Октавия оказалась птичкой в клетке, в золотой, роскошной, но клетке. И оказалась добровольно. Она поклялась матери, что выполнит ее волю. А мать настаивала, чтобы дочь унаследовала право родства. Потом, не из чувства благодарности и не из чувства долга — просто так, — дала обещание деду. И хотя дед и мать давно умерли, Октавия оставалась человеком слова.

Это была еще одна из ее многих ошибок.

Октавия взяла в руки миниатюрную акварель, заложенную между двумя страницами. С нее, нарисованной больше десяти лет назад, улыбался юноша со светло-голубыми глазами и непокорными волосами. Румянец играл на его словно высеченных резцом скулах. Художник удачно передал озорное выражение глаз. И Норт, и она позировали для портретов, чтобы преподнести их друг другу как рождественские подарки. Сохранил ли Норт ее образ? Смотрит ли еще на него хоть иногда?

— Ох, Норри, — вздохнула она. — Я так по тебе соскучилась.

— Что это ты разглядываешь?

Засунув акварель между страниц, она резко захлопнула альбом. И подавила улыбку, когда в комнату вошел Спинтон. Он стал такой неотъемлемой частью ее дома, что слуги даже перестали беспокоить себя тем, чтобы объявить о его приходе. Это необходимо исправить. Пусть он и новый граф, но дом пока еще ее. Из-за властных манер Спинтона она не чувствовала себя хозяйкой в своем доме.

— Просто старый альбом.

Дед немедленно отобрал бы его, чтобы посмотреть. Но Спинтон мало походил на деда. Он просто кивнул, улыбнулся и уселся в мягкое кресло напротив.

Какой нормальный жених не попытается воспользоваться удобным моментом, чтобы добиться благосклонности невесты? Может, он сядет рядом на эту софу и невзначай поцелует? Любой нормальный жених так бы и сделал, но только не Спинтон. Он никогда не позволит себе такой выходки, такого безумства. Если бы ему вдруг пришла в голову подобная идея, может, Октавия стала бы более благосклонно относиться к его намерениям. На все несовпадения характеров можно смотреть сквозь пальцы, но вот на отсутствие страсти?.. Октавия выросла среди людей со свободным проявлением чувств, для которых страстность была неким абсолютом.

В одном ряду со страстью стояло понятие чести. Именно поэтому Октавия сдержит свое обещание выйти за Спинтона. Но пока она не могла заставить себя принять его предложение.

— Беатрис скоро спустится, — сообщила она, не зная, что сказать, чтобы нарушить тишину, которая еще несколько минут назад была просто восхитительной.

Спинтон чувствовал себя неловко. Галстук и кружева на рубашке были в полном порядке — не перекрахмалены, не висели, не торчали. Темно-желтые панталоны и голубой жилет подходили под цвета в этой комнате, не то что платье Октавии, которое казалось вызывающим. Она любила эту комнату, любила ее цветовую гамму, но не сегодня.

— В чем дело? — Как бы там ни было, они со Спинтоном давным-давно знали друг друга, так что можно не церемониться. По этой же причине они, бывало, называли друг друга по именам, но ей было трудно делать это постоянно.

Он вспыхнул. Спинтон краснел так же легко, как какая-нибудь пансионерка.

— Мне нужно кое в чем тебе признаться.

Он уже тайно женат. Он предпочитает мужчин. Эти и другие мысли промчались в голове Октавии. Значит, не все потеряно, если есть причины, чтобы не сочетаться со Спинтоном.

— Мы ведь старые друзья, — напомнила она ему. — Ты можешь рассказать мне все.

Он набрал в легкие воздуха.

— Вчера я встречался с Нортом Шеффилдом. Ничто не смогло бы поразить ее больше. Ничто, даже если бы он признался, что любит переодеваться в женское платье и торговать апельсинами на рынке «Ковент-Гарден». Он виделся с Нортом? С ее Нортом?

Спинтон заулыбался как глупенький, а Октавия прикусила язык, дожидаясь продолжения. Настоящая леди, как учил ее дед, не может требовать объяснений от джентльмена.

К черту!

— Зачем, во имя Господа, ты потащился к нему? Спинтон был потрясен безудержным взрывом. Это ясно читалось у него во взгляде.

— Ну, я… э… я хотел поговорить с ним о твоем воздыхателе.

Она была готова придушить этого идиота, этого надутого болвана.

— После того как я попросила тебя не заниматься дурацкими письмами?

Еще одна глупая улыбка.

— Боюсь, что так.

