— Мне не хочется, чтобы пострадал и ты, — добавила Октавия.

— У нас кого-нибудь ранили? — Это был Спинтон. Во всем голубом, благоухающий мылом — просто образец джентльмена. Он вписывался в малую гостиную и элегантностью, и цветом костюма. Слава Богу, граф опоздал, иначе пришлось бы что-нибудь придумывать насчет беспокойства Октавии и по поводу Норта.

— Не стоит беспокоиться, милорд. — Норт повернулся и глянул на невысокого Спинтона сверху вниз. — Мы с леди Октавией только что обсуждали, как на время расследования обеспечить вашу безопасность.

У Спинтона на лице появилось выражение признательности и удовольствия. Он с такой благодарностью посмотрел на Октавию, что Норту даже стало жалко его. Какие бы чувства Октавия ни испытывала к Спинтону, графу все равно хотелось большего. Норт не мог осуждать его за это. Когда-то и ему хотелось того же самого.

— Вечером мы встретимся с вами на балу у лорда и леди Хавершем, — начал он инструктировать графа, все еще пребывавшего в состоянии благодушия. — И тогда вы представите меня леди Октавии.

— Зачем нужно выносить наше знакомство на публику? — Спинтон стал приходить в себя.

Норт улыбнулся, что-то просчитывая в уме, и глянул на Октавию.

— Все очень просто. — Ему страшно хотелось поразить ее своим планом. — Я попытаюсь увести у вас невесту.

Сделать вид, что он незнаком с Октавией, не составило труда, тем более что она держалась с ним по-настоящему настороженно. Сохранять настороженность, танцуя, оказалось немного сложнее. Конечно, Норту нужно было обозначить свой интерес к Октавии, но если он не проявит осмотрительности, тогда весь свет поймет их план еще до того, как Спинтон начнет разыгрывать ревнивца.

Вести Октавию в танце было настоящим блаженством. Ощущая ее теплое стройное тело в своих объятиях, Норт не мог не вспомнить, что точно так же держал ее, когда они обнаженные лежали у него на мятой постели.

Та ночь целиком и полностью изменила их отношения. Эта ночь тоже кое-что поменяет.

Тогда Октавия перестала быть его другом. По правде говоря, он и раньше думал о ней как о девушке. Какой юноша хотя бы раз не подумает так о юной леди, с которой хорошо знаком? Но с Октавией все было по-другому. Это было больше чем просто физическое влечение. Как-то само собой получилось, что Норт влюбился. И подозревал, что она тоже влюбилась в него.

И вот снова его первая любовь, его первая любовница у него в объятиях. Совершенно естественно, что ему вспомнились прежние ощущения. Понятно, откуда взялась в нем эта щемящая нежность. Он любил Октавию не просто как девушку, но и как друга, и как человека. У него в сердце для Октавии нашлось особое место. После всех этих лет он все равно отдал бы за неё жизнь, не раздумывая ни минуты. Он готов на все, только чтобы она была счастлива.

Даже готов смотреть, как она выходит замуж за милейшего человека, совершенно не подходящего ей. Даже готов притвориться, что собирается увести ее у него. Хотя сейчас это не казалось притворством.

Но тяжелее всего было чувство вины. Что он делает на этом глупом балу, если убийца разгуливает на свободе? Какое он имеет право танцевать с Октавией и млеть от ее присутствия, если Харкер в это время смеется над ним? Черная Салли давала самый лучший шанс схватить бандита, а теперь ее не стало. В этой смерти виноват Норт. Нельзя было отправлять Харриса в одиночку. Норту тогда показалось, что парнишка со всем справится. Нужно было догадаться, что Харрису не по силам головорезы Харкера. Норт сам должен был водить Салли. А сейчас вместо того, чтобы мстить за смерть, он занимается любовными невзгодами знатного господина.

Только какой-нибудь ненормальный мог отдать этому делу предпочтение перед поимкой Харкера. Пока Норт тут сейчас танцует в сиянии люстр, Харкер наслаждается еще одной ночью свободы. Пришлось напомнить себе, что поклонник Октавии тоже может быть опасным. Норт сам-то верил в это? Иногда — да.

Неужели здравый смысл и чутье оставили его?

Все, кто присутствовал на балу, увидели, как он знакомится с Октавией, а потом стали свидетелями его откровенного интереса к ней. Если сплетники еще не проснулись, то очень скоро заработают языками. Разве могло быть иначе? В шелковом светло-коричневом платье Октавия была ослепительна. Смог бы Норт посмотреть на какую-нибудь другую женщину? И Октавия, надо отдать ей должное, явно была в восторге от него.

