– Энджел, продемонстрируй нам свой шрам!

Это неожиданное восклицание прервало ход мысли Энджела, напомнив, где он находится и кто перед ним. Энджел понял, что ведет себя слишком вежливо и спокойно. И журналистам непонятно, что же это такое с ним стряслось.

Он легко рассмеялся:

– Ну, знаешь, Джефф, мог бы спросить что-нибудь поинтересней. С чего ты взял, что Америка жаждет увидеть именно мой шрам?

– Как чувствуешь себя, Энджел?

– Неплохо, благодарю. В «Сент-Джозефе» надо мной здорово поработали.

Кто-то в толпе ухмыльнулся.

– Здесь и с нами сделали то же самое. Лишили такой сенсации.

Энджел понимающе кивнул.

– Это была моя личная просьба. Черт побери, я был очень тяжело болен, мог умереть и не готов был сразу оповещать об этом всех.

– А сейчас?

Энджел сразу понял намек. Он уже сунул руку в карман, где лежал заранее приготовленный текст, но вдруг понял, что не хочет говорить официальными фразами. Он облокотился о трибуну и внимательно оглядел репортеров.

– Дело вот в чем. Я все еще не вполне восстановился после операции, хотя выздоровление идет очень быстро. Но чтобы обрести прежнюю форму, все-таки потребуется немало времени. Если вы дадите мне это время, я буду вам очень признателен.

На несколько секунд в кафетерии повисла тишина, затем раздался голос:

– Звучит так, как будто это говорит кто угодно, только не Энджел Демарко.

Энджел посмотрел на женщину-репортера из «Пипл», которая произнесла эту фразу. Она брала у него интервью год назад.

– Это говорит Энджел Демарко, Бобби, но ты не учитываешь, что после такой операции человек может измениться. Я думаю, на моем месте и ты бы изменилась. – Он рассмеялся. – Так что будем смотреть фактам в лицо: мне очень повезло, что я вовремя оказался в «Сент-Джозефе». Я вообще считаю себя счастливчиком, можешь так прямо и написать, Бобби. Примерно сорок тысяч человек в год умирают, так и не дождавшись своей очереди на пересадку сердца.

– Кто был донором? – спросила журналистка. По кафетерию прошел шумок.

Энджел постарался ответить максимально спокойно:

– Это конфиденциальная информация.

– Вы получили сердце женщины или мужчины? – прозвучал вопрос из угла.

Энджел заставил себя улыбнуться:

– Ага.

– Когда именно вам была сделана операция?– спросила Бобби и приготовилась записать дату, после чего можно было начать настоящий допрос.

– Это касается только меня. – Энджел постарался смягчить грубоватый ответ улыбкой.

– Чем вы сейчас намерены заняться? Мы слышали, что вы собираетесь сняться в новом фильме, так ли это?

Энджел сам удивился тому, насколько не важным показался ему этот вопрос. А ведь еще год назад он специально посылал Вэла, чтобы тот во что бы то ни стало застолбил за ним эту роль. А сейчас Энджелу это было совершенно безразлично. Мысль о том, что, возможно, придется навсегда расстаться с Голливудом, вызвала чувство, очень отдаленно напоминавшее сожаление. Вообще вся его прошлая жизнь теперь казалась Энджелу почти забытым сном, подробности которого уже почти невозможно припомнить.

Он хотел было рассказать им о своей настоящей мечте – создании Фонда имени Фрэнсиса Ксавьера Де-марко по исследованиям в области трансплантации внутренних органов. Но Энджел подумал, что если он сейчас хотя бы вскользь упомянет имя Фрэнсиса, обязательно отыщется какой-нибудь назойливый репортер, которому захочется взять интервью у этого загадочного брата. Тогда выяснится, что Фрэнсис погиб, потом станет известно, когда и при каких обстоятельствах. Колесо начнет раскручиваться, и все выплывет наружу.

Нет, он, может быть, и расскажет о Франко, но не сейчас, а гораздо позднее, когда боль от раны немного утихнет. Возможно, тогда мир узнает больше о секрете его второго рождения.

Когда-нибудь, не сегодня.

Он изобразил обаятельную улыбку.

– Попробую начать самую обычную жизнь, такую же, как у большинства людей.

– Неужели?! – со смехом поинтересовался кто-то из журналистов.

Бобби внимательно смотрела на него.

– Но ведь, насколько я припоминаю, после приступа в Бетти-Форд ты говорил то же самое.

Энджел и глазом не моргнул. Да, действительно, Бобби была совершенно права. Он говорил тогда именно об этом.

