Катрин Корр - Снежные холмы

– Нет! – рявкаю я.

Через несколько минут выхожу в холл и застаю его возле елки. Заметив меня, на его лице появляется раздражительная гримаса.

– Что это?

–…Пуховик. Ах, нет, простите, – язвлю я, почесав глаза, – это одежда, которой можно только подтереться. Правильно ответила?

Мужчина сдержанно вздыхает. Подходит ко мне и протягивает какую-то черную тряпку.

– Надень это вместо шапки.

Разворачиваю и понимаю, что это подшлемник.

– Зачем он мне?

– Чтобы мозги не отморозила. Надевай.

– Зачем он мне? – повторяю вопрос.

Застегнув свой пуховик, мужчина поднимает голову и нагло оглядывает меня:

– Ты видела себя в зеркало?

Нервно вздыхаю:

– Я задала вам вопрос. Зачем эта штука мне нуж…

– Не думал, что все настолько плохо! Видишь ли, судя по твоему внешнему виду состояние у тебя хреновое. Лицо бледное, губы синие. Небось в туалете наизнанку выворачивало, да? – не без сарказма спрашивает он. – Даже обуться не успела. Тебе нужно лекарство принять и в постель лечь. Уяснила теперь?

С подозрением оглядываю его.

– Отвезу тебя, чтобы ты не шаталась от дерева к дереву! – добавляет он, натянув на себя подшлемник.

Ладно. Наверное в этом действительно есть смысл.

– У меня еще один вопрос.

– Все ведь разжевал, как ребенку! – бухтит он, уставившись на меня. – Что еще?

– А с чего вдруг такая забота? Надеюсь, вы ничего такого не задумали?

В его глазах сверкает молния, даже сквозь тонкий материал заметно, как желваки на скулах шевелятся.

– Надень эту чертову тряпку и иди за мной! – рычит он, подобно хищнику. Разворачивается на пятках и скрывается за стеклянными дверями.

Ветер больно бьет в лицо россыпью колючего снега, когда я, стараясь игнорировать все сомнения, спускаюсь к черному монстру. Снегоход, что стоит у ступенек и громко рычит – точная копия своего хозяина: дерзкий, грубый и несомненной мрачный. Нервно озираюсь по сторонам – кажется, никого кроме нас двоих в столь поздний час на улице нет.

Когда мужчина уверенно надевает на голову шлем с зеркальным экраном, я уже стою у него за спиной в дурацком подшлемнике и меня сотрясает от холода. Зубы громко стучат, а вьюга, словно почуяв во мне легкую добычу, обрушивает мощный удар ледяного ветра, и я едва не валюсь в сугроб, случайно задев рукой мужское бедро.

Он оборачивается; глаза спрятаны за зеркальным экраном и понять его настроение я никак не могу. Наверняка, что-то недовольно бубнит себе под нос.

Да и плевать. Мне бы как можно скорее оказаться в тепле и принять лекарство, которое я надеюсь найти в тумбочке Вероники. Она несколько раз предлагала мне взять блистер каких-то рассасывающих таблеток, на тот случай если начнет болеть горло. Думаю, от простуды у нее тоже что-нибудь есть.

Мужчина протягивает черный шлем с красной полоской по бокам, но когда я намереваюсь взять его, отрицательно качает головой. Не скрывая своей нетерпимости, нервно сбрасывает капюшон и надевает эту штуковину на мою голову. Его пальцы задевают мои ресницы, и я невольно отшатываюсь.

Он замирает и едва заметно кивает мне. Возможно, это что-то вроде извинения?

Ну, да, конечно. Вот если бы в глаз пальцем попал, то возможно и извинился бы. Да и то, посчитал бы, что сама виновата.

Защелкнув крепление, протягивает мне большие теплые перчатки с узкими ремешками на кистях. Неохотно стягиваю свои варежки и засовываю их в карманы пуховика.

Знаю, что он следит за каждым моим движением, словно притаившийся зверь в засаде, и меня это страшно выводит из себя. Ей-богу, никак не могу понять его намерений, но в чем точно не сомневаюсь – что-то этому типу нужно от меня. Иначе, зачем приезжать сюда посреди ночи? Чтобы отвезти «домой»? Ну да, очень мило с его стороны, особенно после того, как назвала его козлом. Хотя, вообще-то я не говорила этого в лоб, верно? Это же метафора да и только.

Крепко затягивает ремешки на моих перчатках и надевает такие же на свои руки. Указывает на сиденье, предварительно отряхнув с него снег, и я, наконец-то, сажусь.

Бог мой, пока соберешься куда-то ехать на этой штуковине – полжизни на сборы уйдет!

Пытаюсь ухватиться за боковые ручки, что были на снегоходе у Стаса, но не могу их нащупать. С трудом опускаю голову – в шлеме она очень тяжелая – и вижу, что ничего подобного здесь нет.

