Кристин Ханна - Снова домой

Торопливо усмехнувшись Лине, Кара прошествовала мимо.

Лина вздохнула и опустилась на колени у самой воды. От реки тянуло холодом. Этот холод пробирал до костей, но сейчас ей было все равно.

Она не могла припомнить, когда в последний раз чувствовала себя столь одинокой. Казалось, что вся ее жизнь сделалась какой-то злой шуткой. Когда нужно, как назло рядом с ней не было ни единой живой души. Даже сейчас, во время одной из самых шумных, больших школьных вечеринок, она оставалась одна. Всеми забытая.

И ей страшно захотелось, чтобы все это сразу переменилось. Она вовсе не хотела злиться на мать, не хотела больше истерик, которые, к сожалению, сделались привычными в их доме.

Ей хотелось, чтобы они все вместе, с матерью и отцом, сели за стол, и она сказала бы, что очень их любит.

Но когда они пришли сегодня домой, она сразу почувствовала себя чужой для них. И вместо того чтобы как взрослая со взрослыми поговорить с родителями, она устроила очередную истерику и удрала из дома.

Сейчас мечта о том, чтобы просто иметь отца, казалась Лине очень старой, казалась мечтой маленькой девочки. Сейчас ей хотелось любить его и чувствовать себя любимой. Она хотела, чтобы Энджел любил ее такой, какая она есть, – а это значило, что и она, в свою очередь, тоже должна любить его таким, каков он есть, несмотря на все недостатки.

Конечно, он не Фрэнсис и никогда им не станет. Фрэнсис всегда любил ее на свой манер – тихо, мягко... Энджел любит совершенно иначе. Энджел был похож на нее – необузданный, горячий, взрывной. И с ним отношения сложатся не так легко, как ей бы хотелось. Но разве она знала, чего так страстно добивалась?

– Не знала, – шепотом произнесла она в прохладную ночь. Только сейчас, в эту самую минуту, Лина осознала простую истину. Она хотела, чтобы они сделались единой семьей – все втроем. Но семья не образуется в мгновение ока. Вначале неизбежно будут столкновения, истерики, оскорбленные чувства и... извинения.

Горячие слезы капали с ресниц и текли по щекам, смешиваясь с холодными каплями дождя. Лине страшно надоело все время куда-то убегать, все время чувствовать себя злой на весь мир. Ей осточертело то, что, куда бы она ни пришла, везде она чувствовала себя чужой. Она вспомнила о своем доме, о саде, который находился всегда в безукоризненном порядке, о грядках, где мать высаживала розы, о качелях на крыльце, которые подарил как-то на Рождество Фрэнсис, – и тоска сжала ей сердце.

Семья – когда можно всегда прийти домой. Теперь Лина отлично понимала это.

Энджел с силой грохнул дверью в Линину спальню.

– Тут ее нет.

Он резко обернулся и посмотрел на Мадлен. Даже открыл было рот, но так ничего и не произнес.

Они стояли в гостиной. Лицо Мадлен побледнело под румянами и косметикой, улыбка исчезла с лица – Мадлен словно загипнотизировали. Прикусив нижнюю губу, она неподвижным взглядом уставилась на входную дверь.

– Ты слышишь? Я говорю, ее здесь нет. Надо звонить в полицию или еще что-то делать! – Он понимал, что орет во весь голос, но совсем не владел собой в эту минуту.

Подбежав к входной двери, Энджел распахнул ее настежь.

За дверью была темнота. Начался легкий дождик, намочивший дорожку к дому; капли тихо, редко стучали по крыше. Там, в темноте, под этим дождем была сейчас Лина, одна-одинешенька, обиженная, несчастная.

Черт возьми, что же произошло? Какую ужасную ошибку он допустил.

Мадлен подошла, встала рядом и нежно коснулась его руки. Энджел понимал, что она пытается успокоить его. Но успокаиваться он не желал.

– Я ведь не знал, – прошептал он. От запоздалого сожаления во рту появилась горечь. Вдруг он понял, что все всегда принимал непозволительно легко, так же легко, как и собственное отцовство.

– Чего ты не знал?

В ее вопросе слышалась ласковая забота, и Энджелу от этого сделалось еще тяжелее на душе. Он повернулся к Мадлен, и на секунду, пока он смотрел ей в глаза, у него перехватило дыхание. Нет, не мог он быть отцом Лины и любовником Мадлен... И уж никак не мог заменить собой Фрэнсиса для Мадлен и Лины.

Фрэнсис.

Брат знал бы, что сейчас нужно делать. Что следует сказать и как сделать так, чтобы все встало на свои места. Энджел закрыл глаза и мысленно спросил: «Что делать, Франко?»

