– Я оценила твой юмор, спасибо! Можешь смело идти на какое-нибудь телевизионное шоу и смешить народ.

– Если бы знал о твоих фокусах, – с нажимом говорит он, впиваясь в мои глаза, – то действительно был бы осторожен.

– В этом я очень сомневаюсь.

Стараюсь выдержать его сверлящий взгляд, но когда серые глаза заметно темнеют, опускаю голову и осторожно убираю поднос в сторону.

– И давно это? – спрашивает он раздражительно.

– Что «это»? – фыркаю я. – «Фокусы»?

– Эти приступы. Когда они появились?

– Думаешь, я буду с тобой это обсуждать?

– Когда они появились? – не унимается он.

– Тебя это не касается!

Поднимаюсь с кровати, поспешно поправив большие штаны.

– Это часто случается? Что нужно делать, когда это происходит? В Интернете всякая ерунда написана…

– О! Ты даже в Интернет залез. С ума сойти!

– Я серьезно! – рычит он. – Что нужно делать?!

– Нужно просто оставить меня в покое! – кричу я и пулей вылетаю из комнаты.

Большими шагами иду по широкому коридору и резко опускаю ручку первой двери слева, надеясь, что это туалет. Удача на моей стороне – судорожно запираю дверь и, закрыв глаза, прислоняюсь к ней спиной. Стараюсь глубоко дышать, но боль в грудной клетке не дает мне возможности набрать полные легкие воздуха.

Вдох – выдох. Один, два, три. Вдох – выдох. Один, два, три.

Уже несколько месяцев не повторяла про себя эти простые слова, что говорила себе всякий раз, когда чувствовала крадущийся ужас, превращающий мое нормальное состояние в неконтролируемое. Я думала, что избавилась от этого. С уверенностью считала, что все осталось далеко позади. Но вчерашняя ночь сорвала замок, и страх с острыми клыками вновь вырвался наружу.

Вдох – выдох. Один, два, три. Вдох – выдох. Один, два, три.

Следуя своему внутреннему голосу, приказывающему мне немедленно отвлечься от ядовитых мыслей, стягиваю с себя свитер и штаны, что с трудом держатся на моих бедрах. Пока готовлюсь к принятию душа, поспешно оглядываю комнату, выполненную в темных ненавязчивых тонах.

Подхожу к широкой белой раковине и включаю холодную воду. Несколько раз ополаскиваю лицо. Кончики волос намокают, и я небрежно отбрасываю их за плечи. Выключаю кран и крепко держусь за края прохладной раковины. Капли воды с лица падают на бортики, стекают по шее, приятно охлаждая кожу. Решительно отказываюсь смотреть на себя в зеркало, ведь знаю, что увижу бледное лицо с тусклыми глазами, а они явно лишены всякого смысла.

Отворачиваюсь. Останавливаю взгляд на корзине для грязного белья, на которую смотрела вчера, лежа головой на крышке унитаза, и невольно, в голове возникает отвратительная картина, заставляя меня съежиться.

Человек с своеобразным чувством юмора, молча держал у моего лба влажное полотенце и ждал, когда я приду в себя. И когда мне стало легче, поднял на руки и отнес в спальню. Он говорил со мной; его тихий и взволнованный голос успокаивал, и в тот момент я хотела находиться только рядом с ним. Бархатный голос убаюкивал, в нем не было привычной злобы, ярости и пренебрежения, лишь неподдельная забота и нужная мне безопасность.

Странно все это. Он может запросто пробудить во мне ужас, и так же легко внушить умиротворение. Какой-то разрушитель с волшебным голосом, ей-богу.

Совсем чокнулась.

Стою в душе под струями теплой воды уже несколько минут. Она смывает с меня следы прошлой ночи, но никак не может избавить от тяготы странных мыслей, что всплывают в больной голове.

На деревянной полке только мужской гель для душа и два шампуни. Замешкавшись, все же беру овальную баночку с темно-синим гелем и выдавливаю на ладонь несколько капель.

Интересно, что сказала бы Вика, узнав об этом садисте-юмористе. Наверняка, его суровая внешность привела бы ее в полнейший восторг. Ей всегда нравились мужчины с щетиной и опасным взглядом, на что у меня – абсолютная аллергия. Вообще не понимаю, что женщины находят в брутальных и угрюмых представителях противоположного пола? Разве доброжелательность и улыбка вышли из моды?