Судорожно ищу какую-нибудь опору, за которую могла бы держаться, и нащупываю за спиной что-то вроде решетки. Когда мужчина садится впереди меня, я крепко цепляюсь за нее, в надежде, что смогу удержаться на месте. Однако сидеть с заведенными за спину руками крайне неудобно.

Снегоход издает громкий рык, и мы резко трогаемся с места. Мчимся по расчищенной дороге меньше минуты и через несколько метров съезжаем на небольшом склоне в сторону леса. Здесь очень темно, а снег настолько глубокий, что всякий раз, когда приходится объезжать какое-нибудь дерево, снегоход кренится то вправо, то влево; закрываю глаза, потому что безумно боюсь свалиться и сломать себе шею. В очередной из таких резких маневров мне становится настолько страшно, что я машинально хватаюсь за мужской пуховик, а с очередным скачком и вовсе прижимаюсь к широкой спине, думая лишь о том, как бы не остаться калекой.

Он ведь нарочно так носится, чтобы я вылетела из сиденья! Газует так резко, что нос снегохода вздымается в небо, а моя пятая точка съезжает назад. Если хочет продемонстрировать свое мастерство, что ж – браво, так держать! Но, можно я слезу и пойду пешком?

Громко кричу и еще крепче прижимаюсь к бесшабашному водителю. С ужасом смотрю по сторонам и, когда нос снегохода в очередной раз подскакивает, мы летим вперед. Это уже не лес, а огромная белоснежная долина, откуда видны сверкающие холмы. Вьюга портит картинку, но я уверена, это именно то место, откуда и было сделано мое самое любимое фото.

Какого черта?

Почему мы едем здесь? Неужели в обход? Или он намеревается вывезти меня за пределы «Холмов» и помахать рукой на прощанье? Мол, дальше иди сама, куда хочешь и как хочешь, но здесь ты больше не работаешь!

Останавливаемся мы через несколько минут и уже в лесу. По крайней мере, мне так кажется. Я не чувствую рук, потому что они онемели от напряжения. И еще, меня снова укачало.

Он слазит первым, и не снимая с себя шлем, принимается стягивать мой. Издаю недовольный писк, потому что мои уши едва не остаются внутри, но этот грубиян даже не собирается извиняться. А стягивая подшлемник, как будто нарочно вырывает несколько волос на моей макушке.

Опускаю голову и с трудом дышу; тошнота то накатывает, то плавно уходит, а головная боль ту же спешит напомнить о себе.

Сейчас отдышусь и скажу ему такое «спасибо», что мало не покажется.

– В чем дело? – Освободившись от шлема, он наклоняется ко мне, стараясь заглянуть в глаза. И, когда я ничего не отвечаю, этот деспот со злой усмешкой добавляет: – Опять спишь что ли?

Небрежно набросив на мою голову капюшон, делает шаг назад и приказным тоном заявляет:

– Вставай и иди в дом.

Да у меня уже все чешется от этой командирской манеры общения. Так и хочется запульнуть по его наглой морде огромным снежком.

– Меня укачало! Могу я хоть немного отдышаться?!

– В доме подышишь. Быстро вставай!

Издаю недовольный стон и спрыгиваю на землю. Дышу ртом, но тут же получаю – да когда же это закончится?! – нагоняй:

– Носом дыши и иди в дом!

– Да как же тебя только люди терпят?! – взрываюсь я, скинув с головы капюшон, что мешает мне оглядеться.

Где это мы?

Вокруг лес, повсюду маленькие фонарики с тусклым желтым светом, а в нескольких шагах от нас – небольшой домик с косой темной крышей. В окнах горит свет, а во мне – тревога.

– Где гостиница? Или аптека? Куда ты меня привез?!

– Подальше от людей.

Он обходит снегоход, открывает небольшой квадратный багажник и с подозрительным спокойствием складывает туда свои перчатки.

– Надень капюшон и иди в дом.

– Что это значит? Зачем ты привез меня сюда?!

Мужчина медленно выдыхает, и белый пар тут же исчезает с резким порывом ветра.

– Хочу узнать тебя получше.

Что значит этот угрюмый тон? И какого черта он так пристально глядит на меня?

– Ч…чего?

– Пошли.

– Так, стой! Стой! – ставлю я руки перед собой, когда он намеревается подойти ко мне. – Это уже не…это не смешно, пожалуйста, отвези меня в гостиницу.

– У меня закончился бензин. Пошли в дом!

Адреналин стучит в ушах, руки трясутся, и в случае, если этот человек захочет насильно затащить меня, куда ему вздумается – я не смогу дать отпор. Почему-то всегда, когда он хочет подчинить меня своей воле, у меня нет сил воспротивиться ему.

