский сад какой-то! Он вновь прокручивает ручку газа, одновременно нажимая на тормоз, и снегоход буйно выбрасывает из под себя скомканный снег. Я даже не могу разглядеть глаза этого человека, который, судя по его неадекватному поведению находится в нетрезвом состоянии. Экран на его шлеме не прозрачный, а ярко-стального цвета, в котором я вижу лишь свое отражение, точно в зеркале. Вновь мотор черного зверя тревожит холодный воздух тяжелым ревом, и человек в черном в миг скрывается между деревьями во тьме.

– Какие планы на вечер?

Переодеваюсь в черную юбку-карандаш и белую рубашку с коротким рукавом, а Вероника устало сбрасывает с ног высокие туфли. Мы закрылись в комнате для персонала. У нас есть десять минут, чтобы переодеться и сменить друг друга.

– Сбегаю «домой», приму теплый душ и немножко поваляюсь, – отвечает она с игривой улыбкой. – После семи сходим с Настей в центр, погуляем и выпьем в баре, а потом будем смотреть салют.

– Везет вам. Искренне завидую.

– Ты даже не заморачивайся! – весело говорит Вероника, заметив мою грустную улыбку. – Когда начнется торжественный ужин – здесь никого не будет, уверяю тебя. Гости едят, пьют, танцуют и ночью с трудом выползают из ресторана, чтобы посмотреть на фейерверк. Ты можешь даже открыть себе какой-нибудь номер на первом этаже и подремать немного!

– Ой, скажешь тоже! – хмыкаю я, развесив свои джинсы и свитер в узком шкафу. – Ладно, желаю тебе приятно провести праздничный вечер!

– А тебе – спокойной смены, – подмигивает Вероника, и на прощание мы обнимаемся.

Журналисты федерального канала прибывают ровно в шесть часов, как и было запланировано. Их группу из четырех человек я размещаю на втором этаже в два разных номера. Они привезли с собой много аппаратуры, которую пока решено было оставить в нашей комнате для персонала. Вместе с Инной Викторовной они уходят осматривать территорию и, по-видимому, выбирать лучшие ракурсы для съемки. Спустя двадцать минут возвращаются обратно в гостиницу, а я как раз заканчиваю регистрировать трех молоденьких девушек в модных шубках и меховых шапках. Подружки приехали сюда на всю неделю, прихватив с собой добрых пять огромных чемоданов. Вспоминаю слова Стаса, который предупреждал меня о нечто подобном, и невольно задумываюсь, почему же мы так и не можем встретиться с ним на улице или даже в нашем «временном доме».

– Все просто замечательно! – радостно говорит Инна Викторовна, подойдя к стойке. Сегодня на ней кремовая модная блузка с длинными прозрачными рукавами и огромным бантом на декольте, бардовые узкие брюки с кожаными вставками по бокам и высокие красные туфли. Ее карие глаза подведены ярче, чем обычно, и думаю, что сделала она это намеренно, дабы выглядеть в кадре на все сто, если нужно будет там появиться. – Погода хорошая. Через полчаса начнется банкет, ребята снимут там, возьмут короткие интервью у гостей и будут ждать салют! Пока все точно по графику.

– А во сколько фейерверк? – спрашиваю я, довольная, что сегодня все складывается как нельзя лучше.

– В десять минут двенадцатого, – отвечает мне женщина, взволнованно проведя ладонями по бедрам.

– А Владимир Павлович будет здесь? Наверное, интервью даст?

В холл заходят несколько молодых людей, громко смеясь, дурачась и по-ребячески подталкивая друг друга. Чей-то протяжный смех кажется мне слишком знакомым…

– Нет, он уехал на несколько дней, – отвечает она, кинув в сторону телевизионщиков заинтересованный взгляд. – Так, ладно, пойду узнаю, как там дела на кухне! Пирамида для шампанского уже должна быть собрана.

– Вот это да…

Молниеносно перевожу глаза на человека, чей голос заставляет мои внутренности сжаться. Этот звук сравним со скрипом пенопласта, царапаньем мела по доске – со всем тем, от чего по телу моментально пробегают мурашки.

