Спустя сорок минут гости возвращаются в свои номера, игнорируя мое существование. И когда я вновь остаюсь одна, набираю Вике.

– Эй, привет, моя хорошая! – говорит она мне, заставляя улыбнуться. – Как ты?

– Мм.. Нормально, а ты как? Съемки закончились?

– О, да! Знаешь, это было невероятно! Я просто в восторге, столько людей и столько декораций, суматоха дикая! И знаешь, я познакомилась с генеральным директором нашего журнала в Москве и он просто… Просто душка.

–…Душка?

– Ну… Знаешь, эти четыре дня в столице просто… Не знаю… В общем я под впечатлением нахожусь до сих пор.

– Что ж, я очень рада, что тебе так понравилось. А ведь ты и не собиралась ехать туда! Только представь, сколько бы ты потеряла, не согласись на эту поездку!

На другом конце провода наступает резкая пауза, изредка прерываемая тяжелыми и короткими вздохами.

В виски снова болезненно стрельнуло.

– Ты купила мне магнитик на холодильник с Красной площадью или зданием МГУ? – спрашиваю я, чтобы нарушить эту странную тишину. – Когда ты была в Москве в прошлый раз, совершенно забыла про меня и мою магнитную коллекцию.

– Ань, я переезжаю…

Дятел вернулся и без остановки стучит в затылок.

– Что? Как…То есть…

– Знаю, это все очень быстро и неожиданно…

– Ты съезжаешь в собственную квартиру? – перебиваю я, больно сглотнув накопившуюся слюну. – Неужели решила оставить папу одного?

– Нет. Я… Переезжаю в Москву.

Теперь молчу я, не в силах даже пошевелиться.

– Анют… Слушай, это и впрямь очень быстро все и так неожиданно, но, знаешь… Господи, никогда не могла подумать, что скажу это… Я влюбилась, Ань. И прошу, не осуждай меня, пожалуйста. Только не ты…

–… Уау… Четыре дня, говоришь? Ладно, – нервно улыбаюсь я, почесав лоб. – Это… Замечательно. И… И когда ты переезжаешь?

– Ну, мы решили встретить Новый год в Москве, а потом, после праздников, я вернусь домой и в начале февраля уже уеду насовсем… Мы останемся с тобой лучшими подругами, между нами ничего не изменится, клянусь тебе. Будем приезжать друг к дружке, и так же, как и всегда валяться на полу, пить шампанское и смотреть сопливые фильмы.

Она плачет, ее голос дрожит, и по моим щекам текут слезы. Я счастлива за нее, она мой единственный оставшийся на этом свете родной человек. Но отпустить Вику в другой город, в другую жизнь – все равно, что лишиться воздуха, без которого невозможно жить дальше.

– Почему ты плачешь? – всхлипываю я, вытирая слезы тыльной стороной ладони. – Разве ты не должна сейчас радоваться и кричать от счастья, ведь ты влюбилась, черт возьми! Кто он? Расскажи мне о нем!

Она смеется сквозь слезы и рассказывает вкратце, как они с Виктором познакомились на вечеринке, устроенной в честь юбилея московского издания. Вика говорит медленно и запинается, а я то и дело ахаю и охаю, давая понять, что внимательно слушаю. Я действительно рада за нее и искренне верю, что моя единственная подруга будет счастлива с новым мужчиной, в новом городе и на новой работе. Она создана для роскошной жизни в столице. Вот только мне становится мучительно больно на душе от мысли, что я постепенно теряю ее.

– А как папа воспринял эту… Прекрасную и неожиданную новость?

– Он ненавидит Москву, но понимает, что там для меня открываются огромные перспективы. Не стала говорить ему о Викторе… Думаю, что мою личную жизнь мы обсудим чуть позже. Просто вижу, ему тяжело от мыли, что больше мы не будем завтракать вместе, а за ужином рассказывать как прошел наш день…

О, боже! Она хочет окончательно добить меня этими словами?

– Невероятно, – подытоживаю я, когда она замолкает. – Просто невероятно. Желаю тебе счастья и… Успехов на новой работе!

Вика снова плачет, и мне стыдно, что в такое особенное для нее время она думает обо мне. Обещаю позвонить ей во вторник вечером и на этом наш разговор заканчивается.

Странно получать такие новости под конец рабочего дня. Погруженная в свои мысли, просиживаю за стойкой еще два часа. Они пролетают незаметно, когда занимаешься осмыслением своей жизни, которая меняется на глазах. В глубине души теплится надежда – планы Вики еще могут измениться. Как можно влюбиться за четыре дня? Как?! Да еще и перевернуть свою размеренную жизнь с ног на голову! Но эта надежда так глубока, что я все явственнее понимаю – перемен не стоит ждать. В ее голосе чувствовалась уверенность. Вика точно знает, чего хочет.