– Я никуда не пойду, слышишь? Отвези меня обратно! Отвези меня в центр!

– А где же «Кирилл Станиславович, пожалуйста и все такое»? – язвит он. – Пошли в дом, ты больная.

– Иди ты к черту, псих ненормальный! Сам больной на всю голову! Я же сказала, что никуда с тобой не пойду! Зачем ты привез меня сюда? Ты ведь говорил, что отвезешь меня в гостиницу!

– Я этого не говорил, – ухмыляется он.

– Но ведь… Ты же…

– А разве твой любимый папочка не предупреждал тебя, что садиться в машину к чужому дяде нельзя? – хмуро спрашивает он, не спеша приближаясь ко мне. – Не рассказывал страшные истории о непослушных маленьких девочках, которых больше никто никогда не видел?

Когда он говорит, его глаза заметно темнеют, и под этим убийственным взглядом все внутри меня покрывается ледяной коркой.

–…Что з-здесь п-происходит? Я н-не п-п-понимаю.

– Ты снова заикаешься? Здорово. Так даже веселее. Пошли в дом!

Досчитав до трех, я срываюсь с места и бегу в лес. Но успеваю сделать всего лишь несколько шагов, до того, как его крепкая рука больно хватается за меня и тянет назад. Едва не падаю, но он тут же подхватывает меня и снова, как и той ночью, бросает на плечо.

– Помогите! Пожалуйста! – кричу я сквозь дикую боль в горле. – Пожалуйста, спасите меня! Отпусти! Отпусти меня, чокнутый!

Бью его по спине, дергаюсь, пытаюсь вырваться.

– Хватит брыкаться, – требовательно говорит он, сильно сжав мои голени. – Ты же не хочешь, чтобы я привязал тебя к батарее?

Нужно считать. Просто считать.

Один. Два. Три. Четыре. Пять.

– Здесь есть холодный подвал. Будешь плохо себя вести – закрою там.

–…Ч-ч-что?… О, господи…Ты п-п-псих…П-п-помогите! Помогите, пожалуйста! – кричу и плачу навзрыд. Порыв ветра бьет по лицу, и прокряхтев еще несколько раз невнятный призыв о помощи, я вовсе лишаюсь голоса.

Притащив меня в теплый дом, психопат закрывает дверь на замок и стучит ногами, отряхивая снег с обуви.

– Успокоилась? Или все-таки в подвал хочешь?

Кажется, я слышу иронию в его голосе. Но из-за страха, затуманившего мое сознание, воспринимаю эти слова с полной серьезностью.

– Не н-н-надо этого д-д-делать.

Подержав меня на плече еще пару секунд, он стягивает ботинки и аккуратно опускает меня на ноги. Прижимаюсь к стене, настороженно глядя на задумчивого безумца.

Может он какой-нибудь извращенец? Садист? Сначала будет пытать, а потом убьет? Расчленит?

– Раздевайся.

–…Ч-ч-что?

Терпеливо вздыхает, но глаз от меня не отводит:

– Раздевайся.

–…Я не… Я не х-х-хочу.

– У тебя зад от снега промок.

Нервно усмехаюсь, поднеся дрожащую от необъятного ужаса руку к губам:

– В-в-вовсе н-н-нет.

Вообще-то – да. Но мои мокрые джинсы сейчас волнуют меня меньше всего.

Злобная улыбка расползается на его самодовольном лице, и я громко шмыгаю носом.

– Ладно. Я все сделаю сам. – Лениво делает шаг ко мне и берется за язычок молнии на пуховике. Пока не спеша тянет его вниз, продолжая угрожающе глядеть на меня, мои губы раскрываются и из горла вырывается странный и короткий звук. – Тебе страшно? – ухмыляется он, сверкнув белоснежными зубами.

Стягивает с меня пуховик и вешает его на крючок. Машинально скрещиваю руки на груди и сжимаю колени, словно стою перед ним обнаженная. Однако мое поведение лишь забавляет его. То ухмыляется, то суровеет – настоящий психопат.

–…Отпусти м-м-меня, пож-ж-жалуйста, – шепчу я, настороженно глядя на его ноги. Не могу больше смотреть в его обозленные, но при этом необъяснимо довольные глаза. Наверное, я для него паучок, которого он наконец-то поймал, чтобы с радостью оторвать лапки. – Ес-с-сли это из-за т-т-того, что я ск-к-казала по телефону, то из-з-звини, пож-ж-жалуйста.

– Этого мало. Я ведь очень злопамятный, Аня.

С ужасом наблюдаю, как его нога медленно приближается к моей, и в ушах раздается знакомый треск.

– Раз, д-в-ва, т-р-ри, ч-ч-четы-р-ре, п-п-пять.

– Я. Иду. Тебя. Искать.