Источник сего раздражающего голоса останавливается передо мной, а я едва не закашливаюсь от удивления.

– Паша! – вырывается у меня. Гляжу в синие глаза высокого брюнета с идеально выбритым лицом. Оно настолько гладкое, что если по нему провести частью капроновых колготок, не останется ни одной затяжки!

Улыбаясь во весь рот, Паша оголяет большие белоснежные зубы и с непонятным для меня восхищением бегло пробегает рассеянным взглядом по моему, наверняка, огорошенному лицу.

– Ты здесь! Надо же! Вот так судьба… Как мы с тобой встретились, – говорит он, неуверенно, словно не верит до конца, что это я. – Не ожидал… Как ты? Погоди, не могу в себя прийти… Черт, вот это да!

Не знаю, что сказать, хотя год назад в течение нескольких месяцев я, как законченная идиотка, репетировала свою обвинительную речь перед зеркалом, в которой покрывала этого негодяя не только трехэтажным матом, но и осыпала жуткими оскорблениями.

– Да, точно, – только и говорю я, оборонительно сложив руки на груди.

Троица, с которой он, по-видимому, и приехал, с интересом разглядывает нас, и когда я перевожу взгляд на того, что стоит в красной вязаной шапке с бубоном, парни молниеносно принимаются доставать из своих сумок и рюкзаков паспорта.

– Домик бронировал я, – говорит парень в шапке, протягивая мне документ, – ваши нужны. Так ведь?

Это еще что за слащавый тон?

– Так и есть, – сквозь губы отвечаю я, забирая паспорт. Набираю на клавиатуре фамилию парня и на мониторе тут же высвечивается вся информация о данных гостях.

– Здесь охрененно! – шепчет самый низкий из них в клетчатом пуховике. Он вертится, как юла и веселая улыбка не слазит с его лица. – Чувак, это просто чума!

– Не обращайте внимания, – говорит мне Виталий Гребенников, для которого я и распечатываю документы, – человек приехал из деревушки под Волгоградом, где снег, судя по всему, настоящая диковинка!

Тот недовольно пихает его локтем и закатывает глаза. Не будь здесь Паши, который буравит меня заинтересованным взглядом, я бы, возможно, и посмеялась над своими новенькими гостями. Но сейчас мне этого совершенно не хочется. Если они с ним, значит мне – враги.

– Поставьте свою подпись вот здесь, – сухо объясняю я и подхожу к стене с ключами от номеров и домиков. Слышу за спиной шепот, который тут же стихает, стоит мне только повернуться к ним. – Желаете сделать доставку ужина в домик, или придете в ресторан, где будет праздничный банкет?

– Сегодня же открытие сезона, так?

Сдержанно киваю, хотя должна улыбаться во весь рот.

– Я за ресторан! – говорит низенький парень, махнув рукой.

Виталий передает мне подписанные бумаги и с кивком подмигивает, дав понять, что ужинать они будут в ресторане, потому что его «неместный друг» жаждет развеяться.

Протягиваю ему ключи от домика и объясняю, что банкет и шоу-программа начнутся через двадцать минут, а в одиннадцать десять небо озарит яркий фейерверк.

– Две минуты, ладно? – говорит Паша своим друзьям, когда те собираются на выход. Он медленно и виновато поднимает на меня глаза и складывает руки на песочной глянцевой столешнице. Брехливый и хитрый котяра! – Как твои дела?

– Отлично. – К собственному удивлению совершенно не переживаю, и мое сердце не выбивает сумасшедший ритм. Лишь капля неприятного осадка в душе постепенно разрастается в огромное черное озеро с гнилым запахом.

– У меня тоже все хорошо. Не думал, что встречу тебя здесь. Выглядишь отлично! – продолжает улыбаться Паша. Неужели не понимает, что эти его сверкающие зубы действуют мне на нервы? Правда не догоняет, что после всего мне противно даже смотреть на него?

