– Думаете, я этого не знаю? Вы опасаетесь, что я снова попытаюсь прорваться в дом к Роберту? – Ноэль вспомнилось, как Хэнк осторожно перевязывал ей ногу, и почему-то это придало ей силы. – Кто-то должен вступить в борьбу за мою дочь. И если не я, то кто же?

Лейси встала и скрестила руки на груди.

– Признаться, я не могу предложить хоть какую-нибудь альтернативу. Я не мать, поэтому могу лишь догадываться, как тебе тяжело. Но в одном я уверена, Ноэль: если мы будем тверды в своих намерениях, тебе вернут дочь. Как бы трудно тебе ни было, постарайся быть терпеливой.

– Терпеливой… – повторила Ноэль таким чужим голосом, что сама заморгала от удивления. – Такой роскоши я не могу себе позволить.

Лейси приподняла бровь.

– А устранение последствий можешь?

– Не знаю. – Ноэль поднялась и беспокойными шагами прошла к окну. На лужайке измученная молодая мать вела за собой целую толпу детей.

Детский смех и гулкий топот ножек по полу веранды нарушили тишину в кабинете Лейси. Ноэль вспомнились все места, куда она часто брала с собой дочь: библиотека, где устраивали детские чтения, игровая площадка в сквере, магазин «Бен Франклин», где они покупали семена растений для бабушкиного сада. У нее перехватило горло, но она не позволила себе расплакаться. Время рыданий давно прошло.

Обернувшись, она обнаружила, что Лейси смотрит на нее – но не раздраженно, а с уважением.

– Чем бы ни кончилось дело, детка, ты должна знать: для тебя я не просто адвокат, но и твой друг.


Каждый вторник Гертруда Ван Дорен, казначей Исторического общества Бернс-Лейк, водила группы туристов по усадьбе Элсбри-Хаус на холме, близ Уинди-Ридж-роуд. Это огромная честь, громко заявляла она каждому новому слушателю, что именно в их городе уцелел один из самых старых домов страны, построенный еще в эпоху войны за независимость США. Трехэтажный особняк с грациозными ионическими колоннами и веерообразным окном над дверью был отреставрирован в конце 70-х годов – главным образом стараниями Исторического общества. Но основным поводом для гордости служило то, что первый хозяин особняка, Джастес К. Элсбри, процветающий коммерсант и отец города, приходился Гертруде прапрадедом.

Ведя «вольво» по крутой, извилистой дороге к Элсбри-Хаусу, Ноэль вспомнила, что ее свекровь страстно увлеклась историей и реставрацией памятников старины уже после смерти старшего сына. Зная, что значит потерять ребенка, Ноэль не удивлялась тому, что Гертруда поспешила найти себе занятие. Только постоянные хлопоты могли помочь ей приглушить боль утраты.

Утраты, которая превратила ее младшего сына в истинную ценность.

Ноэль сощурилась от слепящего солнечного света, бьющего в ветровое стекло. Внутренний голос тревожно твердил: «Ну и на что ты надеешься? Она обвинит тебя во вторжении в частные владения».

Вслух Ноэль пробормотала:

– Черта с два!

В присутствии туристов Гертруда будет вынуждена вести себя пристойно и всеми силами избегать скандала.

И все-таки сердце гулко билось в груди у Ноэль, подпрыгивало, как колеса на ухабах дороги. Самое большее, на что она могла рассчитывать, – что от растерянности свекровь нечаянно проговорится.

На стоянке Ноэль нашла свободное место в тени дерева и выбралась из машины. Отсюда открывался изумительный вид. Элсбри-Хаус стоял на самом гребне хребта, обращенный к череде пологих зеленых холмов, сменяющихся кукурузными полями и пастбищами с рассыпанными по ним копнами сена. Ноэль уже в который раз поразилась великолепию особняка и ощутила прилив уверенности. Предки Эммы проделали долгий путь, чтобы очутиться здесь; ее дочь – наследница рода первопроходцев. Она выдержит испытание. Они обе выдержат его.

Ноэль зашагала по дорожке, особняк высился перед ней, внушительный и величественный, вызывающий благоговейный трепет. В детстве Ноэль с друзьями часто спорили о том, есть ли в этом доме привидения. Но в то время особняк еще не успели отреставрировать, над крыльцом селились голуби, а в веерообразном окне недоставало стекол, и оно чем-то напоминало тыкву с отверстиями в виде глаз и рта.

Поначалу новая достопримечательность, возникшая из величественных руин, походила на обувь, которую еще не успели разносить. Но вскоре новые кирпичи покрылись патиной старины, виргинский плющ вскарабкался по стенам вдоль окон со ставнями, плети легли на карнизы. Шагнув в прохладный холл, Ноэль зябко поежилась. «Привидений не бывает, – думала она, – но прошлое может преследовать, как призрак». Она задумалась, есть ли призраки в прошлом Гертруды.

