Не имело особого смысла притворяться, что все идет нормально. Эдит взглянула на Аделу, и та вскочила:

– Я, пожалуй, пойду, да? Мне еще уйму бумаг надо разобрать…

Эдит махнула рукой, чтобы она села:

– Останься. Это не секрет. И вообще, – она окинула взглядом наше не впечатляющее масштабом жилье, – кажется, здесь куда ни пойдешь, все равно все слышно.

Адела уселась обратно, и мы приготовились.

– Я хочу увидеться с Чарльзом.

Ее голос был ровным, почти без интонаций, но ее слова нас порядком заинтриговали. Я не очень понимал, почему ей было необходимо поговорить об этом с нами на заре, но мне все равно было крайне интересно. И очень скоро мне предстояло понять, какая роль отводится мне.

– Я хочу, чтобы ты это устроил.

Адела поймала мой взгляд и чуть покачала головой. Ей был присущ весь ужас ее племени перед вмешательством в дела такого рода. Каким бы ни был исход, кому-нибудь обязательно достанется. И еще она, как она сказала мне позже, не имела ни малейшего желания вызвать враждебность леди Акфильд и подозревала, что это будет неизбежным побочным эффектом предложенного плана действий. Не следует забывать, что Адела с первого мгновения до последнего была на стороне леди Акфильд, а не Эдит.

– Зачем тебе нужен я? – спросил я тускло.

– Я вчера звонила в Бротон. Спросила Чарльза, но трубку передали Гуджи. Она сказала, что его нет, но я уверена, что он там был. Я звонила в Лондон и в Фелтхэм, и там сказали, что он в Бротоне. Я знаю, что он был там. Она не хочет, чтобы я с ним разговаривала.

Все это только подтвердило подозрения Аделы, что так или иначе от нас требуется бросить вызов леди Акфильд.

– Не очень понимаю, что я могу сделать.

– Они дадут тебе с ним поговорить. Скажи, что хочешь пригласить его на обед, или что-то вроде того, а когда он возьмет трубку, скажи, что я хочу с ним встретиться.

– Не думаю, что я могу это сделать. Я не против позвонить, – это была ложь, – но если леди Акфильд спросит меня, зачем мне Чарльз, я ей расскажу. Она же не может воображать, что ей удастся не подпускать тебя к нему до скончания века.

– Нет, не до скончания. Но достаточно долго.

– Я не верю в это, – сказал я. Хотя верил.

По правде говоря, к тому времени я уже чувствовал, что тоже начинаю принимать сторону леди Акфильд, если уж на то пошло. Факты достаточно просты. Эдит вышла за Чарльза, не любя его, чтобы получить положение в обществе. Затем она не смогла соответствовать этому положению, бросила Чарльза, обманула его доверие, устроила огромный скандал и причинила ему немало боли. Теперь леди Акфильд желала избавиться от нее раз и навсегда – кто станет этому удивляться?

– Ты думаешь, Чарльз захочет тебя видеть? – спросила Адела. – Может быть, это он сам отказался подходить к телефону. – Несомненно, над этим тоже стоило поразмыслить.

– Если не хочет, я хочу услышать это от него.

Какое-то время мы все трое молчали. Адела хрустнула тостом и занялась Найджелом Демпстером.

– Что-нибудь интересное?

– Сестра Сары Картер вышла за какого-то художника, а Ленгсуэллы получили развод. Мы это еще в октябре знали.

– Ты мне поможешь?

Мы с Аделой переглянулись, но я отказался прислушиваться к совету, который прочел в ее глазах. В конечном счете, как бы мне этого ни хотелось, я не мог бросить Эдит на произвол судьбы и объединиться с Бротонами, это было бы неправильно. Что бы я ни думал наедине с самим собой о том, кто прав, кто виноват в этой истории, такой поступок был бы подлостью. С самого начала я был другом Эдит, и это признала даже леди Акфильд.

– Я позвоню. Но не так рано утром и не в твоем присутствии. Иди домой, я тебе перезвоню.

Эдит кивнула, допила кофе и ушла.

– Что-то случилось, – решила Адела.

Я позвонил в Бротон-Холл в половине одиннадцатого и попросил Чарльза к телефону. Несмотря на то что сказала Эдит, я очень удивился, когда услышал голос леди Акфильд.

– Добрый день, – сказала она. – Как поживаете?

– Да вот пытался поймать Чарльза.

Леди Акфильд была очень любезна и, очевидно, предугадывала каждый мой шаг.

– Боюсь, его нет дома. Что-нибудь передать?

