– Тебя действительно так это интересует?

– Конечно! Если честно, я всегда беспокоился о тебе. Просто не решался позвонить. Я трус, знаю. Но сейчас, когда мы встретились, я…

Не даю ему закончить очередной словестный понос и начинаю смеяться. Гляжу, как он смотрит на меня непонимающими глазами, точно я спятила, и вновь хохочу. Прячу лицо, оно горит от выпитых коктейлей, от злости и обиды и, наверное, от того, как человек с квадратным лицом и непроницаемым взглядом следит за каждым моим движением.

Как же мне все это надоело.

Как же эти оба мне осточертели!

– Аня, в чем дело?

– Паш, прекрати называть мое имя, ладно? – не выдерживаю я. – Оно слишком красивое, чтобы ТЫ его говорил вслух!

Забрасываю тонкую лямку сумки через плечо и намереваюсь встать и уйти подальше от этого места и людей, заставляющих меня нервничать, бояться и злиться, но Паша ловко хватается за мою кисть и придавливает ее к стойке.

– Постой, я же извинился перед тобой. Я признаю, что был не прав. Я был не прав, Ань!

– Хорошо. Я рада, что ты понял это. А теперь – отвали.

– И все? Ты просто «рада»? Пытаюсь отношения наладить, и так к тебе, и эдак, а ты, черт возьми, грубишь мне!

– К чему этот бессмысленный разговор? Отпусти меня!

В его синих глазах читается обида, злость и недоумение. Он пьян, и считает, что ему все по плечу. Глядя на него, меня не сковывает страх. Только гадко становится на душе.

– Знаю, что ты думала обо мне. Мечтала. Смотрела на экран своего мобильника, в надежде, что я позвоню. Или напишу сообщение, в котором буду извиняться за то, что ушел. И вот, я перед тобой! Извиняюсь сейчас, но только потому, что ты считаешь это нужным! Я не изменил тебе, не обманул, а просто решил оставить тебя на время. Чтобы ты успокоилась, привела свои мысли в порядок. Ведь ты же словно одурела, Ань. Не разговаривала, не обращала внимания на меня, как будто я не существовал вовсе!

Его прорвало словно плотину. Он сжимает мою руку крепче всякий раз, когда я пытаюсь ею пошевелить. Едкий парфюм врезается в мой нос сильнее, чем запах виски изо рта. Музыки по-прежнему нет, но я успокаиваю себя, что из-за гула и чужих разговоров – наш с ним никому не слышно.

– Просто скажи, ты рада увидеть меня снова?

– Нет.

– Не ври, ты ведь скучала! Когда по-настоящему любишь…

– Ты идиот?! – перебиваю я. – Мне абсолютно все равно на тебя! Отвали!

Он внимательно смотрит в мои глаза, как будто пытается найти признаки лжи. Но все его попытки тщетны. Я говорю правду.

– Вот значит как.

– Неужели ты думал иначе? – с сарказмом добавляю я, поправив сумочку.

Он усмехается и залпом допивает свой виски с колой. Громко ставит стакан и впивается в меня обозленными глазами.

– Че-е-ерт возьми! Не думал, что смерть тетушки так сильно тебя подобьет! Она ведь просто тетка!

Не задумываясь, дергаю руку, что сжимает Паша, и со всей силы ударяю его по лицу. Звук звонкого шлепка, кажется, разносится по всему залу и привлекает внимание пьяных зевак. Моя ладонь горит, а по телу разносится кипящая дрожь, точно вот-вот пробудится вулкан. Мне с трудом удается слезть с высокого стула и протиснуться сквозь изумленную толпу. Я практически ничего не вижу перед собой, все размыто из-за накатывающих слез.

Врываюсь в гардеробную и среди кучи чужой одежды с трудом нахожу свой пуховик. Несколько парней и девушек хихикают, глядя на то, как я пытаюсь быстро застегнуть молнию и намотать на шею длинный шарф.

Морозный воздух остужает мое горячее лицо, как только я выбегаю на улицу. Сжимаю в руках шапку, и если бы у меня была еще одна, я бы порвала эту в клочья.

Боже, а ведь я, кажется, любила этого человека. Любила!

Нет.

Не любила. Я была благодарна ему, уважала его и мне нравилось то, какими легкими и незамысловатыми были наши отношения.

«Не знаю, но, он не твой тип. Просто не твой, и все тут!» – говорила Вика с самого начала наших с Пашей отношений.

Господи, как же она была права. Может стоит позвонить ей и рассказать, каким козлом он оказался?

Говорит, что Лара просто тетка! Представляешь? Просто тетка?! Она была для меня всем!

Слезы текут по лицу, оставляя холодные тонкие дорожки. В голове проносится все, о чем я думала в те первые мучительные для меня недели, когда я жила в полном одиночестве, в квартире, где все напоминало мне о Ларе. Это тяжелые мысли, больные и острые.

