Катрин Корр - Снежные холмы

– От чего ты такой?

– Какой «такой»?

– Ты можешь улыбнуться, но тут же прибить убийственным взглядом, словно я надоедливая муха. Тебе как будто…

– Что?

Прочищаю горло:

– Как будто тебе нельзя быть хорошим. Я имею в виду добрым и…все такое.

Боже, я сказала это вслух?

Детский сад.

– Вот скажи мне, ты винишь водителя автобуса в смерти своей тети? Хотела бы отомстить ему?

Господи, разговаривать с ним все равно что мчаться по извилистой дороге с резкими и затяжными поворотами!

– Странный вопрос…

– А ты подумай.

– Мм… Ну, водитель автобуса не был виноват, там другое… Неважно. Если бы не мое существование, все было бы иначе, – честно отвечаю я. – Моя мама не умерла бы, когда рожала меня, тетя бы вышла замуж за любимого человека, родила бы собственных детей и жила долго и счастливо, вместо того, чтобы потратить свою жизнь на племянницу и погибнуть, возвращаясь с работы домой. А ты бы отомстил за смерть того, кто был тебе дорог?

Что-то жуткое чувствуется в моих словах и я невольно обнимаю себя за плечи. Странная тема для разговора.

Да и вообще, черт возьми, все это странно!

– Я посвятил этому свою жизнь, – вдруг отвечает он уверенным голосом. И спустя несколько секунд тихо добавляет: – Но в последнее время мне кажется, что я все делаю неправильно. Как будто, где-то ошибся, но где – понятия не имею.

Молчу, тронутая его словами. Знаю, они даются ему с трудом и все же он делится со мной собственными переживаниями. И пускай, я понятия не имею, что произошло в его жизни, но точно знаю, что он говорит правду.

– А ты бы хотел ошибаться?

– Очень, – тихо отвечает он, а внутри меня разливается необъяснимое тепло. – Пожалуйста, открой дверь. Мне нужно сказать тебе кое-что. Пока я могу…

Отчего вдруг в моем животе стали порхать бабочки? Какой-то немыслимый трепет произвел на меня его взволнованный и несколько надломленный голос. И я не задумываясь поднимаюсь на ноги, ухватившись за дверную ручку.

Несомненно, эти минуты, что мы провели «наедине» друг с другом, всколыхнули во мне гамму чувств; я рассказала ему – человеку, с которым меньше всего на свете хотела бы да и могла откровенничать! – о Ларе и собственных переживаниях, а он пусть и не в подробностях, но все же попробовал открыться мне. Как же быстро меняется мое отношение к нему. Еще утром его существование раздражало, а теперь мое сердце готово выпрыгнуть из груди и вовсе не от страха.

Прочистив горло, я неуверенно открываю замок на двери и опускаю ручку. Замечаю, как он поднимается на ноги и осторожно толкает дверь в сторону. Внимательный взгляд серых глаз лишает меня воздуха, и чтобы не умереть от недостатка кислорода, отвожу взгляд в сторону и, словно защищаясь, складываю руки на груди.

– Как себя чувствуешь? – спрашивает он, сделав шаг ко мне.

Моим ногам следовало бы отступить назад, но они словно нарочно приросли к полу.

–…Лучше, – отвечаю чужим для себя голосом.

Да что же это? Возьми себя в руки!

– Ты что-то сказать хотел мне…

Зачем же он подошел так близко? Вижу как поднимаются широкие плечи, когда воздух проникает в его легкие, и как плавно движется кадык, когда он что-то говорит.

Осторожно поднимаю на него глаза, и затаив дыхание, разглядываю каждую морщинку на его точеном лице. Легкая щетина покрывает подбородок и скулы, плавно спускаясь по широкой шее. Темная бровь словно разломана на две равные части узким шрамом, и я с каким-то необъяснимым ужасом ловлю себя на мысли, что хотела бы провести по нему кончиком пальца.

Мы долго смотрим друг на друга; молчание становится слишком ощутимым. В романтических фильмах в такие моменты главный герой несомненно целует возлюбленную, и зрители делают протяжное «мм-мм», наслаждаясь красивым поцелуем.

Господи, я точно чокнулась. Какие фильмы, какие поцелуи и возлюбленные?! Таблетки, что я выпила, точно были отравой для разума!

И вот я смотрю, как он недовольно поджимает губы и, закрыв глаза, отворачивается. И едва я успеваю разинуть рот от удивления, ведь могу поклясться, что видела в его глазах желание поцеловать меня, как он тут же возвращает мне испепеляющий взгляд и впивается в мои губы.