Я хотел было придумать какую-нибудь отговорку, но она явно прекрасно знала, зачем я звоню, так что не имело смысла ставить себя в дурацкое положение.

– Боюсь, у меня поручение. И я совсем не уверен, что оно вам понравится.

– А вы попробуйте. – Интонация из сдержанной стала ледяной.

– Эдит. Она хочет увидеться с Чарльзом.

– Зачем?

– Не знаю. – Это была правда.

– Какой смысл?

– Не знаю, есть ли в этом смысл, но точно знаю, что прямого ответа о том, что она думает о вашем предложении и о разводе, вы не получите, пока она его не увидит.

– Так вы ее спрашивали?

– Спрашивал, и она говорит, что ей надо подумать. Часть этих размышлений, очевидно, должна проходить в присутствии Чарльза.

Последовала пауза, я слышал в трубке призрачное эхо других разговоров, обрывки других, чужих, неизвестных жизней, которые проходили в тысячах миль отсюда.

– Вы свободны сегодня вечером? Не могли бы мы встретиться за чаем?

– С превеликим удовольствием, но в данном случае мне все равно нечего добавить к тому, что я уже сказал вам.

– Я буду в «Ритц». В четыре.

Интересно, что она не пригласила меня прийти к ним, в квартиру на Кабоган-сквер.

– Может быть, с ней приедет Тигра. Может быть, в квартире Чарльз, – предположила Адела, и у меня даже возникло искушение сходить туда и позвонить в дверь. Но я отказался от этой идеи, решив, что мне стоит сначала выслушать, что хочет мне сказать леди Акфильд.

Но все-таки я позвонил Эдит:

– Что ты собираешься ей сказать?

– Не знаю. Что она напрасно тратит время, стараясь не дать вам встретиться. Если это то, чем она занимается.

– Именно этим она и занимается.

– Я имею в виду, без ведома Чарльза. В любом случае я позвоню тебе вечером.


Я нерешительно спросил, пришла ли уже леди Акфильд. Но метрдотель не собирался упускать такую возможность.

– Джентльмен к графине Акфильдской, – громко объявил он проходившему мимо официанту, который любезно проводил меня под прицелом любопытных глаз туда, где меня уже ждали.

Она сидела за столом в Мраморном Зале, справа от большого позолоченного фонтана. Улыбнулась и помахала мне своей маленькой ручкой, пока я подходил, и встала поприветствовать меня. Она двигалась аккуратно и легко, как птица. Официант принес чай, сдобрив его немалой порцией вежливых «миледи», она мягко и невозмутимо кивнула в ответ.

Она весело рассмеялась:

– Я здесь всегда, как в первый раз!

– Я – тем более.

Она стала держаться не то чтобы серьезнее, но по крайней мере прямолинейнее. Отчасти исчезла и ее трепетная задушевность, и, вспомнив нашу беседу в ее комнате в Бротоне, я понял, что она собирается подарить мне немного настоящей искренности вместо этой светской игры.

– Мне хотелось бы быть с вами честной, потому что мне кажется – вы могли бы помочь.

– Я одновременно польщен и недоумеваю.

– Я не хочу, чтобы Чарльзу пришлось встречаться с Эдит.

– Я так и понял.

– Дело не в том, что я желаю ей зла. Честное слово. Просто я думаю, что он оказался сейчас в очень запутанной ситуации, и не хочу, чтобы его еще сильнее сбивали с толку.

– Леди Акфильд, – начал я. – Я прекрасно понимаю, почему вы считаете, что это неудачная мысль. Я тоже так думаю. Вы считаете, что этот брак был ошибкой, и предпочли бы, чтобы на этом все кончилось. И с этим я соглашусь. Но факт остается фактом – Эдит все еще жена Чарльза, и если она хочет видеть его, а он, как я подозреваю, хочет видеть ее, не лучше ли нам уйти с дороги?

В ее глазах мелькнуло раздражение:

– Почему вы думаете, что он хочет ее видеть?

– Потому что он все еще любит ее.

Она помолчала какое-то мгновение, проверила сэндвичи на тарелке, нашла один с яйцом и принялась откусывать от него маленькие кусочки с преувеличенным наслаждением.

– Они просто чудесные! – тихонько прошептала она, как будто мы должны любой ценой сделать так, чтобы никто, не дай бог, этого не узнал. Она взглянула на меня своими пронзительными, кошачьими глазами:

– Вы полагаете, я несправедлива к Эдит.

Я покачал головой:

– Нет, я считаю, что вам она не нравится, но не думаю, чтобы вы были особенно несправедливы к ней.

Она кивнула, подтверждая мои слова:

– Она мне не нравится. Очень. Но дело не в этом.

