— У вас появилась тошнота по утрам?

— О нет, — ответила Рут, округлив глаза. — Чувствую себя отлично в любое время дня.

— Вы и выглядите отлично, — процедила я сквозь зубы. Где-то в носу задержался запах кожи ее мужа, доносившийся сквозь рубашку.

Рут потупила глазки и почти прошептала:

— И еще одно…

— Да?

— Я все время чувствую себя такой сексуальной, просто каждую минуту хочу…

— Вот как? — чопорно осведомилась я. — Рада за вас. — Вытащив платок, я как следует высморкалась, желая избавиться от осевшего запаха, залпом выпила вино и сказала: — Пойду поищу Гертруду и вызову такси.

— А где вы живете?

Я назвала свой адрес.

— Почему бы Роланду не отвезти вас домой? Он не станет возражать.

Я накрыла ладонью ее красивую маленькую ручку, подумав: эх ты, наивная малышка…

— Пожалуй, я все-таки предпочту такси… Но спасибо за предложение.

Я поспешила отойти. Щеки горели от стыда, желания и выпитого вина. Наткнувшись неузнанной на Роланда с Виктором в освещенном свечами коридоре, я не остановилась, хотя Виктор сказал: «Эй! Осторожней!», подхватив меня под руку, и кинулась на кухне к телефону.

Там оказались Гертруда с Алеком, кушавшие в компании нескольких таких же голубиных душ. Я не могла проглотить ни кусочка, мечтая выбраться отсюда как можно скорее.

— Попробуй хрустящее печенье с бренди, — сказала Гертруда. — Если уж я его хвалю, значит, и вправду очень удалось.

— Нет, спасибо, — отозвалась я. — Можно позвонить? Хочу вызвать такси.

— Обязательно уже уезжать? Сейчас только полночь. Я думала, романтическая атмосфера при свечах позволит всем расслабиться. Алек предлагает сыграть в убийство в темноте. — Она хихикнула, как школьница, и я отчетливо разглядела, как Алек лизнул ее в ухо. Отвратительный старческий вздор, чуть не сказала я.

— Да вот, понимаете ли, нянька… — нехотя пояснила я. Мне совершенно не хотелось разговаривать.

Я набрала номер вызова такси.

— Очень жаль, — ответили в трубке, причем в голосе не ощущалось сожаления, — но машин нет.

— Что?

— Гроза виновата — все в панике. Свободных машин не осталось, — радостно поделился голос.

Я положила трубку.

— Гертруда, у тебя есть телефоны служб заказа такси?

Отклеив себя от Алека, Гертруда торжественно поплыла ко мне. Наклонившись, чтобы достать телефонный справочник Томпсона из ближайшего буфета, она негромко проговорила:

— А зачем ехать? Он же тебе очень понравился, — она выпрямилась, вручила мне книгу и улыбнулась русалочьей улыбкой, — насколько я разглядела.

Я взяла справочник.

— Удивляюсь, как ты вообще что-то заметила — в твоем-то состоянии.

— Ой, сколько надменности! — засмеялась Гертруда. — Какой же ты ребенок…

— Ты тоже, — проворчала я, роясь в справочнике. Тут же меня охватило раскаяние: — Я не имела в виду… Я рада, что ты счастлива.

— Ничуть, — сказала она, разворачиваясь мощным корпусом в направлении своего счастья и подмигнув мне самым раздражающим образом. — Что еще важнее, — Гертруда приложила палец к губам и понизила голос, — нам не нужно волноваться о презервативах. Я столько могу порассказать о пожилых любовниках…

Ха, подумала я. Ха-ха.

Свободных такси не оказалось — той ночью их, видимо, не существовало в природе. Я решила проглотить собственную гордость и попросить Джо и Кэрри сделать огромный крюк и подбросить меня домой. Вернувшись в залу, где происходила вечеринка, я увидела, что многие гости уже разошлись. Джо остался, а вот Кэрри не было видно.

Я глубоко вздохнула — ненавижу просить об одолжениях — и сказала:

— Джо, не мог бы ты в виде особой любезности подвезти меня? Пожалуйста! Я не смогла заказать такси ни за какие деньги и…

— А мы без машины, — озабоченно отозвался Джо. — Дети у друзей, а мы с Кэрри остаемся у Гертруды. Иначе, конечно, подвез бы. Сюда нас привез Алек, завтра он и отвезет. Старый крейсер, как обычно, на приколе.

Я вспомнила, что Джо с Кэрри находится в состоянии вечной войны с огромным «пежо».

— Ах да, конечно, — сказала я. — Я понимаю и — спасибо. Может, если я попрошу Алека, он меня захватит…

— Э-э-э… — протянул Джо. — Во-первых, он слишком много выпил, а во-вторых…

— Да?

— Ну он тоже остается ночевать.

— О черт! — Я топнула ногой.

— Ты тоже можешь остаться, — мягко предложил Джо.

— Нет, не могу. — Мысль оказаться утром бок о бок со всеми этими счастливыми, сексуально удовлетворенными людьми, сосредоточенно жующими за роскошным столом, показалась нестерпимо горькой. — Мне нужно вернуться из-за… — я не могла солгать мужчине в сутане, сказав «из-за Рейчел», — из-за Брайана.