Набрасываю на голову капюшон и бросаюсь вперед. Быстро прохожу мимо нескольких мужчин, курящих в сторонке и не обращающих на меня никакого внимания. Пытаюсь не думать о Веронике, которая, возможно, сейчас вернулась в бар и ищет меня. Мне нужно побыть одной, нужно остыть и прийти в себя.

Дойдя до узкой безлюдной тропинки, я останавливаюсь. Пытаюсь отдышаться, но морозный воздух слишком тяжелый и колючий. Горло горит, мне хочется пить. Пытаюсь дышать носом и закрываю глаза, вслушиваясь в лесные шорохи. Вдалеке слышится рев снегоходов, а позади – отдаленный девичий смех.

Холод проникает в капюшон, я чувствую как он охлаждает вспотевшую шею. Могу запросто заболеть, но сейчас мне все равно. А быть может, заболею так сильно, что ни одно лекарство не сможет помочь мне и я умру.

Снег скрипит как пенопласт. Неприятный звук доносится сзади и становится все громче и громче. С каждой секундой.

Медленно открываю глаза и, прищурившись, смотрю на тусклый желтый фонарик в сугробе. Рядом с ним снег завороженно сверкает.

Кто-то тяжело дышит за моей спиной, словно пробежал стометровку. Я не хочу, что бы этим человеком оказался Паша. Не хочу его видеть. Ненавижу его за то, что он сказал мне.

– У тебя тяжелая рука! – кричит он мне в спину. Его голос за несколько минут стал развязнее. Видимо, перед выходом не отказался от очередной порции виски. – Если бы ты сжала кулак, то с легкостью выбила мне зуб.

Противно слышать его голос. Не оборачиваясь и не говоря ему ничего в ответ, иду вперед поспешными шагами.

– Стой-стой! Куда же ты, драчунья?

Я молча иду вдоль по узкой тропе, и снег громко хрустит под ногами.

– Стой же ты! – выкрикивает он и хватает меня за локоть. – Остановись, я сказал!

– Отпусти меня! Ты просто кретин, Паша.

– Так, значит, ты не скучала по мне? – спрашивает он наглым тоном. Белый пар из его рта пропитан алкоголем.

– Нет! Нет! Нет! И смирись уже с этим!

– Ох! Ты, гляжу, такая самоуверенная стала! Тише-тише! Не брыкайся!

– Отпусти меня! Отпусти! – кричу я ему в лицо. Мне становится страшно не столько от того, что он крепко сжимает меня и без труда может причинить боль, сколько от своего писклявого и истеричного крика. – Я ненавижу тебя! Ненавижу!

«Успокоится… Нужно просто успокоится», – твержу я себе.

– Почему же? Думаю, ты должна сказать мне «спасибо». Ведь если бы я не оставил тебя на время, ты бы не стала такой бойкой и смелой! Знаешь, теперь ты мне нравишься больше.

Замираю и с трудом поднимаю на него глаза.

– Оставил «на время»? Ты что, с ума сошел?

Он усмехается, и от этой белоснежной улыбочки меня начинает тошнить. Кажется, снег за нами скрипит, оповещая о других гуляках.

– Убери от меня свои руки. Ты мне противен настолько, что хочется два пальца в рот засунуть. Лара относилась к тебе хорошо, а ты даже не пришел на ее похороны. Ты просто ушел, ничего не объяснив мне. А теперь вдруг решил заявиться, когда я стала налаживать свою жизнь? Ты идиот, если надеешься, что я кинусь тебе на шею.

Его глаза гневно сверкают и могу поклясться, что еще никогда в жизни я не видела Пашу таким озлобленным. Но меня ему не напугать. Его злость поверхностная и кратковременная.

– Дрянь! – бросает он мне в лицо и с силой швыряет в твердый сугроб.

Я запинаюсь о невысокий столбик с желтым фонариком и падаю лицом в холодный снег. Моя ладонь цепляется за колючие ветки невысокой ели, и я чувствую обжигающую боль на коже.

–…Эй! Эй! Полегче! – кричит он за моей спиной. – Ты кто такой?!

Вытираю холодными ладонями мокрое от снега лицо. Быстро и неряшливо поднимаюсь на колени и стягиваю глубокий капюшон, из-за которого я не вижу ничего кроме своих ног. Мои руки мерзнут. Ночью мороз намного крепче.

С изумлением гляжу, как над Пашей возвышается высокий и крепкий человек и, кажется, он держит моего обидчика за воротник серого пуховика. Я не вижу лицо. Капюшон расстегнутой дутой куртки скрывает его. Но я знаю, кто это.

Уверена, что знаю.

– Пошел отсюда.

Знакомый тяжелый голос странным образом успокаивает меня. Никогда не могла подумать, что заслышав его, буду чувствовать себя в безопасности.