Спрашивая, он чувствовал в душе ужасную пустоту. Энджел медленно обернулся к Мадлен, посмотрел ей в глаза – и то, что он там увидел, потрясло его до глубины души. Даже в такую минуту она беспокоилась о нем, он видел это, чувствовал. Ему хотелось заключить Мадлен в объятия, почувствовать ее тепло, но Энджел понимал, что он недостоин этого.

– Я ведь понятия не имел, что значит – быть отцом. Думал, будем с ней болтать иногда, иногда будем куда-нибудь отправляться вместе, будем, что называется, друзьями-приятелями. Думал, она будет любить меня просто потому, что я ее отец, и никогда не станет просить – ничего такого, чего я не смог бы ей дать. – Еще не договорив до конца, Энджел поймал себя на мысли, что это слова настоящего эгоиста. У Энджела стало отвратительно на душе. – Не ожидал, что будет так трудно. Не представляю, как все эти годы ты справлялась в одиночку?

Она коснулась горячей ладонью его влажной от дождя холодной щеки.

– Мне следовало объяснить тебе, что значит – быть родителем.

Энджел почувствовал, как на него снова нахлынула злость.

– Дело ведь не в тебе, Мадлен. Не в том, что ты сделала и чего не сделала. Это я все испортил. Именно я. Нечего было говорить, что я буду ее папочкой. А я так легко сказал это, словно речь шла о том, какого цвета надеть пальто. Я совершенно не подумал, когда говорил.

Она убрала руку.

– И что же ты намерен предпринять? Ты ведь всю жизнь бегал от трудностей, Энджел. Побежишь и на этот раз? Спрячешься в тихом уголке, в обнимку с бутылкой текилы? Чтобы забыть все напрочь?!

Каждое слово было как удар хлыста. На лице Энджела появилась гримаса боли.

– Не знаю...

– Не слишком внятный ответ. Лина вернется – если, конечно, она выбрала свой обычный маршрут – примерно через час. Она будет очень сердита. И что ты скажешь ей? Привет? Или до свидания?

Он покачал головой.

– Не дави на меня, Мадлен, я еще не готов к этому. Она взяла его за плечи и встряхнула.

– Не смей мне говорить сейчас таких слов! Никто не считает себя достаточно сильным, чтобы быть родителем. Но мы должны делать, что от нас требуется. Иногда даже действуя вслепую, руководствуясь исключительно любовью и надеждой. Вот как это бывает... Бойся, бойся за нее каждую минуту, так и должно быть.

Энджел молчал. В сердце появилась слабая надежда.

– Так и ты... боишься?

Мадлен издала горлом звук, только отчасти похожий на смех.

– Я за нее боюсь с тех самых пор, как мне впервые принесли ее для кормления. Каждый раз, когда она идет в школу, или на свидание, или с приятельницей на вечеринку, всякий раз я боюсь за нее. Боюсь, потому что не знаю, какое испытание судьба в этот раз приготовила моей девочке. И вдобавок боюсь того, что сама могу с ней сделать, пусть и невольно. Чувство страха никогда не покидает меня. Приходится жить с этим, просто любить ее и помогать ей, чем можешь.

Энджел вздохнул, покачал головой: — – Не знаю, хватит ли меня на все это? Мадлен резко отстранилась.

– Это ты решай сам. Только сам.

Лина нажала на тормоз и остановила велосипед у края дороги. Дома еще горел свет в окнах. Она видела, как двигаются в гостиной тени. Чувство стыда, начавшее было заползать в сердце, Лина решительно отринула.

Она протащила велосипед по дорожке и прислонила его к стене. Осторожно поднялась по ступеням крыльца. Чуть помедлила возле двери. Выдохнув, стараясь успокоиться, она повернула ручку и распахнула входную дверь.

Мать и отец стояли в противоположных углах комнаты. Оба они, как по команде, повернули головы и замерли.

Мать, улыбнулась, и от этой мягкой, нежной, понимающей улыбки Лине захотелось сейчас зарыдать.

– Привет, малыш.

Лина взглянула на отца, но тот поспешно отвел взгляд. Паника, которую Лина все время старалась сдерживать внутри, сейчас вырвалась наружу. Неужели она все испортила?! Неужели своей девчоночьей несдержанностью и истерикой она напрочь все испортила?! Ринувшись в свою комнату, Лина захлопнула за собой дверь и на полную громкость включила магнитофон.

Бросившись на кровать, Лина попыталась выплакаться, но слезы, раньше так упорно подступавшие к глазам, теперь не хотели выливаться. Полежав некоторое время, Лина перевернулась на спину и принялась разглядывать свои ступни в носках.

– О Господи... – простонала она.