Он, видите ли, боится. Что же это происходит? Какие неведомые силы подтолкнули его к Норту? Кто-нибудь приставил ему пистолет к голове и заставил сделать то, чего она просила не делать?

— Почему? — Она заставила себя немного успокоиться. — Почему ты пошел к нему? — Именно к нему, а не к кому-нибудь еще.

— Потому что я беспокоюсь о тебе и как будущий муж должен присматривать за тобой.

Тут уж она не смогла удержаться. Вскочила на ноги, швырнув альбом на софу.

— Ты пока не мой муж, Спинтон, и никогда им не станешь, если будешь идти наперекор.

Его тонкие губы дернулись, приоткрылись. Она ошеломила его. Это было очень заметно. Он еще никогда не сталкивался с ее норовом. Но никогда и не переходил черту. Октавии так хотелось послать к чертовой матери свою клятву и сказать ему, куда он может засунуть свое предложение.

Спинтон задвигал губами, но не издал ни звука. Октавия вздохнула:

— Прости, Спинтон. Я немного забылась.

Ему потребовалось несколько секунд, чтобы переварить услышанное.

— Конечно, дорогая. Но это я должен просить прощения. В желании защитить тебя я забыл о своем обещании и очень жалею об этом.

При походе к Норту им руководило вполне объяснимое побуждение. Его намерения были прекрасными, хоть и глупыми донельзя.

От дальнейших извинений и расспросов Спинтона Октавию избавило появление кузины Беатрис.

Беатрис Генри была на несколько лет моложе Октавии. Но если состояние Октавии и делало извинительным ее незамужний статус, то для Беатрис ситуация складывалась прямо противоположным образом.

Она была привлекательной. Темноволосой, темноглазой, прелестной. Ростом намного ниже Октавии, пухленькая в нужных местах. Говорила легко и негромко, как летний ветерок. Она очаровательно смотрелась в платье из нежно-розового шелка — этакая прекрасная английская роза. Октавия терпеть не могла ее ничем не прикрытую злость, но они все-таки были одной семьей и, помимо всего прочего, подругами. Беатрис была единственным членом семьи, не считая покойного деда, которая знала все о матери и прошлой жизни Октавии.

— Разве я не самый счастливый человек в Лондоне? — заулыбался Спинтон, поднявшись, чтобы поприветствовать Беатрис. — Мне выпало сегодня сопровождать двух самых красивых леди в городе.

Беатрис вспыхнула от удовольствия. Октавия едва улыбнулась. Она уже привыкла к щедрым комплиментам лорда, и они, пожалуй, немного приелись ей. Очень забавно, что кто-то может принять их за чистую монету, а не просто за вежливость.

— Поехали! — Октавия поднялись, увлекая парочку за собой. — Не хочется опаздывать.

Спинтон усмехнулся, но пошел следом, как бычок на веревочке.

— Никогда не понимал твоего стремления к пунктуальности.

Октавия сдержалась и не стала напоминать лорду Спинтону, что пару дней назад она специально заказала столик на этот вечер. Было бы невежливо не приехать туда в оговоренное время. Она только кротко улыбнулась ему:

— Мне жутко не терпится посмотреть, что сегодня предложат в «Эдене».

— Мне тоже, — подхватила Беатрис. — По-моему, это страшно интересно. Я слышала, они устраивают азартные игры и всякие экзотические развлечения.

Спинтон сверкнул улыбкой, одной из тех, которые вгоняли Беатрис в краску.

— О да, легко могу представить, какие развлечения привлекают леди.

Октавия насупилась. Слава Богу, Спинтон не заметил этого. Милый, добродушный болван, который явно не понимает, какие именно развлечения нравятся леди.

Ей отлично удавалось скрывать свои эмоции, когда было нужно. Теперь и впредь это умение ей весьма и весьма пригодится. Начиная с первой брачной ночи до конца своих дней придется больше скрывать, чем выставлять наружу.

Что за странная мысль!

К счастью, разговоры о развлечениях прекратились. Втроем — Спинтон в середине, Беатрис по одну руку, Октавия по другую — они вышли из дома и разместились в удобной карете Спинтона. Приподняв шторку, Октавия смотрела из окна на проплывавший мимо город. Спинтон с Беатрис тихонько переговаривались. Как все-таки эти двое похожи друг на друга. И куда лучше подходят друг другу, чем они со Спинтоном. Может, нет никакой разницы, на какой из внучек женится Спинтон?

Нет, есть. Октавия знала, что разница есть. Она была дочерью младшего сына старого графа — его безвременно умершего любимца. Старик решил, что именно она будет графиней, и вырвал у нее обещание стать ею. Она согласилась, потому что граф был при смерти. Только зачем? Зачем нужно обрекать себя и Спинтона на жизнь, полную страданий?

Но стоит ли так переживать из-за того, что будет? После того как она родит ему наследника, он скорее всего, как и остальные, заведет себе любовницу.

Бедный Спинтон! Он, поди, и не заметит, что его новобрачная уже не девственница. Ее непорочность забрали — нет, она сама ее вручила! — целую жизнь назад. Октавия ни разу не пожалела, что предложила Норту стать ее первым мужчиной. До сих пор воспоминание о той милой неуклюжей неопытности комком подступало к горлу.

— Опусти штору, Октавия, — потребовал Спинтон. — Не нужно поощрять грабителей.

Она послушалась, хотя мысль показалась ей глупой. Поднятая штора не может поощрить грабителя, а опущенная штора — отпугнуть. Тот, кто живет преступлением, нападет вне зависимости от штор. Единственное, что может его отпугнуть, — оружие и знакомое лицо.

В свое время они вместе с Нортом знали все улицы вокруг площади Ковент-Гарден и прилегающих районов и чувствовали себя в полной безопасности, потому что вокруг были знакомые лица и известные места. Рядом с ней был ее защитник. Хотя, когда они были маленькими, ему страшно не нравилось, что она ходила за ним по пятам. Теперь рядом со Спинтоном она не чувствовала себя защищенной.

Было почти восемь, когда они приехали в «Эден». Пришлось скрывать нетерпение и беспокойство, потому что Спинтон все время подтрунивал над ней. Октавия не могла сказать ему, что сегодняшний вечер значил для нее больше, чем просто возможность появиться на людях. Сегодня в «Эдене» должна была пройти вечеринка, на которой ей хотелось присутствовать. Вечеринки в честь молодой актрисы, которую она знала еще по театру. Мадлен Дюбуа недавно дебютировала и поставила на уши весь Лондон. Вместе с приятелем они отмечали здесь свой ангажемент.

Октавия избегала появляться в театрах, опасаясь, что кто-нибудь узнает ее, скажет что-нибудь и это даст пищу сплетням. По поводу сегодняшнего приема можно было не беспокоиться. Частную вечеринку в апартаментах «Эдена» устраивала владелица клуба — леди Лилит Уоррен, виконтесса Энджелвуд. Она была самой ярой поклонницей Мадлен.

Пока Спинтон с Беатрис будут прогуливаться по анфиладам и останавливаться у игровых столов, Октавия ускользнет на несколько минут, чтобы поздравить Мадлен. Оказаться в «Эдене» — то же самое, что очутиться в другом мире. Лорд и леди Энджелвуд хотели сделать свой клуб самым элегантным во всем Лондоне, и им это удалось. Мягкую цветовую гамму и изысканный декор дополняли приглушенный свет и потрясающей красоты произведения искусства. Переступив порог, Октавия забыла о своем беспокойстве. К ним подошел мажордом, который повел гостей прямиком в обеденный зал.

Внутри ждал другой лакей. Столы стояли накрытыми, искрился хрусталь, белизна итальянского мрамора на полах соперничала с ослепительной белизной скатертей, на каждом столе мягко светились канделябры.

Октавия кивнула знакомым, Спинтон тоже. Она обрадовалась, что среди гостей не оказалось тех, с кем пришлось бы остановиться и перекинуться парой слов. Не потому, что Октавия была необщительна, просто беседы займут много времени, а ей хотелось как можно дольше побыть с Мадди.

— Как тут мило! — мечтательно протянула Беатрис. Кузина не так часто выезжала из дому. А здесь действительно было очень мило. Ужин получился роскошным: перепела в густом винном соусе с овощами в масле, горячий хлеб, хрустящие листья салата и пронзительно сладкое вино. А завершился этот праздник чревоугодия десертом из фруктов в шоколаде. Здешний шеф-повар был настоящим мастером своего дела.

После ужина Октавия ждала, что Спинтон отправится в мужскую часть клуба, а они с Беатрис — в женскую. Спинтона не потребовалось подталкивать. Он принадлежал к тем мужчинам, которые, вне всякого сомнения, предпочтут общение с себе подобными, чем будут увиваться вокруг двух дам.

— Я ненадолго, — пообещал он. Октавия улыбнулась:

— Можешь не торопиться.