У подножия лестницы, за столом со стопками брошюр и проспектов, сидела хорошенькая темноволосая девушка-подросток в платье колониальной эпохи. Она оторвалась от подпиливания безнадежно современных ногтей – черных, с калейдоскопическим узором розовых и лиловых спиралей – и удостоила Ноэль равнодушным взглядом.

– Экскурсия уже заканчивается, – скучающим голосом сообщила девица. – Следующая начнется только в половине пятого. Можете купить билет сейчас и прийти сюда к началу экскурсии.

– Я ищу миссис Ван Дорен, – сухо сообщила Ноэль. – Экскурсию ведет она?

Девушка кивнула.

– Обычно она задерживается, чтобы ответить на вопросы И так далее. Можете подождать ее вон там. – И она указала на церковную скамью у стены.

Ноэль неловко опустилась на скамью. Прошло несколько минут. Она слышала, как скрипят половицы под ногами экскурсантов, переходящих из одной комнаты в другую под приглушенный аккомпанемент голосов. Гертруда рассказывала увлекательную историю каждого предмета мебели и произведения искусства, вплетая в рассказ подробности биографий двенадцати детей Люси Элсбри. Особенно пикантно звучал скандал вековой давности, вспыхнувший, когда Джастес Элебри-второй взял в жены шестнадцатилетнюю девушку из племени ирокезов. Но чтобы пресечь выводы о собственном смешанном происхождении, Гертруда тут же добавляла, что бедная девушка умерла, не успев подарить мужу ребенка, после чего Джастес вновь женился, на женщине с безупречной родословной, которая и стала прабабушкой самой Гертруды.

Наконец толпа туристов начала спускаться вниз. За седым мужчиной, тяжело опирающимся на руку пожилой жены, следовала семья из четырех человек: толстуха жена в розовых шортах, ее лысеющий супруг и двое скучающих подростков, которым явно не терпелось улизнуть из-под бдительного присмотра родителей и подымить в кулак. Гертруда, одетая в льняной пиджак кораллового оттенка и шелковую юбку с цветочным рисунком, шла последней. Ее розовые туфли на шпильках удачно дополняли наряд, каждый светлый волосок на голове был тщательно уложен.

Она увлеченно объясняла, почему в доме низкие потолки и маленькие окна.

– Как вы понимаете, в те времена центрального отопления не существовало. К счастью, моим предкам доставляли уголь каждую неделю, но те, кто не мог позволить себе такой роскоши, предпочитали дома с маленькими окнами, через которые тепло зимой улетучивалось не так быстро.

Заметив Ноэль, Гертруда замерла, вцепившись в полированные перила. Ноэль показалось, что она видит нечто вроде старинной фотографии из тех, что висели на стенах; на бледном лице свекрови застыло удивление, бриллиантовая брошь на ее лацкане поблескивала в сумеречном свете. Наконец Гертруда справилась с волнением и спустилась вниз.

– Не забудьте перед отъездом погулять вокруг особняка. За ним разбит чудесный сад, – сообщила она уезжающим туристам. Те обернулись, благодаря ее, и она любезно заулыбалась, произнося давно заученный ответ: – Поверьте, для меня это было истинным наслаждением. История занимает чрезвычайно важное место в нашей жизни. Кем мы стали бы без нее?

Когда в холле особняка остались только Ноэль и девушка в чепце, Гертруда сделала вид, что только сейчас заметила невестку.

– Боже мой, вот так сюрприз! – воскликнула она с принужденной улыбкой и всплеснула руками. – Ты чудесно выглядишь, дорогая.

Ноэль подавила мгновенное желание выпалить, что своим «чудесным видом» она обязана отнюдь не Гертруде и ее сыну. Все ее мышцы напоминали туго скрученные пружины, готовые бросить ее вперед, она уже протягивала руку, чтобы пощечиной стереть улыбку с лица свекрови. Но вместо этого Ноэль с достоинством встала.

– Добрый день, Гертруда. Как дела?

– В целом неплохо. – Гертруда пожала плечами, всем видом показывая, что в жизни каждого случаются мелкие неприятности.

– А у Коула?

– Прекрасно. – Гертруда рассеянно теребила свою брошь в виде корзины с цветами. Ноэль снова вспомнила о розах на могиле Коринны. – Правда, в последнее время у него побаливают колени, но врач уверяет, что это просто очередной приступ артрита. А как здоровье твоей бабушки? – На ее лице появилось выражение неподдельного интереса.