В холле становится многолюдно и за разговорами и смехом людей уже не слышно легкую фоновую музыку, которая постоянно звучит из скрытых в стенах динамиков.

– Не так давно видел Вику, – добавляет он с явной надеждой, что я поддержу разговор. Да вот только не особо хочется. – Будешь смеяться, но не так давно я думал о тебе, и вот – ты здесь! Представляешь?

Он ведь замолчит когда-нибудь, верно?

– Эй, Паш! – зовет один из его приятелей у самого выхода. – Поехали уже! Потом наговоришься!

Нет, не надо никаких «потом». Пожалуйста, заберите его навсегда!

– Ладно, нужно ехать… Мы ведь увидимся еще?

– Возможно.

Выдавливаю фальшивую полуулыбку и тут же опускаю глаза в монитор, нарочито изображая занятой вид. Теперь, когда он не спеша идет к выходу, а когда, наконец, скрывается за стеклянными дверями, я падаю в кресло и задумчиво обхватываю голову руками.

Нет, я больше не злюсь на него и не испытываю великую жажду мести, подобно той, что поселилась во мне год назад. Из моих глаз больше не льются горькие слезы; все, что было связано с Пашей я отпустила в далекое и безвозвратное плавание.

Он не виноват в том, моя жизнь резко изменилась. Наверное, мне требовалось слишком много внимания, которого он не мог себе позволить. Точнее – не хотел. Принуждать сюсюкаться с собой я никого не собиралась, у меня тогда и сил на это не было. Просто, отчего-то я была уверена, что его поддержка и сопереживание полагается мне безоговорочно. Как с путевками «все включено». Если Паша был моим парнем, делил со мной постель, радость и удачи, значит априори должен был сделать тоже самое и с моими переживаниями и тяготами. В конце концов, мы не один месяц встречались с ним. Не чужими людьми были друг другу.

Вика часто говорила, что он – не мой тип, хотя я понятия не имею, каким образом она это определила с самого начала наших отношений. Паша мне нравился и, возможно, я была в него влюблена. Во всяком случае, действительно уважала и искренне верила в его человечность. Но, к глубочайшему сожалению – ошиблась. А сейчас даже вспомнить не могу, чем он привлекал меня, и что в нем было хорошего. Разве такое бывает?

– Мне долго еще стоять тут и таращиться на вашу макушку? Пора бы уже обратить на меня внимание, не правда ли?

Резкий и тяжелый голос, словно пощечина, выбивает мои мысли из головы. Поднимаюсь с кресла, глядя на пылающего злостью мужчину в расстегнутом черном пуховике и такого же цвета водолазке с воротником-гармошкой. Глаза цвета холодной стали смотрят прямо в мои, и я всем телом ощущаю сильнейшую волну пренебрежения, которая безжалостно накрывает меня с головой.

Неужели так разозлился, что я не сразу обратила на него внимание? Вот досада! Стоило на минуту задуматься о Паше, как на меня посыпались неприятности!

– Извините. Чем я могу вам помочь? – говорю стандартную для администратора фразу, подкрепляя свои слова фальшивой улыбкой.

Несколько секунд мужчина не двигается, продолжая впиваться оценивающими глазами в мое лицо, затем медленно складывает руки на высокой столешнице и каким-то обозленно-капризным тоном медленно говорит:

– Ремонтник.

Я часто моргаю:

– Что, простите?

– Мне нужен ремонтник, – повторяет он все с той же злостной капризностью. – Мой бойлер сломался, горячей воды нет.

До чего же неприятный человек.

– Хорошо, я направлю к вам мастера…

– И когда же он будет? – перебивает он, стукнув по столешнице указательным пальцем. Его взгляд яростный с примесью брезгливости. Такое чувство, что я – ничтожество для него, ей-богу. – Сейчас праздник, люди отдыхают.

– Отдыхают гости, – уточняю я. – Сотрудники работают в обычном режиме.

Судя по его потемневшим от злобы глазам, становится ясно – мои слова не то, что задели, а скорее оскорбили его.