От силы удара, меня толкает назад, но его рука обхватывает талию, удерживая меня на месте. Напористость и явная холодность поцелуя ничуть не отталкивает меня, а скорее наоборот, в моем мозгу возникают какие-то не свойственные мне прежде желания. Решение превратить столь грубое давление в нечто нежное и приятное, приходит в тот момент, когда наши губы на долю секунды отрываются друг от друга. Даже за столь короткий миг, я успеваю заметить явную растерянность моего партнера, – бог мой, из бульдозера и сумасшедшего за несколько минут он превратился в «моего партнера»! Осторожно прикасаюсь пальцами к его лицу. Не спеша целую его влажные губы и провожу рукой по колючей щетине, заставляя ослабить давление. И он отвечает мне.

Теперь наш поцелуй неспешный и осторожный; волна мурашек проносится по моему телу, когда мужская рука прикасается к моей шее. В животе порхают бабочки и с каждой секундой их становится все больше и больше, что в конце концов из моего рта вырывается короткий глухой стон.

Его губы осторожно отрываются от моих. Проходит несколько секунд прежде, чем я решаюсь открыть глаза и снова погрузиться в реальность. Тут же ловлю на себе недовольный взгляд, безвыходно бегающий по моему лицу. Мягкие губы, что несколько секунд назад целовали мои, превращаются в тонкую линию, а крылья упрямого носа свирепо шевелятся.

– Иди в постель и поспи. Пей как можно больше воды.

Я не ослышалась? Опять приказной тон и эта чертова нескрываемая ненависть?

– Не поняла… Это что такое было сей…

– Иди в постель.

С недоумением гляжу на него, сделав шаг назад.

– Ты ненормальный, да?

Задержав на мне угрюмый взгляд, мужчина разворачивается и скрывается за темной дверью.

Итак, пожалуй, пора бежать отсюда со всех ног.

Конечно, Лара говорила мне, что разговаривать с незнакомцами нельзя. И безусловно повторяла сотню раз, что садиться в чью-либо машину строго настрого запрещено. Точно так же, как открывать чужим людям дверь и впускать их в дом. Как брать из рук незнакомцев сладости.

Черт возьми, абсолютно элементарные правила, что знакомы маленьким детям, я засунула куда-то очень глубоко, когда согласилась отвезти себя в эту богом забытую глухомань! Я уже минут десять стою под высоченным кедром и пытаюсь понять, в какую сторону нужно идти. А как тут различить, где север, где юг? Хотя, какая, собственно, разница, когда кругом белым бело, а ветер бьет по лицу с такой силой, что кажется, будто на коже образуются мелкие ямочки от колючей россыпи.

Мои угги тонут в сугробе, пока я пробираюсь в глубь леса, надеясь спрятаться от пронизывающей вьюги. Разве меня можно назвать умным человеком?

– Аня!

Вот дела, этот ненормальный сообразил, что меня нет в доме. Небось зашел в спальню с очередным потоком несусветного бреда, а когда не дождался от меня никакого ответа, подошел ближе к кровати и понял, что под одеялом две неразговорчивые подушки. С ума сойти, на это ему понадобилось, сколько, минут пятнадцать? Действительно полагал, что я буду сидеть на месте?

Прячусь за пушистой сосной, наблюдая за узкой полоской желтого света впереди.

– Аня! Возвращайся в дом!

С фонариком ходит, надеется меня найти, вот только для чего? Пытаюсь вспомнить карту и расположение частных домиков, чтобы приблизительно понимать, насколько далеко я могу находиться от центра.

– Твою мать, живо возвращайся в дом!

На месте белок я бы спряталась и не высовывала свой любопытный нос, пока этот сумасшедший бродит по округе и разъяренно орет во весь голос. Недовольно хмурюсь, выгребая из обуви холодный снег, и снова вспоминаю карту.

Так, если мне не изменяет память, мы ехали сюда по направлению от сверкающих холмов, значит, домик этого психопата находится…

Моим надеждам на спасение суждено разлететься в пух и прах! Мы за пределами «Снежных холмов», черт возьми! Самые дальние домики на карте расположены правее от развлекательной зоны с горками, а мы же мчались на том чудовище вчера по бесконечной белоснежной долине.

Даже не знаю, что охватывает меня сильнее: ярая злость или пронизывающий страх.