Она вспоминала о том, как мать выглядела раньше: волосы взлохмачены, жакет застегнут не на все пуговицы; и вот сейчас ее глаза с поволокой светятся мягким светом, Мадлен непрерывно улыбается.

Она счастлива. И выглядит, как должна выглядеть счастливая женщина.

А Лина лишила мать обретенного счастья. Она, можно сказать, обокрала своих родителей.

Раздался стук в дверь.

– Уходите, – прошептала она, ожидая услышать удаляющиеся вглубь дома шаги. Мать всегда так делала: постояв несколько секунд, уходила. А на следующий день они обе делали вид, будто между ними ничего не произошло.

Стук в дверь повторился. На этот раз громче, настойчивее. Лина лежала неподвижно. И тогда дверь распахнулась с такой силой, что ударилась о стену, на которой висел под стеклом портрет Брэда Пита. Стекло разбилось, осколки посыпались на голубой ковер.

В дверях стоял Энджел. Его черные брови сошлись на переносице, от его обычной голливудской улыбочки не осталось и следа. Но вид, вообще говоря, у него был неуверенный: заметно было, что ему не по себе в эту минуту. Едва взглянув на Лину, он прошел в комнату и осторожно закрыл за собой дверь.

Подойдя к магнитофону, Энджел решительно выключил его и обернулся к Лине.

– Уходи, – сказала она. И, едва сказав это, тотчас пожалела о своей несдержанности. Ведь на самом деле она хотела сказать совсем наоборот: «Не уходи». Но исправить она уже ничего не могла. Так и стояла, упрямо засунув руки в карманы джинсов «Левис».

– Знаешь, наверное, я вел себя резковато... Но я, черт возьми, пока еще плохо представляю себе, каково это – быть отцом взрослой дочери. – Он тяжело вздохнул и сел возле Лины. Матрас кровати чуть скрипнул под ним. – Но одно я знаю твердо. Что мать тебя очень любит и что ты сегодня сделала ей больно. Впрочем, ты это и сама понимаешь.

Лине было так стыдно, она так сожалела о том, что сделала, что даже ответить ничего не смогла, просто отвела взгляд.

Взяв Лину за подбородок, Энджел мягко, но вместе с тем властно заставил ее посмотреть ему в глаза.

– Ты вела себя как избалованный ребенок, мне было стыдно видеть все это. Хотя стыдно должно было быть именно тебе.

Лина понимала, что он говорит правильные вещи. Она чувствовала, как слезы опять подступают к глазам, и попыталась усилием воли сдержать их. Но они все-таки закапали и потекли по щекам.

– Я... я понимаю, – прошептала она.

Она думала, что он начнет ее сейчас успокаивать, скажет, что все о'кей, что она не виновата, что ничего страшного не произошло, девушкам свойственно иногда выходить из себя – словом, все то, что говорила в таких случаях мать. Но Энджел молчал, и она чувствовала, как стыд своей тяжестью прямо-таки придавил ее.

Наконец Энджел улыбнулся, убрал прядь волос с лица Лины.

– Да, взросление – это сложный период. Но по крайней мере тебе не нужно отдавать свое сердце кому-то другому, чтобы повзрослеть.

Этими словами Энджел напомнил ей о том, что Лина недавно выкрикнула ему в лицо.

—Я... мне очень жаль, что я наговорила... я не имела в виду... ну, ты понимаешь, про сердце...

Он тихо вздохнул.

– Меня и самого это пугает, Ангелина. Фрэнсис был самым лучшим человеком, какого мне довелось знать в жизни. И никогда я не смогу стать таким, как он. Не стану и пытаться. Но... – Он замолчал, глядя на Лину.

У нее возникло такое ощущение, словно между нею и отцом выросла какая-то преграда, она даже вдохнуть как следует не могла.

– Что – «но»?

– Я был не прав, когда говорил, что хочу быть твоим другом. Получилось, что на взрослый вопрос я ответил как-то по-детски. Но теперь я точно знаю, чего хочу.

.– Вот как?

– Да. Я хочу быть твоим отцом. И если ты дашь мне шанс, я приложу максимум усилий, чтобы стать им.

Горячие слезы обожгли глаза Лине.

– Я тоже очень хочу этого, – сказала она, всхлипнув.

– Но это будет непросто. Я ведь далеко не всегда делаю все правильно, и сегодняшний случай – тому подтверждение. Мне следовало бы сказать тебе, что я собираюсь назначить свидание твоей матери. Мне нужно было тебе сказать, что я ее люблю и хочу, чтобы все мы стали одной семьей. Но я также хочу, чтобы ты знала: мои отношения с твоей мамой никак не могут повлиять на мое отношение к тебе. Ты моя дочь, и я люблю тебя.