Изабель Вульф - Собачье счастье

– Это ты сейчас так говоришь.

– Я говорю так, потому что это правда. Я ведь даже писала письма, в которых рассказывала тебе всю правду и просила у тебя прощения. Но потом я всегда рвала их, опасаясь, что ты пойдешь в полицию и моя жизнь будет разрушена.

– Бедная Миранда, – вздохнул Дэвид. – Бедная Миранда…

В моей душе вспыхнула искра надежды.

– Мне тебя очень жаль. Правда. И, возможно, ты действительно говоришь правду. – Он пожал плечами. – Этого я не знаю, но знаю другое, – он поднялся со скамейки. – После всего случившегося наш ланч отменяется. Не могли бы мы вернуться к твоей машине?

– Зачем?

– Хочу забрать свои вещи. Я поеду в Лондон на поезде.

– О, Дэвид, пожалуйста, не уходи. Если хочешь, мы будем долго-долго разговаривать обо всем этом, но, пожалуйста, не уходи. Только не сейчас!

– Но больше нам говорить не о чем. Ты наконец поведала мне правду, и мне больше не хочется быть с тобой, Миранда. И дело не в моих раках и даже не в том, как они изменили мою жизнь. Просто эта бомба должна была убить моего отца, поэтому извини, но мне как-то не хочется дружески общаться с женщиной, подбросившей бомбу к нам в дом. – Он взял свой пиджак. – Мои чувства к тебе… изменились. Я тебе больше не верю. Когда мы играли в шахматы, ты сказала мне, что стратегическое мышление – не твоя сильная сторона, но, похоже, ты и тут слукавила. Я даже подозреваю, что ты умело манипулировала мной, добиваясь, чтобы я полюбил тебя, а потом и простил. Но я не могу тебя простить. Да, я действительно влюбился в тебя, но это чувство я питал к кому-то другому – к другой женщине, которую считал тобой. Так я могу забрать свои вещи? – тихо спросил он.

В полном молчании мы побрели к машине. Я открыла багажник, и Дэвид достал сумку с фотоаппаратом, портплед и штатив. Взяв вещи, он, не говоря ни слова, зашагал прочь. А я осталась стоять, глядя вслед его удаляющейся фигуре, пока она не превратилась в точку, потом в песчинку, а затем и вовсе не исчезла.

– Лучше бы Дэвид разозлился на меня, – плакалась я Дейзи по возвращении в Лондон. – Но он был слишком потрясен.

– Бедная Миранда, – вздохнула она. – А я-то надеялась, что он легче воспримет твое признание.

– Боже мой, но ведь это так серьезно… Разве можно было предугадать его реакцию? Я только рассчитывала, что он найдет в себе силы с этим справиться, но, видимо, этого не произошло.

– И что же ты делала после его ухода?

– Наверное, целый час просидела в машине, рыдая, а потом поехала к маме.

– Но ей ты, конечно, ничего не сказала?

– Нет. Хотя она и заметила, что я опечалена, но, думаю, отнесла это на счет Александра, а уж я, как ты понимаешь, не стала ее разубеждать. Кстати, в гостях у мамы был папа.

– Ты шутишь?

– Я застала их за ланчем.

– Боже правый!

– Разделяю твое удивление, – сказала я, постепенно успокаиваясь, – но, как ни странно, теперь у родителей тишь да гладь. Правда, оба они одержимы одной безумной идеей по поводу лам – бред полнейший!

– А в чем суть этой идеи? Я вытерла глаза.

– Это такая дикая затея, мне даже говорить о ней неловко, зато они вовсю ее обсуждают. Я пробыла у мамы примерно час, а потом поехала назад в Лондон.

– А от Дэвида ничего не слышно?

– Нет, но это и неудивительно.

– Так что же ты теперь собираешься делать? «Что же я собираюсь делать?»

– Ох, Дейзи, я не знаю, и у меня очень тяжело на душе.

– Но что ты хочешь делать?

– Я хотела бы просто убедить Дэвида в том, что говорю правду. Но это совершенно невозможно, потому что теперь он считает меня изворотливой и лживой, и у него есть для того основания.

– Но ты была вынуждена пойти на обман!

– Да, но он-то думает, что лживость – свойство моего характера.

– Если бы он узнал тебя получше, то понял бы, как сильно ошибается.

– Но в этом-то и проблема, Дейзи. Мы с Дэвидом знакомы меньше двух месяцев. Раньше я не могла сказать ему правду, как ни пыталась, и вот теперь расхлебываю всю эту кашу. Он еще и сказал, что сомневается в подлинности моих чувств: по его мнению, я спутала любовь с чувством вины.

Дейзи задумалась.

– А в этом есть хоть доля правды?

– Нет. Я полюбила его, потому что полюбила. Разве угрызения совести могут стать причиной возникновения любви? Скорее напротив – они порождают ненависть.

– Это правда. Подозреваю, Дэвид захотел узнать и о том, кто такой Джимми?

– Да, но я ему не сказала. Каким бы подлецом ни был Джимми, мне кажется, это было бы… неправильно. В любом случае Джимми волнует меня меньше всего.

– Но если посмотреть с позиции Дэвида, то… Я вздохнула.

– Понимаю, но не знаю, как быть. А еще Дэвид, конечно же, хотел узнать, почему Джимми это сделал, и я была бы рада это ему объяснить, но не могу, потому что сама не знаю.

– Тогда ты действительно должна это выяснить. Я уверена, что если ты объяснишь Дэвиду хотя бы причины поступка Джимми, то это ему поможет. Ты ведь только подумай, как ужасно Дэвид себя чувствует.

– О да. Ему очень тяжело. Он ведь даже заплакал, Дейзи. Он заплакал. – У меня в горле стоял ком.

– Что ж… неудивительно. Дэвид снова пережил тот ужас, но так и не узнал, почему с ним это произошло. То есть он снова испытал некогда пережитую боль, но точка в той истории так и не поставлена, а вдобавок он теперь знает о том, какую роль в его несчастье сыграла ты. Ты должна узнать, почему Джимми так сделал, Миранда, – настойчиво сказала Дейзи.

– Но каким образом?

– Ну… спроси.

– Что? Спросить Джимми? Просто взять и спросить?

– Да.

– Он никогда мне этого не скажет – слишком уж велика опасность.

– Не менее опасно не говорить тебе.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что ты могла бы, э… припугнуть его. Я уставилась на нее.

– Что?

– Слушай, Миранда, я не знаю точно, плохой ли человек Джимми, но шестнадцать лет назад он совершил нечто чудовищное. Поскольку же он вовлек в это тебя, то по крайней мере должен объяснить, зачем он это сделал. Я предлагаю потребовать у него аудиенции и сказать, что ты во всем призналась Дэвиду.

– Да Джимми просто озвереет!

– Возможно. Все это время он полагался на твое молчание, но ты не выдержала. Скажи Джимми, что ты не назвала Дэвиду его имя и не назовешь в дальнейшем, если – и это непременное условие – он согласится объяснить тебе, почему он так поступил с Уайтами.

– Но, Дейзи, это шантаж.

– Да!!!

В тот вечер я написала Дэвиду письмо, повторив все сказанное в Брайтоне. Запечатывая конверт, я решила последовать совету Дейзи и встретиться с Джимми на следующий же день. Я подумала, что не буду звонить ему заранее, а просто поеду в палату общин – любой гражданин имеет право туда войти, – и подожду у Джимми в приемной. Возможно, парламент сейчас на каникулах, но депутаты все еще работают, а уж тем более честолюбивый Джимми – бьюсь об заклад, он прямо-таки горит на работе! Но что, если он в отъезде? Я заглянула на веб-сайт Джимми. Там было сказано, что шестнадцатого августа он на две недели уедет в Шотландию, а значит, сейчас он еще должен разгребать завалы на своем столе. Но что делать с Германом? Взять с собой я его не могла, но и надолго оставлять одного – тоже, а потому позвонила Дейзи, и та согласилась подержать его у себя в конторе.

– Завтра мой рабочий день начинается рано, так что привози его в девять. Я так рада, что ты решилась на это, Дейзи, – добавила она. – Дело же не только в Дэвиде – тебе самой нужно это знать.

«Да, – с тоской подумала я. – Мне тоже нужно это знать».

На следующее утро я рано встала, нарядно оделась и, прихватив Германа, села на метро и доехала до «Тоттенем-Корт-роуд».

Дейзи встретила меня в приемной.

– Боже, какая ты бледная. Ты что, не спала? – Я покачала головой.

Взяв у меня Германа, Дейзи протянула мне какой-то аппарат.

– Положи этот прибор к себе в сумку, – тихо сказала она. – Думаю, он тебе пригодится. Он легок в обращении и незаметен.

Я чуть не потеряла дар речи.

– Но это… незаконно?

– Я точно не знаю, – прошептала она, – но полагаю, что подбрасывать людям бомбы еще более незаконно! Джимми вполне может отказаться от встречи с тобой, но если он согласится, то запись вашего разговора может тебе пригодиться. А когда будешь убеждать Джимми объясниться с тобой, относись к нему, как к собаке с трудным, неуправляемым характером, которую нужно призвать к ноге. На всякий случай захвати свернутую трубкой газету. Буду держать за тебя кулаки! – Она помахала мне рукой, и я вышла.