Итак, я нарушила все правила, отправившись не пойми с кем на край гребаного света, откуда выбраться на своих двоих ни за что не смогу. В придачу ко всему, сумасшедший тип, наглым образом заставивший поверить в его адекватность, подарил мне самый чувственный и волнующий каждую клеточку моего тела поцелуй, а потом свирепо отправил на все четыре стороны, как будто я какая-то игрушка! Ладно, он послал меня конкретно в кровать, но какая в сущности разница, когда после такой романтичной паузы мужчина дает воображаемый пинок под зад девушке, которую только что целовал?

Пытаясь придумать очередной план побега, я замираю и даже не дышу, видя сквозь пушистые ветки сосны темную мужскую фигуру. Он вертит фонариком в разные стороны, делает большие шаги, проваливаясь по колено в снег, и продолжает яростно звать меня.

– Ты самое глупое и недоразвитое создание, что мне доводилось встречать! – орет он, разворачиваясь обратно. – Живо выходи, я не собираюсь искать тебя до самой ночи!

Да не особо-то я и жажду этого. Конечно, ноги начинают замерзать, а повсюду так темно хоть глаз выколи. У меня в кармане нет ни фонарика, ни телефона, и черт его знает, каким образом мне добраться «домой» живой и невредимой.

Внезапно становится слишком тихо. Поправляю капюшон, что падает на глаза и, притаившись, с опаской озираюсь по сторонам.

Куда он делся? Только что я следила за его удаляющейся фигурой, а теперь впереди не видно даже тусклого света. Начинаю дышать ртом, потому что тревога во мне нарастает, как снежный ком.

Может он уже в доме?

Но не тут то было. Впереди загорается мощный белый свет и по лесу проносится опасное рычание разъяренного снегохода. Я с ужасом наблюдаю за надвигающимся источником шума, судорожно пытаясь принять одно из двух возможных решений: бежать, куда глаза глядят, в надежде спрятаться в другом месте, либо, остаться здесь, притаившись в ветках сосны.

Адреналин, что раздается в ушах тяжелыми ударами, разгоняет кровь в остывшем на морозе теле и, чувствуя крайнюю безвыходность своего положения, я срываюсь с места и тут же падаю в сугроб. С трудом поднимаюсь и продолжаю двигаться в глубь леса, с ужасом следя за направлением света. Еще чуть-чуть и радиус освещения фары попадет на меня, выдавая мое местонахождение с потрохами.

Не могу дышать; с трудом бегу, – если утопающие в сугробах шаги можно назвать бегом, – жадно хватаю ртом морозный воздух, но он настолько плотный и обжигающий, что в горле становится больно.

Куда я бегу и зачем?

Внезапно рычание снегохода становится настолько громким и диким, что от испуга я падаю в снег. Пытаюсь подняться, но сил никаких не осталось. Все еще надеюсь, что этот сумасшедший не заметит меня и просто пролетит мимо, но снегоход останавливается справа, чудом не проехав по моей руке лыжней.

Мужчина прыгает в снег; на нем нет шлема и даже шапки. Он хватает меня за капюшон и яростно поднимает на колени, а я все никак не могу отдышаться.

– Чем ты думала?

Еще чуть-чуть и я смогу ответить ему таким же яростным ором на весь лес. Нужно только отдышаться.

– Чем ты, мать твою, думала?!

– Иди ты к черту! – брыкаюсь я, стараясь избавиться от его крепкой хватки. – Весь мой выходной коту под хвост!

Ударяю рукой по его лицу, пытаюсь отползти подальше, но мне совершенно не хватает сил и воздуха. Мужчина резко дергает мой капюшон – слышу треск рвущейся ткани. Он толкает меня в снег, и я падаю на спину.

Если развести руки и ноги, то можно сделать ангела. Гляжу в темное небо с миллиардами сверкающих белых точек, и пытаюсь понять, какого черта он пристал ко мне словно банный лист. До его появления все у меня было прекрасно, чудесно и замечательно. А теперь все вверх тормашками, все через одно место.

– Успокоилась? – кричит он так, будто я нахожусь на другом конце земного шара.

Молча перевожу на него глаза.

– Ума в голове вообще нет?!

Шмыгаю носом; слезы глубочайшей обиды наворачиваются на глаза, размывая темную картинку.

– Куда ты бежала?! Надеялась пешком добраться до центра?!

– Не ори на меня…

– Ты самая настоящая дура, которой постоянно хочется найти на свою задницу неприятности!

– Не ори на меня! – повторяю я громко, снова шмыгая носом. Со злостью смахиваю с щек слезы и пытаюсь подняться. – Отвези меня «домой».

Но он лишь что-то фыркает и наклоняется ко мне. Берет меня за локоть, намереваясь помочь встать на ноги, но я резко одергиваю руку.