– Ты, кажется, попутал берега! – дерзит Паша. – Разворачивайся и иди, куда шел!

– Я шел за тобой.

Не понимаю себя. Должно быть алкоголь в крови играет со мной и плавит мои мысли, ведь голос человека, который каждый раз пугает меня до дрожи в коленях, сейчас кажется мне… Приятным.

– Если ты сейчас же не скроешься с моих глаз, я сломаю тебе челюсть, и ты будешь питаться через трубочку, – говорит мужчина ровным и спокойным тоном.

Стоит только представить, что он действительно способен сделать это, мне становится дурно. В его голосе чувствуется непоколебимая уверенность, поэтому полагать, что он не исполнит задуманного – весьма глупо. И я рада, что Паша воспринимает его слова всерьез. Он бросает на меня озлобленный взгляд, потом шепчет что-то Кириллу. Думаю это было что-то вроде «еще поквитаемся». Ну, да, конечно. Паша по сравнению с ним карлик с озлобленной физиономией, который поспешно убегает от неприятностей вдоль по узкой тропинке. Я знаю, что он испугался, и рада, что он не стал делать вид, будто ему все по плечу.

Внезапно вокруг становится очень тихо. Зловеще тихо. Мужчина медленно поворачивается ко мне, и хотя я не вижу его глаза, чувствую, как внутри меня все снова начинает переворачиваться. Ведь он смотрит на меня так же озлобленно, как и всегда. Чувствую это.

– Где твоя шапка?

То ли холод сковал мои мышцы лица, то ли слишком ошеломлена его внезапным вопросом, но я не в силах дать ответ. Он как будто шипит. Как будто не хочет задавать этот вопрос и говорить со мной, но невесть что заставляет его это делать.

Опускаю глаза и вижу, что моя шапка висит на одной из колючих еловых веток. Должно быть, повисла там, когда я летела в сугроб лицом.

– Вставай и застегнись, – приказывает мой начальник ровным тоном.

Он делает большой шаг ко мне, хватает шапку с ветки и протягивает. Я по-прежнему стою в снегу на коленях и изумленно смотрю на возвышающегося мужчину, чье лицо едва-едва можно разглядеть под темным и глубоким капюшоном. Тусклый свет фонарей на земле отсвечивается в его глазах. Темных и слишком холодных.

– Вставай, – повторяет он и на сей раз чуть громче.

Осторожно поднимаюсь и только сейчас замечаю, как сильно замерзли мои колени. Послушно застегиваю молнию пуховика и, если бы не трясущиеся от холода пальцы, я бы сделала это намного быстрее.

– Надень шапку, – вновь командует он, сунув мне ее. Через несколько секунд добавляет: – И варежки.

Натягиваю шапку онемевшими от холода руками, не в силах объяснить себе, что сейчас происходит. С трудом вытягиваю первую варежку из кармана пуховика, но она падает в снег. Пальцам больно, такое чувство, что ломаются кости.

По телу разносится дрожь, и меня передергивает. Я стремительно замерзаю. С каждой секундой холод все сильнее проникает под мою одежду, и если бы мне удалось хоть немного пошевелиться, то возможно я разогрела бы остывшую кровь.

– Тебе что, не выдали теплую одежду? – спрашивает мужчина резким тоном и поднимает мою варежку. Он быстро раскрывает ее передо мной и ждет, когда я засуну в нее свою окоченевшую руку.

– Выд-д-дали, – стучу я зубами, с болью просовывая руку в варежку.

Он грубо залазит в мой левый карман и вытягивает вторую, проделывая все тоже самое.

– Тогда какого черта ты нарядилась в эту ветровку в тридцати шестиградусный мороз?!

Чувствую себя пятилетней девочкой, которую отчитывают за провинность. Я не знаю, как сейчас должна обращаться к нему, на «вы», или неформальная обстановка дает мне право говорить с ним на «ты»? Или у меня вообще нет такого права, ведь он мой начальник?

– Это пух-х-ховик, – шепчу я, и стук моих зубов звучит слишком громко в лесной тишине.

– Как же! – рявкает он недовольно. – Одно название.

– Форма б-б-большая на м-меня, – добавляю я, стараясь не шевелить пальцами. Надеюсь, что варежки согреют руки, и мне не придется растирать их друг о друга, ведь любое движение приносит ужасную боль.

Мужчина резко натягивает мне на голову капюшон, а шарф, что я небрежно накрутила при выходе из бара, он несколько раз закручивает на моей шее и плотно завязывает.

Из-за мороза немеют не только мои конечности, но и мысли. Я не могу думать, а если и пытаюсь понять, почему же он так туго завязал шарф и продолжает крепко держаться за его концы, то ничего путевого в голову не приходит. Даже, если бы он намеревается придушить меня этим прямо здесь и сейчас – мне все равно. Я окоченела и мне лень шевелиться.