Через несколько минут открываю запотевшую душевую кабину и прохладный воздух в комнате обволакивает мое мокрое тело. В миг становится прохладно и я закутываюсь в серое полотенце, которое нахожу в небольшом узком шкафу. Подхожу к зеркалу, продолжая игнорировать свое отражение, и выдавливаю на палец несколько капель зеленой зубной пасты. Старательно натираю зубы и прополаскиваю рот, после чего, наконец, могу взглянуть на себя в зеркало. С мокрых волос капает вода, лицо бледное, а под глазами темные круги. Несколько секунд смотрю в невзрачную девушку передо собой и в мыслях всплывает красивое лицо Вики, с длинными изогнутыми ресницами, большими распахнутыми глазами и четко очерченными губами. В любое время дня и ночи моя подруга выглядит шикарно. Искренне надеюсь, что она будет счастлива на новом месте.

Протираю мокрое тело полотенцем и снова надеваю его вещи. Теперь, побывав в душе и воспользовавшись мужским гелем, я полностью пахну им. Не хочется признавать, но запах настолько приятный, что я бы не отказалась снова оказаться в его постели. Одной, разумеется! А еще, я бы возможно согласилась вновь послушать его голос. Записала бы на диктофон и слушала перед сном.

Опять меня повело невесть куда!

Быть может, он все же умеет быть приятным человеком? Просто в силу каких-то обстоятельств вынужден носить эту суровую маску, чтобы скрыть что-то от окружающих?

О чем я только думаю?! Этот изверг привез меня не пойми куда против воли, а я тут еще пытаюсь найти объяснение его диковатому поведению?

Недовольно фыркаю на себя и хватаюсь за дверную ручку, но неожиданно замираю.

А что будет, когда я снова увижу его? Вдруг этот ненормальный еще что-то выкинет, и я снова стану игрушкой для битья?

Ну, уж нет. Буду сидеть в этой комнате до тех пор, пока не высушатся мои вещи. Я не голодна. Вода под боком и туалет тоже. Все, что мне сможет понадобиться за пару часов у меня есть.

Киваю самой себе и опускаюсь на пол. Сажусь спиной к двери и откидываю голову, прижав колени к груди. Здесь я одна. В полной безопасности от внешнего мира и дурацких шуточек.

Сижу тихо, наблюдая за длинными темно-коричневыми плитками на стенах. На них какой-то вытянутый узор и золотистые вкрапления.

От нечего делать, считаю: раз плитка, два плитка, три, четыре, пять. Заканчиваю первый ряд у самого потолка на одиннадцатой, как неожиданно дверь за моей спиной вибрирует, и я перестаю дышать.

Тук-тук.

Молчу, хлопая ресницами.

– Аня? У тебя все нормально?

Голос напряженный, взволнованный.

– Да, – тихо отвечаю я, набрав в легкие воздух.

Жду, когда он снова скажет мне что-нибудь, но слышу лишь шорохи, прямо за дверью.

– Ты не голодна?

Он что, тоже сидит на полу, как и я?

Инстинктивно оборачиваюсь, пытаясь услышать его дыхание.

–…Нет.

Молчит очень долго, я даже засомневалась, что он вообще сидит здесь за дверью, ведь тишина так режет уши. Кажется, что всякий раз, когда я моргаю, шорох моих ресниц разносится по комнате шелестящими звуками конфетной обертки.

– Аня?

Я больно глотаю и снова оборачиваюсь.

Почему его голос такой нерешительный? Где привычная холодность и резкость?

– Давно это началось?

Набираю ртом воздух и медленно выдыхаю. Идея поговорить в формате «за стеной» отчего-то кажется мне вполне себе ничего. А что делать, если глядя друг другу в глаза, мы не можем нормально общаться?

–…Год назад. Когда… Моя тетя умерла и…мне было сложно…

– Вы были близки с ней?

– Она вырастила меня… С пеленок. – Вспоминаю, как в детстве она учила меня чистить картошку, и как я случайно порезала указательный палец, заставив ее метаться по квартире в поисках бинта, перекиси и лейкопластыря. Несмотря на боль, я хохотала так громко, как будто передо мной выступал клоун, разносивший нашу квартиру в поисках чего-то несуществующего. Молодая Лара же тогда решила, что у меня случился шок от вида крови и незамедлительно вызвала скорую помощь. Прочистив горло, я тихо добавляю: – Ее не стало слишком неожиданно, поэтому я… Потерялась.

– Мне очень жаль, – совсем тихо говорит он. – Как она умерла?