После двенадцати холл погружается в сон. Точечные светильники горят только над стойкой и над входными стеклянными дверями, а в центре зала светится лишь гирлянда на елке.

Остается два часа. Еще сто двадцать минут и я смогу, наконец, уйти отсюда. Поясница ноет, словно я целый день провела на улице, убирая лопатой снег с дороги. Глазам больно, в виски бьет неугомонный барабанщик. И когда в безлюдном холле раздается телефонный звонок, я пугаюсь настолько, что едва не вываливаюсь из кресла.

– Администратор Анна, чем могу помочь? – отвечаю я, шмыгая носом.

– Неужели спите?

Только не сейчас, пожалуйста!

И тут же в голове щелкает – я ведь так и не позвонила ему и не сказала, что электрика придется ждать до завтрашнего дня. После разговора с Викой обо всем забыла.

–…Мм, Кирилл Станиславович, я как раз хотела…

– Правда? – перебивает он. – Спустя два с половиной часа?

Невольно вздыхаю, проведя рукой по выбившимся из пучка волосам.

– Извините, я просто отвлеклась немного.

Да почему же так раскалывается голова?!

– По-моему, вы просто спите на рабочем месте.

Пытаюсь вдохнуть носом воздух, но он словно ватой набит. Вспоминаю, что хотела отыскать на карте аптеку, но из-за этого напыщенного говнюка все напрочь забыла.

– Хватит спать! – раздается в трубке его грубый голос, пробудивший во мне спящую дьяволицу.

– Прекратите наезжать на меня! Что опять случилось? Бойлер не греет, или потек? Не умеете шваброй пользоваться? Или полы с подогревом замкнули? Что? ЧТО-О-О ЕЩЕ?! Извините, но ничем помочь не могу. Электрики и уборщицы тоже люди, имеют право на отдых. Приедут к вам завтра после девяти, спокойной ночи, Кирилл Станиславович!

Бросаю трубку на стол и вижу, что руки мои дрожат, а зубы нервно клацают. Не проходит и трех секунд, как телефон снова разрывается.

– Умом тронулась? – шипит он сквозь зубы.

– Это снова вы? Господи, что еще? Вам не спится? Может, рассказать сказку на ночь? Ладно! Слушайте! В одном чудесном королевстве, где всегда царила зима, жил один противный и напыщенный козел. КОНЕЦ!

Слышу в трубке яростное сопение, грохот, а затем быстрые гудки.

Пристально гляжу на телефон в руке, словно гипнотизирую его, и он – о, чудо! – не перезванивает. Падаю в кресло и обхватываю раскалывающуюся голову руками. Глаза пекут, словно в них попала соленая вода, а по телу пробегает настоящий озноб. В какую-то секунду мне становится так холодно, что я подскакиваю с места и несусь в дамскую комнату. Тошнота, подкатывающая к горлу не дает дышать. Мысли спутались: внезапный отъезд Вики и те глупости, что я только что наговорила собственному начальнику, заставляют ощущать такой жуткий страх, что уже ни одна считалочка не в силах помочь мне остановить эту тревожную карусель.

Перед глазами все кружится, я спотыкаюсь. С грохотом толкаю светлую дверцу и тут же бросаюсь к унитазу. Меня рвет, спазмы настолько длинные и неприятные, что я молю Всевышнего сейчас же лишить меня сознания, чтобы не чувствовать эту жуткую боль в груди и горле. В моем желудке нет ничего, кроме кофе и чая. Но спазм следует один за другим, и я уже буквально лежу на светлой плитке, изнеможённо обнимая холодный унитаз.

Наконец, все заканчивается, и я могу вдохнуть воздух, пропитанный сладким ванильным ароматом автоматического освежителя. С трудом нажимаю хромированную кнопку и белый «свидетель» смывает следы моего болезненного пребывания. Через пару минут с трудом поднимаюсь на ноги, поправляю задравшуюся юбку и только сейчас замечаю, что прибежала сюда без туфель. Меня по-прежнему трясет. Прополаскиваю рот теплой водой, умываюсь и гляжу на свое отражение в большом зеркале. Пучок растрепался, несколько прядок безжизненно свисают. Лицо желтое, а под блестящими глазами серые круги. Губы настолько бледные, что их практически не видно. Выгляжу отвратительно, но сейчас, когда меня так сильно морозит, а в груди неприятно печет после рвоты, мне все равно на свой внешний вид. Даже не пытаюсь заправить волосы, сил совсем нет.