— Люди таращатся на нас, — сообщил Норт, двигаясь с ней по кругу. Конечно, он ведь пригласил ее на вальс. Танец все еще оставался вполне скандалезным, чтобы вызывать переполох.

Глядя на Норта снизу вверх, она заулыбалась, словно он польстил ей. С какой легкостью она встроилась в их игру!

— Разве ты не этого хотел?

— Этого. Только вот разговаривать в танце трудно.

— Разговаривать? — У нее дрогнули ресницы. — О чем нам говорить?

Издевается! Она любит издеваться над ним. Всегда любила.

— Ну, например, что ты поведаешь Спинтону, когда он поймет, что ты уже не девственница?

О потрясении сказали лишь глаза, выражение лица не изменилось.

— Не время и не место сейчас задавать такие вопросы. Они вновь пошли по кругу, их шаги были идеально синхронны.

— Значит, ты собираешься скрыть это от него? Лицо у нее оставалось безмятежным, но голос — сплошной лед:

— Именно так я и сделаю.

— А если он догадается? — Норт снова вонзил шпильку. Точно так же, как в детстве, когда изводил ее до тех нор, пока она не начинала отвечать тем же или не ударялась в слезы. Он терпеть не мог ее слез.

— Не догадается.

— Откуда ты знаешь?

У нее на щеках появился румянец, но тон так и остался ровным и спокойным:

— Потому что я уверена, у него нет никакого понятия, как женщину лишают невинности.

Возможно. Мало кто среди знакомых Норта имел дела с девственницами, во всяком случае, до женитьбы. К распущенности относились отрицательно почти на всех уровнях общества. У Норта все любовницы, за исключением Октавии, были искушенными женщинами. Ему нравилось, когда любовница тоже получает удовольствие от постели, а не боится ее.

— Если он все поймет, ты скажешь ему про меня? Взгляд у нее прояснился, а чувственный рот тронула довольная улыбка.

— Ты ревнуешь.

— Ни в коем случае! — И кто кого сейчас задел?

— Нет, ревнуешь. Ревнуешь к Спинтону. Наверное, боишься, что он как любовник будет лучше тебя?

Норт насупился. Получать от нее сдачу он тоже ненавидел.

— Ох, Норри, — покачала головой Октавия. — Тут нечего стыдиться. Мне кажется, это очень естественно, если помнить о нашей дружбе и наших отношениях. Представляю, что я почувствовала бы к какой-нибудь женщине, если бы вдруг узнала, что ты на ней женишься.

От этой мысли ему стало спокойнее.

— Сомневаюсь, что у тебя будет такая возможность.

Юбка Октавии волнами закрутилась вокруг его ног. Они как раз выполняли вращение.

— Почему нет?

— Потому что я не собираюсь жениться. Она нахмурилась:

— Не говори глупостей.

Глупостей? Это всего лишь здравый смысл. Что же тут глупого?

— Женщина, которая выйдет за меня, окажется в уязвимом положении из-за особого рода моей работы. Какая женщина согласится с этим?

— Та, которая любит.

Сердце от таких слов подпрыгнуло.

— Только согласится ли женщина, которая любит, сидеть и спокойно смотреть, как я раз за разом влезаю в опасные переделки? Я не посмею попросить ее смириться с такой жизнью.

— Поменяй свою жизнь.

Норт засмеялся. Получилось как-то горько.

— Тогда я должен любить ее больше, чем работу. Еще нужно встретить такую женщину. — Двенадцать лет назад этот ответ мог быть другим.

Ее кобальтовые глаза наполнились искренним сочувствием, что Норту не понравилось.

— Ну, может, как-нибудь…

— …повезет, — добавил он.

— Ты заслуживаешь того, чтобы любить и быть любимым, Норри.

— Ты тоже, Ви. — Он не стал договаривать мысль. Так или иначе, Октавия поняла. Конечно, поняла. Она знала его лучше, чем кто-либо другой.

— Спинтон — хороший человек.

— Но ты его не любишь. — Давай, давай, вставь шпильку!

Октавия пожала плечами:

— В обществе это не редкость. Кроме того, он мне нравится.

— Такой обмен на его жертвенность может показаться графу неравноценным. — Ему не удалось избавиться от яда в голосе. Какой мужчина удовлетворится тем, что только «нравится»?

