Роберт удивится, узнав, что она уже приступила к укладке кирпичей. Ее отец расследует сомнительные сделки, в которых участвовал Роберт. Ноэль сомневалась, что отцу удастся найти весомые доказательства – Роберту никогда не изменял инстинкт самосохранения, – но она достаточно пообщалась с журналистами, чтобы знать, что в жизни всякое бывает.

В обществе анонимных алкоголиков бытовала поговорка: «Тайное рано или поздно становится явным». Возможно, на свет всплывет и какая-нибудь из тайн Роберта.

Поднимаясь на второй этаж, Ноэль ощутила прилив решимости. Она вспомнила, как родилась Эмма: двадцативосьмичасовые родовые муки завершились кесаревым сечением. Но едва ей позволили взять в руки крошечную дочь, вся боль улетучилась как по мановению волшебной палочки. Ноэль навсегда запомнила, с каким безграничным доверием смотрела на нее Эмма, будто сразу поняла, что перед ней мать, которая будет любить и оберегать ее всю жизнь.

Сморгнув слезы, Ноэль свернула в коридор, упиравшийся в застекленную дверь с табличкой: «Служба защиты детей округа Шохари». Ее сердце прыгало где-то в горле. В правой руке она несла пакет с новой Барби, упаковкой пестрых наклеек и десятком миниатюрных разноцветных заколок-бабочек, которые Эмма обожала. Она пришла слишком рано: до часа оставалось несколько минут. Привезет ли Роберт Эмму вовремя? Или опоздает, только чтобы помучить ее?

Войдя в комнату, она сразу же увидела возле стола свою дочь, поглощенную цветными мелками и книжкой с картинками, которые кто-то предусмотрительно предложил ей. Ноэль воспрянула духом.

Эмма подняла голову, и ее личико просияло.

– Мамочка!

На ней был ярко-желтый сарафан с оборочками и нагрудником в форме сердечка; темные волосы кто-то аккуратно заплел в две косички и завязал пышными розовыми бантиками – домашний обычай, явная любезность бабушки Ван Дорен. Спеша слезть со стула, девочка зацепилась пряжкой сандалии за кружевной подол сарафана и чуть не упала. Ноэль вовремя подхватила ее.

Она крепко прижала к себе дочь.

– О, детка! Ты знаешь, как сильно мама соскучилась по тебе?

Эмма высвободилась из объятий и широко развела руки.

– Вот так! – выпалила она.

Пожилая полная женщина с головой в мелких кудряшках, как у пуделя, и ярко-зеленом брючном костюме встала из-за стола и назвалась миссис Шефферт. Ноэль чуть не вывихнула ей руку в порыве благодарности, когда миссис Шефферт вместо того, чтобы остаться на своем посту, проводила их с Эммой в пустой кабинет и удалилась, оставив дверь приоткрытой. К счастью, Ноэль быстро поняла, что ее порыв будет выглядеть странно, а она не могла допустить, чтобы миссис Шефферт сочла ее поведение неадекватным.

Едва они остались вдвоем, Эмма заглянула в пакет.

– А что ты мне принесла, мамочка?

– Винтики и гвоздики, и щенячьи хвостики. – Это была давняя шутка, но Эмма заулыбалась ей.

Ноэль села на ковер, скрестив ноги, а Эмма сразу плюхнулась к ней на колени, причем так резко, что у Ноэль перехватило дух. Но она даже не поморщилась. Наблюдая, как пятилетняя девчушка роется в пакете, радуясь каждому подарку, Ноэль почувствовала себя счастливой.

Как ни странно, разлука не ожесточила Эмму. На большее Ноэль и не рассчитывала. Она не надеялась даже на такой подарок судьбы. Внезапно она поймала себя на желании говорить шепотом, чтобы не развеять чары.

Через полтора часа, когда Эмме надоело играть в принесенные Ноэль карты, она принялась причесывать длинные белокурые волосы Барби. С головой, сплошь утыканной заколками-бабочками, кукла напоминала пациентку, подготовленную для компьютерной томографии.

– Мама, а когда мы поедем домой, к бабушке? – вдруг спросила Эмма.

У Ноэль сжалось горло.

– О, милая… боюсь, не скоро. Во всяком случае, не сегодня.

Эмма вскинула голову, и ее чистые доверчивые голубые глаза затуманились.

– Почему?

«Потому, что твой отец – чудовище». Ноэль заморгала и принужденно улыбнулась. Ей показалось, что эту улыбку вырезали у нее на лице осколком стекла.

– Помнишь, как мы перебрались к бабушке сразу после того, как она вернулась из больницы?

Эмма живо закивала.

– Мы заботились о ней, потому что она была у доктора и ей сделали… рацию.

– Правильно, операцию. Но была и другая причина. Помнишь, я объясняла тебе, что мы с папой больше не можем жить вместе?

– Угу. – Похоже, Эмма воспринимала как само собой разумеющееся тот факт, что папы и мамы не всегда живут вместе. Примета времени, вздохнула Ноэль. В начальной школе Монтессори, где училась Эмма, почти у трети ее одноклассников родители были в разводе. – Папа сказал, что теперь все будет по-другому.

Ноэль с трудом сглотнула.

– А что еще говорил тебе папа? – Ей стоило немалых усилий говорить спокойным тоном.

– Что я побуду с ним, пока ты не вернешься домой. – Личико Эммы сморщилось так, что у Ноэль заныло сердце. – Мама, а когда ты вернешься?

– О, детка… – Со сдавленным возгласом Ноэль притянула дочь к себе и крепко обняла. – Ты помнишь, как бабушке было трудно самой ходить в ванную и мне пришлось помогать ей?

– Как когда ты мыла меня?

Ноэль пригладила ей волосы.

– Не совсем, но отчасти да. Вот и теперь бабушке не обойтись без моей помощи.

– А я умею помогать. Я сама буду мыть бабушку.

– Ты у меня помощница, – согласилась Ноэль, изнемогая от боли в сердце.

– Как в тот раз, когда я нашла бабушкино лекарство под кроватью. Она дала мне целый доллар и сказала, что я ищу вещи лучше всех.

– Ты во всем самая лучшая. – У Ноэль дрогнул голос. – Мы по-прежнему будем видеться. Как можно чаще.

– Знаю. – Эмма сползла с ее коленей и снова принялась расчесывать волосы Барби, что-то довольно мурлыкая себе под нос. Но едва Ноэль облегченно вздохнула – Господи, как отрадно было по крайней мере знать, что она сумела успокоить дочь! – Эмма снова спросила: – А может, поедем прямо сейчас, мама?

– Ты хочешь сказать – к папе?

Эмма решительно покачала головкой.

– Я хочу к тебе. – В ее голосе послышались капризные нотки.

– Прости, милая, это невозможно. Но я приеду за тобой, как только бабушке станет лучше.

Ноэль вспомнила предостережение Лейси. В то время ей казалось, что нет ничего труднее, чем удержаться и не броситься за дочерью. Но теперь она знала, что еще труднее уходить от собственного ребенка.

– Я хочу с тобой сейчас! – Эмма заплакала.

Тихие всхлипы быстро переросли в рыдания. Держа на руках маленькое отяжелевшее тельце дочери, раскачиваясь из стороны в сторону в тщетной попытке успокоить ее, Ноэль была уверена в том, что ее сердце не вынесет такой боли.


Прошло несколько часов, а она все сидела на скамье в городском сквере. Целый день пролетел незамеченным. Ноэль смутно помнила, как вышла из здания суда и решила немного отдохнуть, зная, что иначе ей не довести машину до дома. Она не сразу заметила, что дети, играющие на площадке, разошлись по домам. Тени начали выползать из-под лестниц и горок, скользить по недостроенным башням из песка. Соседние скамейки опустели.

Увидев, что из здания суда выходят секретари и прочие сотрудники, Ноэль взглянула на часы и увидела, что уже шестой час.

«Понимают ли они, что делают? – с тупой болью в сердце размышляла она. – Они подшивают документы, скрепляют их, ставят печати и штампы, снимают по нескольку копий, рассовывают их по папкам и конвертам, но имеют ли они хоть малейшее представление о том, как меняют эти бумаги человеческую жизнь?»

Наверное, нет. Мужчины и женщины, проходящие мимо, были поглощены одной мыслью – поскорее вернуться домой. Никому из них не было дела до девочки по имени Эмма. И пока они размышляли о том, что приготовить на ужин и что им покажут по телевизору – новую серию или повтор, Ноэль медленно умирала, предвидя, что следующая встреча с дочерью кончится, как сегодняшняя, что Эмму выхватят из ее рук. Миссис Шефферт, которая поначалу казалась такой любезной, укоризненно посмотрела на Ноэль поверх головы Эммы, как будто только Ноэль виновата во всем.

Ноэль казалось, что у нее вырвали сердце. Ее желание было совершенно естественным и простым, но безжалостная судьба отказывала ей, словно кривое зеркало, показывающее дверь там, где ее никогда и не было. Ноэль хотела, чтобы ей вернули дочь, – не больше и не меньше. Хотела снова оказаться в числе матерей, которые сейчас стояли на верандах и звали детей домой, приложив ладони рупором ко рту. Хотела шагать по тротуару, ведя дочь за теплую ручонку. Хотела…

– Можно присесть?