Выхожу в пустой холл, шаркая ногами. Я должна досидеть оставшиеся сорок пять минут. За это время отыщу аптеку. Если она уже не работает, то… Придумаю, что-нибудь. Сейчас нужно выпить холодной воды из кулера. Во рту совсем сухо.

– Объяснить ничего не желаете, администратор Анна?

Плавно останавливаюсь возле елки в центре холла и перевожу взгляд на человека возле стойки. Когда он появился там?

– Золушка туфельки потеряла?

Будь у меня хоть немного сил, я бы ответила. Наблюдаю, как он вальяжно идет в мою сторону и с презрением оглядывает мой внешний вид, словно я ядовитая жаба.

Да к черту его!

– Что же вы, Анна, словно воды в рот набрали? Расскажете мне еще какую-нибудь сказку? Только не про козла. Лучше про одну сумасшедшую, сбежавшую из психушки.

Он останавливается в двух шагах от меня, засовывает руки в карманы утепленных штанов и склоняет голову на бок, как будто решает, что со мной делать дальше.

Я вымотана, меня морозит и, кажется, что стук моих зубов эхом раздается по всему холлу. Даже глаза трудно поднять и внимательно рассмотреть мужское лицо. Все, что вижу – мокрые следы на полу от его обуви, к которой прилип снег.

Думаю, я смогу поговорить с ним, как только выпью стакан воды. Может, даже отвечу ему какой-нибудь грубостью и потом побегу собирать чемодан, потому что он меня тут же уволит. А может, уже уволил.

Сколько там осталось до конца смены?

– Посмотри на меня.

До чего же мягкий голос. Словно теплое кашемировое покрывало нежно-персикового цвета. Да-да. Именно нежного. Именно персикового.

Это снова мои галлюцинации. Наверняка, он сейчас орет, да так сильно, что вены на шее вздулись, а моя защитная реакция намеренно изменяет его голос и слова, превращая в приятные и успокаивающие звуки.

– Посмотри на меня.

Какой ласкающий шепот.

Мои глаза останавливаются на мужском подбородке и слабо цепляются за привлекательную складку. И когда по телу снова проносится озноб, я накрываю лицо ладонями и опускаю голову. Она словно сорокакилограммовая гиря.

– Ты заболела?

Это что, упрек? Вот же…

Грубиян.

– Нет, – отвечаю я глухим голосом. Понятия не имела, что говорить будет так больно.

– Где твоя обувь?

Лениво киваю в сторону стойки.

– Ты ходила в туалет без обуви?

Почему ко мне всегда так много вопросов? Какой пароль от Wi-Fi, что делать с грязной одеждой и как найти нужный канал на телевизоре! Неужели не видно, мне сложно отвечать сейчас, а он все спрашивает и спрашивает.

Вдруг что-то прохладное прижимается к моему лбу.

– У тебя ведь температура! Какого черта ты здесь делаешь?

Выдавливаю слабую улыбку и не спеша направляюсь к стойке.

– Я сплю. Ой, простите – работаю, – хмыкаю, почесав глаза. Внезапно его рука хватает мою, заставляя остановиться. – Пришли сюда, чтобы поговорить об электрике? Или уборщице? Я же сказала уже…

– Иди одевайся, – нетерпеливо перебивает он и отпускает мою руку. Я инстинктивно глажу запястье, где только что были его пальцы. Кожа как будто горит.

– Что, простите?

Он молча разворачивается и идет к диванчикам. Садится, достает сотовый из кармана пуховика и только потом обращает на меня внимание:

– Почему ты еще здесь? Я же сказал, иди одевайся!

– Потому, что моя смена еще не закончилась. – Слова даются мне с трудом. Боль в горле пахнет кровью. – Скажите уже, что вам нужно.

– Чтобы ты пошла в ту комнату, – объясняет он так, словно я идиотка, – переоделась в теплую одежду и вернулась сюда. Есть еще вопросы?

Меня снова передергивает и я замечаю, как его желваки на скулах заиграли.

– Черт возьми, иди уже переоденься! – приказывает он громко. Нетерпеливо смотрит на мои ноги и уже тише добавляет: – И…обуйся. Пол холодный.

Послушно бреду в комнату персонала, машинально поднимая глаза на часы. Тридцать минут до конца смены. Когда дохожу до двери, нерешительно оборачиваюсь и ловлю на себе его внимательный взгляд. Быстро захожу и резко закрываю дверь на щеколду, как будто он может погнаться за мной и ворваться сюда. Набираю стакан воды из кулера и выпиваю залпом. Горло как будто объято пламенем, а в голове играет оркестр, что никак не хочет заткнуться.

– Ты там не уснула? – кричит он, дернув запертую ручку двери.

Ну до чего же приставучий!