– Возвращалась домой с работы и стояла на остановке, ожидая свой автобус. Это была пятница. На выходных мы хотели в кино сходить… – Печально улыбаюсь, помня теплое солнечное утро того сентябрьского дня. Тогда, направляясь в университет, я и не подозревала, что этот осенний день навсегда окрасится для меня в черные цвета. – Автобус, который она ждала влетел в остановку и раздавил девять человек. По новостям показывали жуткие репортажи; их крутили несколько недель подряд, как будто специально пытались меня с ума свести. – Несколько секунд молчу, впиваясь пальцами в кожу головы. Домой в тот день я пришла поздно: после занятий в университете мы с однокурсниками решили зайти в один танцевальный бар, немного поболтать, узнать, как прошли летние каникулы, кто, где работал. И когда я вернулась домой в двенадцатом часу ночи, а Лары там не оказалось, я не на шутку заволновалась. Звонила ей, но телефон был отключен, потому что автобус раздавил его прямо в кармане ее пиджака. – Я звонила по больницам и совершенно не знала, что говорить, у меня заплетался язык от волнения. И, когда женщина в приемной попросила подождать немного, я все поняла… Поняла, что случилось что-то непоправимое. Наверное тогда я и зависла… Если бы все произошло не так внезапно, если бы я как-то подготовилась к этому… – Отчего-то усмехаюсь сквозь слезы, вспомнив, как Вика крепко держала меня за руку на похоронах, и не отпускала до тех пор, пока я не оказалась в пустой квартире.

– К этому невозможно подготовиться.

Уверенность в его твердом голосе настораживает меня. Прижимаю к себе колени и неотрывно гляжу в одну точку.

– Даже если бы она болела долгие месяцы, и ты точно знала, каков будет итог – все равно не смогла бы свыкнуться с утратой. Уж лучше внезапно, чем бесконечно вариться в одном и том же дерьме, наблюдая за неизбежным.

Не знаю, что сказать в ответ, хотя абсолютно не согласна с его мнением.

– Чем я напугал тебя вчера?

Несколько раз моргаю, удивляясь быстрой перемене в его тоне:

– Смеешься? – Он молчит, ожидая ответ, а я недовольно закатываю глаза и складываю руки на груди. – Ты сказал, что пристегнешь меня к батарее, или бросишь в холодный подвал. Этого недостаточно?

– Я же шутил.

– Привез меня черт знает куда.

– Ты чувствовала себя ужасно, а у меня было лекарство, – тут же объясняет он, и отчего-то его оправдывающийся тон заставляет меня улыбаться. – Разве у тебя есть аптечка?

– Нет, но…

– Вот и все, – отрезает он, а я поджимаю губы, совершенно сбитая с толку переменами его настроения.

Опять молчим, и за эти несколько минут я пару раз пытаюсь набраться храбрости и выяснить, какого черта он ведет себя как настоящий придурок.

Сначала искренне сопереживает мне, а уже через пару секунд поражает своей резкостью и грубым тоном.

– Как ты справляешься с этим…приступом самостоятельно? – вдруг спрашивает он обеспокоенным голосом.

– Вчера он случился впервые за последние месяцев семь. Я думала, что больше этот кошмар никогда не повторится, но ошиблась.

И снова тишина.

– Аня?

–…Да?

– Как ты себя чувствуешь? Сейчас. Ты что, смеешься?

Вообще-то я всего лишь недовольно хмыкнула.

– Я просто поражаюсь… Неважно. Все в порядке.

– Поражаешься чему?

Нервно улыбаюсь, проведя пальцем по носу и, выдохнув, объясняю:

– Ты очень странный. То есть… Наверное, не секрет, что иногда я очень боюсь тебя. Потому что ты… Смотришь на меня так свирепо, как будто я, – нервно усмехаюсь, сворачивая низ свитера. Будь здесь коробка со скрепками, я бы уже по третьему кругу их собирала. – Как будто я всю жизнь тебе испоганила.

Тишина длится очень долго, и я уже жалею, что сказала ему правду такими простыми словами. Стоило, наверное, как-то завуалировать мои глупые предположения, но сейчас я как будто на исповеди.

Да, иногда мне действительно становится не по себе, когда он либо звонит с очередными невыполнимыми заданиями, либо впивается в меня леденящими глазами. Разве я не могу высказать свои переживания?

Бросаю раздражительный взгляд на большой белый бойлер, прикрепленный к стене, и на выдохе объясняю:

– Я действительно отправляла сюда ремонтника, и он заверил меня, что все сделал.

– Ты не открываешь дверь, потому что боишься меня?

Мне кажется, или в его голосе отчетливо слышится глубокое разочарование?

–…Есть такое.

– Я ничего не сделаю тебе.

Обескураженная его несомненно опечаленным тоном, я судорожно пробегаю глазами по блестящей плитке на полу и спрашиваю первое, что приходит в голову: