Карен Рэнни - Снова влюблены

Несколько лет назад Мэри, обвиненная в убийстве своего первого мужа. Гордона Гилли, должна была предстать перед судом в Инвернессе. Хотя она действительно лечила Гордона, правда заключалась в том, что ее пожилой муж умер в результате несчастного случая. В любом случае ни Мэри, ни Хэмиш не собирались дожидаться решения суда, который мог приговорить ее к смертной казни.

С тех пор они плавал и по всему свету, вполне довольные своей судьбой. Они часто посещали Гилмур, приурочивая свои визиты к летним месяцам, когда Маргарет гостила в родовом поместье Макреев. Дуглас отпускал дочь на месяц повидаться с двоюродными братьями и сестрами под опекой его старшего брата Алисдера и его жены Изабель.

— Хорошо бы папа поскорее приехал, — неожиданно сказала Маргарет.

— До его приезда еще три недели, — напомнила Мэри.

Девочка тяжело вздохнула:

— Знаю, но иногда время течет так медленно.

— Я думала, тебе здесь весело.

— Конечно, весело, — согласилась Маргарет, проводя пальчиком по поручням. — И вообще мне здесь очень нравится, только с папой было бы еще лучше.

Между отцом и дочерью всегда существовала прочная связь, не ослабевавшая даже во время летних каникул. Но Мэри впервые видела свою племянницу такой задумчивой, словно что-то тяготило ее.

Она обняла Маргарет за плечи:

— Ты чем-то встревожена?

Девочка покачала головой и заставила себя улыбнуться.

— Это все Камерон Макферсон. Он такой приставучий. — Она снова вздохнула, положив локти на поручень. — Ужасно противный мальчишка, хоть он и лучший друг моего кузена Робби.

— Постарайся держаться от него подальше, — посоветовала Мэри.

Маргарет бросила на нее хмурый взгляд:

— Это не так-то просто, тетя Мэри. Он живет в деревне, но все время торчит в Гилмуре. И отделаться от него невозможно. — Она устремила взгляд на бурные воды залива. — Он дразнит меня вороной. А еще говорит, что глаза у меня странного цвета. Но ведь это не правда. Они такого же цвета, как у папы, а у него самые замечательные глаза на свете.

Мэри улыбнулась. В представлении Маргарет все, что касалось Дугласа, было замечательным.

— Похоже, ему нравится тебя дразнить. А ты попробуй не обращать на него внимания.

— Он дергает меня за волосы, — заявила Маргарет. — И, что еще хуже, когда он здесь, Робби не желает иметь со мной дела.

Мэри не представляла, что между детьми может возникнуть разлад. Сын Алисдера, Робби, был всего на два года старше Маргарет. Они играли вместе с того дня, как Дуглас впервые привез в Гилмур свою дочь, едва научившуюся ходить. Эйслин, сестра Робби, была на четыре года старше и имела собственных друзей. Этим летом ей позволили посетить Шерборн, поместье ее отца в Англии.

— В таком случае, может, поплывешь с нами, девонька?

Обернувшись, Мэри увидела Хэмиша. Он был самым крупным из братьев Макрей, на полголовы выше старшего брата, Алисдера, и шире в плечах и груди, чем любой из них.

Его лицо и тело, хотя никто, кроме нее, не знал об этом, покрывали шрамы, оставшиеся от перенесенных когда-то пыток. С годами шрамы побледнели, но не исчезли. Мэри перестала замечать их на второй день после знакомства с Хэмишем Макреем. Для нее и большинства женщин — факт, который она предпочитала не признавать, — он всегда оставался привлекательным мужчиной, особенно сейчас, когда стоял перед ней в белой рубашке и черных брюках, с засунутыми за пояс большими пальцами. Его левая рука двигалась не так легко и быстро, как правая, но даже это было огромным улучшением по сравнению с тем периодом, когда она практически не действовала.

— Тетя Мэри сказала, что мы могли бы отправиться в океан, — сообщила Маргарет, глядя на него с надеждой.

— Вот как? — Хэмиш бросил взгляд на жену. — Вообще-то я имел в виду более короткое путешествие. К устью залива и обратно. Этого будет достаточно?

Маргарет выглядела разочарованной, но улыбнулась и кивнула.

— Можно, я помогу штурману?

Хэмиш рассмеялся и махнул в сторону Томаса:

— Передай ему, что я велел показать тебе секстант. Хороший моряк должен знать, куда вести корабль и как вернуться назад.

Подойдя к жене, он обнял ее за талию, и они смотрели вслед девочке, вприпрыжку бегущей по палубе. Ее коса растрепалась, завитки черных волос рассыпались по плечам.

— Она напоминает мне тебя, — неожиданно сказал Хэмиш.

Мэри бросила на него вопросительный взгляд:

— Чем же?

— Своим неуемным любопытством. Хочет все знать.

Как и ты.

— Правда? — Мэри улыбнулась, гадая, имеет ли он в виду ее интерес к знахарству или к другим, более плотским занятиям. Они стали любовниками спустя несколько дней после первой встречи. Страсть вспыхнула мгновенно и за минувшие годы ничуть не ослабла.

— Я беспокоюсь за нее, — сказала Мэри.

— Почему? Она богатая наследница, отец души в ней не чает, а здесь, в Гилмуре, все ее просто обожают.

— Девятилетней девочке нужна мать.

Хэмиш кивнул:

— Ты неплохо справляешься с этой ролью, Мэри.

— Да, — согласилась она. — Пока Дуглас не женится.

Он отстранился, удивленно глядя на жену:

— А он собирается?

Улыбнувшись, Мэри погладила его по щеке.

— Мужчины из рода Макреев ужасно сладострастны, — поддразнила она. — Рано или поздно он найдет себе подругу. Остается лишь надеяться, что она привяжется к девочке, а Маргарет одобрит ее.

— Жесткое требование для любой женщины, — заметил Хэмиш.

— Пожалуй, даже слишком, — согласилась Мэри, размышляя, способен ли Дуглас Макрей снова полюбить.

Или он обречен любить только одну женщину, которую потерял из-за обстоятельств и ненависти.

Обернувшись на звук открывшейся двери, Жанна увидела на пороге румяную горничную.

— Прошу прощения, мисс. — Девушка приветливо улыбнулась.

Жанна отошла от окна и улыбнулась в ответ.

— Обед будет подан в малой столовой, мисс. Если вы готовы, я провожу вас туда.

Желудок Жанны сжался, но внешне ее нервозность никак не проявилась.

— Да, — коротко отозвалась она. — Я готова.

Почему бы и нет? Что еще нужно сделать, чтобы подготовиться к встрече с Дугласом? Причесаться? Она причесана. Приодеться? Она разгладила как могла морщинки на платье. Умылась и вымыла руки.

А если лицо у нее бледнее обычного, то в этом виновата бессонная ночь. Как и в том, что глаза у нее слишком блестят.

Жанна надела свое лучшее платье, темно-синее с простым кружевом вокруг горловины. Приглядевшись, можно было заметить, что ткань заштопана в двух местах и обтрепалась на манжетах. Но это было ее самое лучшее платье.

Набросив на плечи шаль и напустив на себя уверенный вид, Жанна последовала за горничной по коридору и вниз, по изящной, будто парящей в воздухе лестнице.

Чувствовалось, что Дуглас строил свой дом, думая о комфорте, но он добавил декоративные детали, поразившие ее своей необычностью. В стенах имелись полукруглые ниши, где стояли скульптуры. В одной из них, на лестничной площадке, размещался медный предмет странной формы.

— Это астролябия, — сообщила горничная. — Она очень древняя и редкая. — Девушка огляделась и шепотом добавила:

— И с нее ужасно трудно стирать пыль.

— Для чего она?

— Это средневековый инструмент для навигации. — Девушка подняла глаза к потолку, очевидно, пытаясь вспомнить, что ей говорили. — Теперь вместо нее используется секстант.

Жанна кивнула, забавляясь в душе. От ссылки на секстант назначение инструмента не стало понятнее.

Дуглас происходил из семьи, тесно связанной с морем.

— Тебе нравится плавать? — спросила она однажды.

— Мне хотелось бы увидеть дальние страны, — признался он. — Побывать на Востоке. И в Индии, конечно.

Нас окружает огромный, неизведанный мир, Жанна, и я хочу поучаствовать в его исследовании.

Он лежал на спине, сложив руки под головой и глядя в небо. Она помнила тот день так же ясно, как если бы это случилось вчера. Место было слишком публичным, чтобы заниматься любовью, и они провели все утро за разговорами.

Заметив в очередной нише ярко-красный кувшинчик, Жанна предположила, что он все-таки побывал на Востоке. Просто удивительно, как много она помнит о нем. И как мало знает.

Они с Дугласом незнакомцы, несмотря на близость в постели.

Внизу лестницы горничная повернула направо, проведя Жанну по лабиринту коридоров. Дом был огромным и роскошно обставленным. Все комнаты, мимо которых они проходили, содержались в идеальном порядке. Прошлым вечером Жанна ничего толком не рассмотрела, а сегодняшний день провела в добровольном уединении. Она не хотела видеть Дугласа и всячески откладывала момент их встречи, озадаченная его утренним визитом.

Дуглас выглядел сердитым, словно хотел наказать ее за то, что произошло между ними. Ей даже показалось, будто он сожалеет о том, что предложил ей должность гувернантки, но, когда Жанна согласилась остаться, явно испытал облегчение.

— Со своей стороны Жанна хотела сказать ему, что он больше не должен приходить к ней ночью, что она не намерена сочетать должность гувернантки с обязанностями любовницы. Но, к собственному изумлению, ничего не сказала.

Возможно, боялась, что Дуглас поклянется никогда больше не приближаться к ее комнате. Не перешагнет ее порога, не ляжет в ее постель, не коснется и не поцелует ее так, как только он один умеет.

Как она это вынесет?

В итоге Жанна промолчала, не потребовав обещаний и не получив клятвенных заверений.

Юная горничная указала на дверь и без лишних слов удалилась. Зато словно по волшебству появился Ласситер, облаченный в черную униформу с белым накрахмаленным галстуком и сверкающие белизной перчатки. Он почтительно поклонился.

Жанна, которую с детства окружали сотни слуг, вдруг ощутила неловкость.

— Добрый вечер, — в замешательстве произнесла Она.

Дворецкий только поклонился в ответ, прежде чем повернуться и двинуться впереди нее в столовую. Отступив в сторону, он снова поклонился и сделал знак лакею, который выдвинул для нее стул. Дуглас встал, ожидая, пока она сядет. Затем снова занял свое место слева от нее, во главе стола.

Комната была уютной, с небольшим квадратным столом и резным сервантом у стены. Невысокая дверь соединяла ее с коридором, который, очевидно, вел в кухню.

Несмотря на скромные размеры, столовая служила олицетворением роскоши. Стены были задрапированы узорчатым шелком, над столом висела хрустальная люстра с дюжинами зажженных свечей. Еще несколько свечей из бледно-желтого пчелиного воска горели в серебряных канделябрах, стоявших на серванте.

Если Дуглас хотел произвести на нее впечатление своим богатством, ему это удалось. Его дом был выставкой сокровищ, стоивших, вне всякого сомнения, целое состояние. Но Жанна давно поняла, что характер человека имеет большую ценность, чем его собственность.

— Я рад, что вы решили присоединиться ко мне, — сказал он, кивком отпустив Ласситера. Дворецкий помедлил в дверях, озабоченно оглянувшись, и Жанне захотелось заверить старого слугу, что она не сделает Дугласу ничего плохого.

— Должна же я есть, — не слишком любезно отозвалась она.

Когда-то она была знатоком светских тонкостей, необходимых, чтобы заставить гостей расслабиться и чувствовать себя непринужденно в Волане или в их парижском доме. В качестве хозяйки на приемах, которые устраивал ее отец, Жанна была весьма искусна в умении разговорить робкого человека или одернуть чересчур развязного.

Последние девять лет, однако, отбили у нее охоту к разговорам. Она предпочитала молчание.

— Думаю, вам понравится еда, — сказал Дуглас, не обескураженный ее резким ответом и затянувшимся молчанием. — Моя кухарка славится своей стряпней.

— Не сомневаюсь.

— Как вы провели день?

— Отдыхала. — Она ничего не делала, оставаясь в своей комнате. В ожидании Дугласа, если уж начистоту. Но кому нужна правда? Их связывало много вещей, но честность никогда не входила в их число.

— Надеюсь, слуги позаботились о ваших удобствах? — Он склонил голову набок, изображая гостеприимного хозяина.

Жанна выдавила улыбку:

— Они были чрезвычайно любезны.

Как и они с Дугласом сейчас. Но любой, кто увидел бы их, ощутил бы повисшее между ними напряжение.

Жанна глотнула вина из бокала.

— Неплохое вино, — заметил Дуглас, — чувствуется выдержка.

Жанна вежливо улыбнулась. Интересно, помнит ли он их разговоры на эту тему? Волан имел собственные виноградники, и она привыкла уважать труд и талант, которые требовались, чтобы превратить виноград в вино. Однажды она даже предложила отцу внести некоторые усовершенствования в этот процесс и получила нагоняй за то, что позволяет себе думать о подобных вещах. Дочь графа дю Маршана не должна интересоваться виноделием, какой бы древней и почтен ной ни была эта традиция.