– Разница в том, что тогда я и сам понимал, что не готов к переменам. Тогда я представлял себе жизнь как вечный праздник. – Он взглянул на Мадлен. – Но теперь я знаю, что мир полон самых разнообразных возможностей.

– Сколько вы надеетесь прожить? – спросил кто-то. Он взглянул на репортера:

– А вы сами – сколько?

– Намерены ли вы жениться?

В тоне, каким был задан вопрос, Энджел уловил иронию и понял, что вполне заслужил это. Все время одно и то же. У журнала «Пипл» была особенная страсть к рассказам о знаменитостях, которые заключают браки или разводятся. Пресса и публика не склонны верить знаменитостям, когда те говорят, что радикально изменят свою жизнь.

У него не было возможности убедить в серьезности своих намерений репортеров – или себя самого. Он мог лишь попытаться осуществить свой замысел, а в случае неудачи пытаться снова и снова.

– Вы не ответили на мой вопрос.

Энджел смотрел на репортера из самого дальнего ряда. Мужчина выглядел усталым и вообще производил впечатление человека, не слишком следящего за своей внешностью. На его лице не отражалось никаких эмоций. Он скучающим взглядом смотрел на подиум, словно желая сказать. «Ну же, Демарко, не тяни, говори скорее, у меня мало времени».

– Ладно, хватит на сегодня. А Энджел Демарко свою карьеру закончил.

Из толпы журналистов доносились возмущенные голоса. Уже много раз на пресс-конференциях доводилось слышать подобные речи, и им – не без основания – не очень верили. Никто так легко не захочет расстаться со славой.

– Послушай, Энджел, – крикнули из конца зала, – а как насчет СПИДа? Одна проститутка во Флориде...

Этот абсурдный вопрос заставил Энджела расхохотаться. Внезапно он ощутил себя молодым и беззаботным. «Как просто: взять и уйти из профессии», – подумал он. Собственно говоря, он еще минуту назад не собирался говорить ничего похожего. Но как только слова были произнесены. Энджел почувствовал себя таким свободным, каким не чувствовал уже многие-многие годы. Эти люди наверняка еще будут следить за ним некоторое время – несколько дней или даже недель. Но в один прекрасный день он проснется – и никого из журналистской братии рядом не окажется. Он перестанет быть им интересен. И тогда Энджел сможет жить в свое удовольствие, не опасаясь, что каждый шаг или слово репортеры станут изучать под микроскопом и перевирать. Он почувствует себя обыкновенным человеком – эта идея завораживала Энджела.

– Что касается СПИДа, то у меня его нет, – сказал он. – Кроме «звездной болезни», у меня вообще не было никаких инфекций. – На губах Энджела заиграла улыбка. Улыбка естественная и легкая, появившаяся, казалось, из глубины его нового сердца. – А теперь и ее нет.

Он помахал на прощание рукой, искренне надеясь, что это была последняя в его жизни встреча с журналистами.

Улыбающееся лицо Энджела появилось на телеэкране. На импровизированном подиуме Энджел казался очень мужественным и энергичным. Несмотря на отвратительные цвета маленького переносного телевизора, глаза Энджела на телеэкране сохранили свой невероятный, завораживающий зеленый цвет.

Взяв пульт дистанционного управления, Мадлен перебрала все другие каналы – на всех сейчас был Энджел, произносивший одни и те же слова снова и снова. «Ладно, хватит на сегодня. А Энджел Демарко свою карьеру закончил... закончил... закончил».

С момента окончания пресс-конференции прошло-уже несколько часов, но удивление от слов Энджела все не покидало Мадлен. В разговорах с ней он абсолютно ничем даже не намекнул, что намерен уйти из кинобизнеса.

Интересно, что же он теперь будет делать?

Она ощутила легкую тревогу. Хотя Мадлен старалась себе в этом не признаваться, но в последние несколько недель она привыкла к присутствию Энджела. Наконец он стал тем мужчиной, каким она всегда хотела его видеть. Она знала, что сам Энджел уверен: это – из-за сердца Фрэнсиса. Что ж, может быть, отчасти это и правда, но далеко не вся. Мадлен не сомневалась, что в определенном смысле знает Энджела лучше, чем он знает себя сам. Хотя бы потому, что она не придавала такого уж большого значения его импульсивному характеру, вспышкам его взрывного темперамента. Она верила в него – всегда верила, даже тогда, когда не хотела верить. Несмотря ни на что, в Энд-желе всегда было сильно доброе начало, он умел сочувствовать. Его беда была в том, что он совсем не ценил эти свои способности.

Его лицо опять возникло на экране – на этот раз на канале Си-эн-эн. Энджел был таким красивым, что сердце Мадлен невольно забилось сильнее. Тем более что в жизни он был еще красивее. Телевизор не мог передать все мелкие морщинки, появлявшиеся в уголках его глаз, когда он улыбался. На экране не был виден и тончайший шрам на левой брови Энджела. И наконец телекамеры, показывая его лицо, не в состоянии были показать его душу.

Душу Энджела знали Мадлен и Лина, она принадлежала им.

Зазвонил телефон, прервав ее размышления. Мадлен прошла на кухню и взяла трубку.

– Алло?

– Привет, мам, – раздался радостный голос дочери. Мадлен улыбнулась. В последнее время у Лины был такой счастливый голос – Энджел и Захарий делали все возможное, чтобы отвлечь ее от грустных мыслей. Мадлен даже немного ревновала. Но так как Лина все же понемногу приходила в себя, Мадлен радовалась – счастье дочери было важнее всего.

– Я дома у Вики Оуэн. Мы играем в «Счастливый случай». А после игры Захарий повезет меня в кино. Ты не против?

Мадлен хотела попросить дочь передать трубку Вики, но понимала, что такое недоверие оскорбит Лину. Если уж устанавливать.новые отношения'с дочерью, то надо быть последовательной и идти до конца.

– В одиннадцать будешь дома?

– Господи, мамуля, я уже не ребенок!

Лина сказала это с таким чувством, что Мадлен невольно засмеялась.

– Для меня ты всегда будешь ребенком.

– Ну да, конечно. Слушай, мам, ты видела пресс-конференцию отца?

– Да, и записала ее на видео – специально для тебя. Последовала пауза, после чего Лина тихим голосом произнесла:

– Он там даже не упомянул обо мне.

Мадлен почувствовала разочарование в голосе дочери. Она не знала, что ей сейчас ответить. Своего наконец обретенного отца Лина боготворила, но ведь не зря говорят: «Не сотвори себе кумира». Если Лина не повзрослеет, не научится воспринимать Энджела как взрослого мужчину – со всеми его слабостями и ошибками, – то ей нелегко придется в будущем. Каждый раз, замечая недостатки в своем божестве, Лина будет испытывать боль от несбывшейся мечты об идеальном отце.

И что тогда Лина будет делать, когда наконец поймет, что Энджел – вовсе не голливудский супермен, а обычный человек, не лишенный многих слабостей?

И Мадлен сказала, тщательно подбирая слова:

– Энджел говорил со мной об этом. Он решил, что не стоит упоминать тебя, совсем лишнее, если тебя начнут осаждать репортеры. Но он очень гордится тобой, Лина.

– Да, но тебя же он упомянул, – возразила дочь.

– Как одного из своих врачей.

После паузы Лина заинтересованно спросила:

– Он что, и вправду сказал, что гордится мной?

– Да, вправду.

Лина коротко рассмеялась:

– Ну ладно, в случае чего у меня есть ключи. Вдруг ты захочешь лечь пораньше. Я тихонечко проскочу и лягу в постельку.

– Ты так говоришь, будто я смогу заснуть, пока тебя нет дома. Нет уж, я тебя обязательно дождусь.

Лина рассмеялась:

– Ладно, в полдвенадцатого увидимся, мам, пока.

– В одиннадцать. И будь, пожалуйста, осторожна. Обязательно пристегивайся ремнем, когда сидишь в машине.

– Ма-ам... – Лина вздохнула с притворным драматизмом в голосе. – Ну, может, хватит, а?

Мадлен улыбнулась своим страхам.

– Скажи еще спасибо, что не заставляю тебя надевать мотоциклетный шлем. Передавай привет Вики и Захарию. И еще, Лина...

– Что?

– Я люблю тебя.

Возникла очередная пауза, Мадлен слышала, как на том конце провода дочь отчетливо дышит в трубку.

– Да, мам, и я тебя тоже люблю.

Мадлен положила трубку и огляделась по сторонам. Без Лины дом казался каким-то пустым. Даже странно, как много вносит в домашнюю обстановку присутствие молчаливой девушки-подростка. Взяв кружку, Мадлен сделала себе чай «Эрл Грей» и отнесла ее в гостиную. Идя по комнатам, Мадлен всюду зажигала свет.

Она собиралась принять ванну, когда вдруг позвонили в дверь. Опустив кружку на розовую полочку ванны, Мадлен быстро пошла открывать.

Это был Энджел. Вид у него был такой, словно он пришел к себе домой.