Ноэль вздрогнула и подняла голову. Перед ней стоял мужчина, на его лицо падала тень. Ноэль не сразу узнала его. В полотняных брюках и рубашке с короткими рукавами, без белого халата, Хэнк Рейнолдс выглядел самым обычным прохожим, шатеном среднего роста, с мускулистыми благодаря регулярным тренировкам руками. Только его глаза притягивали взгляд – они имели оттенок темно-янтарного чая, сдобренного бренди.

– Боюсь, сейчас я не в состоянии поддержать разговор, – предупредила Ноэль.

Хэнк дружески улыбнулся.

– И все-таки я попытаю удачу.

Под мышкой он нес свернутую газету, к груди прижимал бумажный пакет с покупками. Пакет он поставил на траву у своих ног.

– Обычно я возвращаюсь домой короткой дорогой, но в такой чудесный день решил прогуляться по скверу. – Он кивнул в сторону ноги Ноэль. – Выглядит гораздо лучше, чем в прошлый раз. Не беспокоит?

Ноэль пожала плечами.

– Могу сказать только, что это самая незначительная из причин для беспокойства.

Минуту Хэнк сидел молча, глядя на газон, где два мальчишки-подростка перебрасывались пластмассовым диском.

– Если хотите поделиться со мной, я готов вас выслушать, – наконец произнес он. – Если нет, давайте просто посидим. Я никуда не спешу.

– Как видите, я тоже. – Ее голос дрогнул, и она вдруг поняла, что сейчас расплачется.

Хэнк обеспокоенно взглянул на нее.

– Неужели все так плохо?

– Вам лучше об этом не знать.

Хэнк коснулся ее руки.

– А вы все-таки расскажите.

«Он просто вежливый человек, – убеждала себя Ноэль. – Добрый доктор Хэнк, любимец детей и пожилых дам».

– К сожалению, мои беды не в вашей компетенции, – попыталась пошутить она, но ее смешок прозвучал грустно.

– Вы не представляете себе, с чем я только не сталкивался – даже с проблемами, не имеющими никакого отношения к медицине. – Уголок его рта дрогнул в печальной улыбке.

В былые времена она ответила бы: «Благодарю за предложение, но я справлюсь сама». Однако эти слова слишком часто произносила прежняя Ноэль. Послушная дочь, с десяти до восемнадцати лет старательно улыбавшаяся на званых ужинах, на вернисажах и премьерах, на которые водила ее мать. Светская жена, находившая на вечеринках с коктейлями утешение в бокале, который никогда не пустовал. Но сейчас в ней зарождалась новая женщина, для которой не существовало запретов. Не добавив ни слова, Ноэль разрыдалась.

– Простите… – всхлипнула она, когда к ней наконец вернулся дар речи. – Как глупо! Вам пора домой – ваш десерт уже тает. – И она указала на мороженое с орехами в пакете Хэнка.

– Значит, куплю другое.

К глубокой признательности Ноэль, Хэнк не стал хлопать ее по плечу или бормотать слова утешения. Он просто протянул ей носовой платок – аккуратно отутюженный квадратик ткани, слабо пахнущий кондиционером для белья.

Они сидели молча, пока Ноэль вытирала лицо и пыталась взять себя в руки. Наконец она призналась:

– Это долгая история.

– Ничего. Я умею слушать.

Ноэль украдкой оглядела его. Он не принадлежал к мужчинам, которым незнакомые женщины суют свои визитные карточки с нацарапанными на обороте домашними телефонами, что постоянно случалось с Робертом. Притягательность Хэнка не была слишком явной. Но и отрицать ее было невозможно. Слегка выдающиеся вперед передние зубы напомнили Ноэль Пита Кэсуэла, мальчика-прислужника из церкви святого Винсента, которого она в пятом классе с силой толкнула в спину. Неожиданно сердце Ноэль учащенно забилось.

– Пожалуй, в другой раз, – решила она.

– Тогда позвольте предложить вам выпить. – Он сунул руку в пакет, вынул банку «Севен-ап» и заботливо открыл ее, прежде чем протянуть Ноэль.

– Спасибо. – Ноэль запрокинула голову, отпивая из банки. Ничего вкуснее она никогда не пробовала.

Длинные оранжево-лиловые полосы пролегли на горизонте, над крышами домов, позолоченными лучами заходящего солнца. Ноэль и Хэнк сидели рядом мирно, как супружеская пара с солидным стажем, до них доносилось только приглушенное хлопанье дверец автомобилей. Налетел ветерок, всколыхнул душный воздух, зашелестел листьями. Ноэль заметила, как Хэнк положил ладонь на колено. На фоне бежевой ткани брюк его пальцы казались сильными и чуткими. Внезапно она ощутила прилив желания – но какого именно, определить не смогла.

Она указала на фонтан в центре сквера, открытки с видом которого продавали в аптеке Глисона. Грациозная нимфа в стиле ар-нуво стояла в окружении струй, бьющих из бутонов лилий.