Я села на метро, доехала до станции «Черинг-Кросс» и прошла по Уайтхоллу до Вестминстера. Когда я увидела Биг-Бен и услышала бой часов, мое сердце забилось сильнее. Меня буквально пошатывало от страха, я очень переживала из-за Дэвида и твердо решила не отступать – ради него. Пробравшись через толпы туристов, я дрожа приблизилась к входу Сент-Стивенс. Как я и ожидала, охрана была начеку.

– Вы к кому? – спросил охранник на входе.

– К Джеймсу Малхолланду.

– А он ждет вас?

– Да, – соврала я.

– Пожалуйста, выложите все из карманов и поместите сумку на движущуюся полосу.

Проходя сквозь раму металлоискателя, я увидела на экране четкий рентген моей сумки, где явно просматривался и диктофон. Но это нисколько не смутило охранников – вероятно, они приняли меня за «прикормленную» журналистку. Я взяла свою сумку и пошла по холодному, мощенному плитами коридору, мимо Вестминстер-Холла, прямо в центральное фойе.

– Вы идете на прием? – спросил меня дежурный.

– Да.

– Как вас представить? – Я назвала ему свое имя. – Пожалуйста, подождите. – Он позвонил по телефону, но никто не ответил. – Там сейчас автоответчик. Пожалуйста, присядьте, а я попробую позвонить еще раз.

Через четверть часа я подошла к дежурному. На сей раз ему удалось дозвониться до приемной Джимми.

– Его личный секретарь сказала, что вы не записаны.

– Пожалуйста, разрешите мне с ней переговорить. – Он передал мне трубку.

– Мистер Малхолланд появится не раньше половины одиннадцатого, – сообщила она. – Но в любом случае у меня в расписании вы не отмечены. Могу я узнать, по какому поводу вы хотите встретиться с мистером Малхолландом?

– По поводу… университета Суссекса, – принялась сочинять я. – Мистер Малхолланд, должно быть, забыл поставить вас в известность, но, если вы передадите ему, что Миранда Свит желает срочно побеседовать с ним о кафедре биохимии университета Суссекса, я уверена, что он вспомнит о нашей договоренности.

– Что ж, я передам, хотя сегодня он очень занят. Но если он все же найдет время принять вас, я позвоню вниз.

– Спасибо, – сказала я со вздохом облегчения.

Ожидая решения, я разглядывала фойе – восьмиугольный зал с изысканно украшенным сводчатым потолком. Здесь были группы иностранных студентов и рабочие, полировавшие мозаичный пол. Без четверти одиннадцать я так и не получила ответа. И наконец, в десять минут двенадцатого, я услышала свое имя.

– Мисс Свит, – повторил дежурный, пока я бежала к его столу. – Пожалуйста, напишите вот здесь ваше имя и координаты, а потом вас проводят в кабинет мистера Малхолланда.

Дрожащей рукой я вписала свое имя в журнал посещений, и тогда другой дежурный повел меня к Джимми. Сперва мы шли по длинному, покрытому зеленым ковром коридору, затем поднялись на три ступеньки вверх и оказались у массивной дубовой двери, на которой была табличка с именем Джимми. Я постучалась и вошла.

Его секретарша, пятидесятилетняя женщина приятной наружности, сидела за столом в приемной. Дверь в кабинет была приоткрыта, и я увидела Джимми – он разговаривал по телефону.

– Да, – услышала я его голос. – Я согласен с тем, что это должно быть добавлено в программу обучения. Конечно.

Заметив мое появление, Джимми вежливо поспешил закончить разговор и приблизился ко мне. Хотя шел он вальяжной походкой и казался спокойным и сдержанным, я все-таки почувствовала, что он встревожен, и эта тревога была мне знакома.

– Здравствуйте, Миранда, – вежливо сказал он. – Как приятно вас видеть! Может быть, хотите кофе?

– Да, пожалуйста.

Я оглядела кабинет. Повсюду были папки с надписями «Уровень „А"»,[50] «ВССО»,[51] «Экзаменационные комиссии» и «Нормативы». На стенах висело несколько симпатичных пейзажей, а на столе стояли изящные часы и свадебная фотография – та же, что я видела у Джимми дома.

– Мне тоже кофе, пожалуйста, – обратился Джимми к секретарше. – А вообще-то, – добавил он, пока она наливала кофе, – не могли бы вы, Сара, оказать мне огромную услугу и купить для меня сэндвич? Я сегодня не успел позавтракать.

– Конечно, – сказала она, подавая мне чашку. – Какой бы вы хотели?