– А в чем?

– В том, что она не может сделать Чарльза счастливым. Нравится она мне или нет, не имеет никакого значения. Я терпеть не могла свою свекровь, но отлично понимала, как великолепно она управлялась с Бротоном и несчастным отцом Тигры. Мне потребовалось двадцать лет, чтобы похоронить ее память. Вы думаете, если бы она мне просто не нравилась, это имело бы хоть какое-нибудь значение? Я не школьница.

– Нет.

Я глотнул чаю. Это мне, несомненно, очень льстило. По какой-то причине леди Акфильд решила приподнять занавес, который обычно скрывал от посторонних все ее мысли, и поговорить со мной по-настоящему.

– Позвольте мне рассказать вам о моем сыне. Чарльз – хороший, добрый, простой человек. Он значительно добрее меня. Но он не так… – она запнулась, подыскивая определение, которое отвечало бы случаю, но звучало бы мягко.

– Умен?

Так как я уже сказал это вслух, она, не задерживая на этом внимания, пошла дальше.

– Ему нужна жена, которая ценила бы не только его самого, но и кто он есть и что он делает. Ценила бы то, какова их жизнь. Он не из тех, кто стал бы уживаться в собственном доме с иным мировоззрением. Он не смог бы жениться на оперной певице социалистической ориентации и уважать ее за ее взгляды. Это не для него.

– Мне кажется, Эдит это тоже не свойственно.

– Она вышла замуж за представление о жизни, которое вычитала в романах и журналах. Она думала, что это будут бесконечные путешествия, показы модных коллекций и встречи с Миком Джаггером. Она думала, что будет устраивать вечеринки на Маврикии для принцессы Мишель… – Леди Акфильд пожала плечами; меня впечатлило, что она слышала о Мике Джаггере. – Я не знаю, может быть, кто-то так и живет. Может быть. Но я знаю, что жизнь Чарльза не будет такой никогда. Все его существование расписано по сельскохозяйственному календарю. Ближайшие полвека он будет охотиться и управлять имениями, управлять имениями и охотиться и на три недели в июле уезжать за границу. Он будет беспокоиться об арендаторах, ругаться с викарием и пытаться добиться правительственной субсидии на реставрацию восточного крыла. А его друзья, за небольшим исключением, будут точно так же чинить крыши своих особняков, охотиться, заниматься фермерством, пытаться получить налоговые льготы. Вот какое будущее его ждет.

– И вы уверены, что там нет места Эдит?

– А вы – нет?

Я помнил, как Эдит ныла на охоте и дулась вечера напролет, под истории Тигры, в лучах обаяния Гуджи. Но вот о чем я догадывался, а леди Акфильд нет, это о том, как скучна и тосклива новая жизнь Эдит. Я вспомнил, как на вечеринке Фионы Грэй ее водили по комнатам, как призовую телку. Леди Акфильд приняла мое молчание за согласие и стала держаться теплее.

– Это не только ее вина. Это ее ужасная мать забивала ей голову чепухой из романов Барбары Картланд. Какие у нее были шансы?

– Бедная миссис Лэвери, – сказал я. Леди Акфильд слегка передернуло. И с этой женщиной миссис Лэвери намеревалась делить восхитительные обеды и походы к модистке.

– Я не сноб, – начала леди Акфильд, но это было уже слишком, и я не смог удержаться, чтобы не поднять бровь – удивленно. Она попыталась меня упрекнуть. – Нет! Я знаю, что людям удается выйти замуж за человека выше себя и все-таки не спасовать. Правда! – Она была порядком возмущена. Я думаю, она искренне верила, что говорит правду.

– Например? – уточнил я.

Она задумалась на мгновение:

– Сьюзан Кара и Энн Мелтон. Они мне обе очень нравятся. И попробуйте только сказать, что это не так.

Речь шла об одной американке, наследнице огромного состояния, которая стала женой одного туповатого заместителя министра, и дочери миллионера, владельца сетей магазинов одежды, что вышла за бедного ирландского графа, о котором до этого никто не слышал, – и это позволило ему оказаться на карте светской жизни. Ни с той, ни с другой я знаком не был, но я страшился за судьбу Эдит, если леди Акфильд считала, что в этих двух случаях женщины «вышли за человека выше себя».

– Я понимаю, что вы мне не верите, но меня с детства приучили не смотреть на людей с точки зрения их классовой принадлежности.

Забавно, что леди Акфильд вполне могла бы повторить это заявление на детекторе лжи, и он бы смолчал, хотя, конечно же, ни с какой другой точки зрения ее на людей смотреть не учили, и она осталась верна этим принципам.