– Хорошо, как никогда, – солгала Ноэль.

– Как приятно слышать! Пожалуйста, передай ей мои наилучшие пожелания. А теперь прошу меня простить, мне пора. – Гертруда хотела было пройти мимо, но Ноэль быстро преградила ей путь.

– А я надеялась, что мы сможем поговорить.

Щеки Гертруды порозовели, блекло-голубые, как у Роберта, глаза расширились в тревоге. Она поспешно изобразила улыбку.

– Боюсь, сейчас не получится. Следующая экскурсия начнется через час, а мне еще надо покончить с делами. – Она сделала широкий крюк, обходя Ноэль, и направилась к двери.

– Ничего, я пойду с вами. – Ноэль шагнула следом.

За дверями особняка, оставшись вдвоем с невесткой, Гертруда заговорила:

– Дорогая, пожалуйста, пойми – здесь нет ничего личного. Но если нас кто-нибудь увидит… словом, мы можем произвести ложное впечатление.

– Какое? Меня примут за обеспокоенную мать? – В голосе Ноэль зазвучал сарказм. – Боже упаси!

Они шагали по вымощенной кирпичом дорожке, обсаженной львиным зевом и дельфиниумом. Длинные стебли цветов качались на резком ветру, благодаря которому Уинди-Ридж [5]получил свое название. Трава была еще мокрой от вчерашнего дождя, но Гертруда, не замечая комьев земли, липнущих к ее нарядным розовым туфлям, прошла через лужайку к «кадиллаку», припаркованному на служебной стоянке. Цокот ее шпилек по плитам стоянки напомнил Ноэль ритм детского стишка: «Хикори-дикори-док, мышка украла пирог…»

Ноэль догнала Гертруду, когда та уже отпирала дверцу машины. Гертруда обернулась, и Ноэль изумилась, увидев у нее на лице выражение искреннего сочувствия.

– Что бы ты ни думала, дорогая, я вовсе не желаю тебе зла, – мягко произнесла она. – Моя тетя тоже… любила выпить. Но она была славной женщиной, настолько же славной, как ты – хорошей матерью. И если ты попытаешься понять, что будет лучше для…

Ноэль переменилась в лице, заставив Гертруду умолкнуть на середине фразы. В глазах свекрови мелькнула паника. Но сама Ноэль ощутила лишь холод, будто какой-то кран внутри ее открылся, выпустив в жилы поток ледяной воды.

– Что будет лучше для Эммы? Гертруда, вы же не верите в ту чепуху, что несет Роберт. – Даже ее голос стал другим, резким и сухим.

Гертруда поджала губы.

– В одном он был прав: ты изменилась. И не в лучшую сторону. – Она схватилась за ручку дверцы.

На этот раз Ноэль не стала останавливать ее. Она просто обошла вокруг машины и села на пассажирское сиденье. Ее свекровь застыла, успев поставить на пол машины одну ногу. Наконец она с возгласом изумления упала на кресло.

– Что это ты… – Она закрыла рот и снова открыла его, как рыба, вытащенная на сушу. – Это частная собственность! Ты вторглась в нее!

– Я уйду, как только вы ответите на мои вопросы, – невозмутимо заявила Ноэль, но ее сердце глухо и резко колотилось. – Начнем с того, что вам известно о Коринне Лундквист.

– О Коринне? – Гертруда ахнула и прижала ладонь к груди. – При чем тут эта бедняжка? Ты же была еще совсем крошкой, когда она умерла.

Ноэль отметила, что Гертруде не понадобилось припоминать, кто такая Коринна.

– Прежде всего она была лучшей подругой моей матери.

– В таком случае мать должна была объяснить тебе, что произошла всего лишь бессмысленная трагедия. – Гертруда старалась говорить спокойно, но ее выдавали руки, нервно сжимающие ремешок белой сумочки-сундучка.

– Я не спрашиваю, как она погибла. Но раз уж вы заговорили об этом, я хотела бы знать, что вы помните о ее смерти.

Лицо Гертруды обмякло, Ноэль заметила, что коралловая губная помада расплылась, въелась в крохотные морщинки вокруг губ. Внезапно Гертруда постарела и стала казаться ровесницей Дорис.

– Мне известно только, что Коринна покончила жизнь самоубийством.

– Вы абсолютно уверены в этом?

Гертруда бросила на нее странный взгляд. В нем не отразились угрызения совести – разве что за цветы на могиле девушки.

– На несчастный случай ее смерть не похожа.

– Умирают не только от этого.

– Ты полагаешь?…

– Я ничего не полагаю. Я спрашиваю. Роберт имел какое-нибудь отношение к ее смерти? – Ноэль удержалась и не добавила: «А вы к ней причастны?»