Она слегка обмякла у Норта в руках, словно вдруг почувствовала страшную усталость. Словно признала поражение. Это ему тоже не понравилось.

— Чего ты от меня хочешь, Норри?

— Правды. Ты можешь лгать кому угодно, даже самой себе. Но только не лги мне.

Октавия холодно сверкнула глазами, хотя оставила улыбку на лице для тех, кто наблюдал за ними.

— Можешь не сомневаться, я выйду замуж за Спинтона. Понятно, что он заслуживает лучшей женщины, чем я, но он с этим не согласен. Он хочет этого брака так же, как его хотел дед. Я стану графиней и исполню клятву.

Она считает, что Спинтон заслуживает лучшей женщины? А разве такая есть? Да, пожалуй, есть та, которая подходит ему больше, чем Октавия.

— Однажды ты пообещала мне, что мы навсегда останемся друзьями.

— Мы и останемся.

Норт проглотил комок в горле.

— А еще ты обещала, что всегда будешь моей. Ее взгляд смягчился.

— Так и будет.

— Нет, не будет. Ты стала какой-то другой. Моя Ви собиралась жить по своим собственным законам. Она не играла по чужим правилам.

В ее синих глазах он словно увидел, как от его удара ее сердце разлетелось на куски, будто фарфоровая чашка, выброшенная в окно со второго этажа.

— Может, я и живу по чужим правилам. Только неужели это хуже, чем обманывать себя, как ты? Твой мирок безопасен и удобен, Норт. Но рано или поздно тебе придется вернуться в реальный мир.

У Норта заколотилось сердце.

— Октавия… — Но конца не последовало. Музыка закончилась, и Октавия высвободилась из его объятий. Норту пришлось проводить ее к Спинтону и отойти в сторону, чувствуя на сердце такую тяжесть, которую давно не испытывал.

На следующие два вечера Норт превратился в тень Октавии. Куда бы она ни пошла, на каком бы балу ни присутствовала, Норт был там. Иногда они могли перекинуться парой фраз, иногда — потанцевать, но он постоянно наблюдал за ней. И не сомневался, что другие отмечают направление его взглядов.

Им не приходилось оставаться наедине, но она остро, словно голой спиной, ощущала его присутствие.

Они не напоминали друг другу о словах, сказанных на балу у Хавершемов. В этом не было смысла. Ничего не изменилось. Ни он, ни она не собирались менять свою жизнь только из-за того, что им не нравился выбор, сделанный другим. Но то, что они молчали об этом, совсем не означало, что Октавия не вспоминала о том танце и о том разговоре. Глупости, услышанные по поводу ее невинности, она отвергла как проявление мужской ревности. Просто Норту, как и большинству мужчин, не нравилось, что кто-то еще претендует на территорию, которую он считал своей. Не важно, что он оставил ее много лет назад.

Нет, она вспоминала замечание о его Октавии, той, что жила по своим собственным правилам. Эти слова поразили ее. Норт прав. Одно время она презирала диктат светского общества, как настоящая дочь ученицы Мэри Уоллстонкрафт.[4] Октавия сама решила, кто будет ее первым любовником. Она сама решила, как строить свою жизнь. Потом мать умерла, и все изменилось. Октавия перестала верить в себя.

Нужно быть честной хотя бы перед собой. Ей хотелось стать леди. Как часто они с Нортом представляли, что являются теми величавыми персонажами в роскошных одеждах и облаках дорогого парфюма. Она знала, с какой страстью Норт желал стать частью того мира, и в глубине души ей хотелось того же. Ладно, не важно, о чем она мечтала. Ему не удалось войти в этот мир. Он остался там, откуда она вырвалась. Октавия изменилась. Он — тоже. Так у кого из них есть право разбрасывать камни?

Тем не менее он упрекал ее в том, что она живет по чужим правилам, а сам добавлял к ним новые.

— Вы никуда не будете выходить одна. Если потребуется выйти из дому, либо берите с собой мисс Генри, либо присылайте за мной.

Спинтон, который в это время сидел на парчовой софе, резко выпрямился.

— Если потребуется, я сам буду сопровождать леди Октавию.

— Нет. — Норт изобразил вежливую улыбку. — Вы будете держаться в стороне и от меня, и от Ок… И от леди Октавии. Мне совершенно ни к чему беспокоиться и о вас.

Ради нее Норт подставлял под удар себя, но это его мало беспокоило. Такова была его нынешняя жизнь — раз за разом ставить на кон самого себя? Да. Он признался ей в этом. А что будет, если удача отвернется от него?