— Какого Брайана? — спросил Джо.

— Ну Брайана.

— Какого Брайана? — повторил голос.

Я посмотрела на Джо: его губы не шевелились.

— Кто такой Брайан?

Я обернулась: Роланд был тут как тут, покачивался на каблуках, руки в карманах.

— Мой пес, — ответила я.

— Господи, — огорчился Роланд, — ненавижу собак.

— Ну а я люблю собак.

Как я могла такое сказать?

— Несмотря на это, — сказал он, улыбаясь, — могу я предложить довезти вас до дома? Гертруда сказала, что вас нужно подвезти, а я могу поехать этой дорогой.

— А где Рут? — спросила я.

— Вон там. — Он кивнул в направлении французских застекленных дверей. Рут с Виктором выглядывали наружу, указывая друг другу на всякие разрушения.

— Ну если вы не против, прекрасно, — сказала я как можно нелюбезнее. — Спасибо. — И выскочила в коридор за пальто, пока ни один из нас не успел ничего добавить.

Натянув пальто, я принялась застегивать его столь свирепо, что одна пуговица осталась у меня в руке. Я решила ни с кем не прощаться, чтобы не расплескать свой гнев и возвести из него преграду. Из зеркала на меня глянула особа чернее тучи. Сердце гулко и безжалостно билось под лучшей шерстью от «Либерти». Зачем ему понадобилось приходить к Гертруде и пахнуть так чудесно? Почему он пришел и оказался таким прекрасным? Схватив сумку, я застегнула ее, прижимая локтем.

— Готовы? — спросил Роланд, появляясь в зеркале неясным отражением, опасно прекрасный в свете свечей.

Готова взорваться, подумала я, и мы вышли в ревущую ночь.

Какое-то время мы не разговаривали, если не считать моей фразы:

— У меня тоже «рено». Хорошие машины, не правда ли?

На это Роланд сказал:

— Полагаю, да. Я не знаток автомобилей. Для меня они — средство передвижения из пункта А в пункт Б. Кстати, где расположен Б?

Я сказала, и мы поехали в молчании.

Улицы представляли собой фантастическое зрелище: поваленные ветром или опасно наклонившиеся деревья — очень часто приходилось выбирать обходные пути, объезжая завалы, — множество пожарных машин, куда ни глянь — полицейские. Один или два раза мы видели деревья, проломившие крыши домов. Патни-Коммон выглядел разоренным, заваленный вывернутыми из земли вековыми деревьями, с торчащими к небу корнями, напоминавшими поверженных гигантов.

— Боже мой, — сказала я, внезапно вспомнив о своей главной в жизни роли. — Надеюсь, с Рейчел все в порядке.

— С вашей дочкой?

— С моей дочерью.

— Уверен, что все в порядке. Где она сейчас?

— Ночует у моих друзей.

— Вот как? — сказал он. — Значит, вам нет необходимости возвращаться, чтобы отпустить няньку?

— Я и не говорила, что возвращаюсь из-за этого.

— Вы так сказали Гертруде.

— Откуда вы знаете?

— Потому что она предложила мне отвезти вас домой.

— Неужели?

Молчание.

— Почему именно вам?

Он на секунду оторвал руки от руля, воздев их в жесте «понятия не имею», и искоса взглянул на меня:

— Не спрашивайте, — сказал он. — Я всего лишь пианист…

Я не засмеялась.

Мы проехали Барнс, где буря, видимо, была не такой сильной.

— Похоже, сюда гроза добралась уже выдохшись, — сказал он. — Значит, волнуетесь о дочери?

— Человек никогда не перестает волноваться о своих детях, — сухо сказала я. — Скоро сами почувствуете.

— Вот как? — Роланд осторожно переехал толстую ветку, лежавшую поперек дороги. — Спасибо за предупреждение.

— Не за что.

— Расскажите о ней.

— О ком?

— О вашей дочке.

— Ну, она… э-э-э… — начала я и, представьте, к своему раздражению, не смогла придумать, что сказать. Пожав плечами, я ответила: — Она… это… чудесное создание.

А он, как вам нравится, имел наглость заявить:

— Как ее мама?

Я накрепко закрыла рот.

Когда мы добрались до Мортлейка, я восстановила речевые функции, дабы объяснять Роланду дорогу.

— Нельзя ли проехать мимо дома моей подруги? — попросила я. — Хочу убедиться, что он в целости и сохранности.

— Конечно, можно.

С домом все оказалось в порядке. Он стоял темный, не поврежденный и за исключением слегка взъерошенных розовых кустов совершенно такой же, как всегда.

— Теперь к вам? — уточнил Роланд.

— Да, — коротко ответила я, думая: не приглашай его в дом, что бы ни случилось, не пускай его на порог.

Флоризель-стрит перегородило лишь одно поваленное дерево, которое мы благополучно объехали. Квартал оказался более или менее не тронут. Голые ветви глицинии вяло повисли перед входной дверью, сломанная шпалера часто постукивала в окно эркера. Роланд въехал на пустое парковочное место Уэббов рядом с моей машиной и заглушил мотор.

— О, зачем же, — пискнула я. — Высадите меня и поезжайте.

— Который из домов? — спросил он.

— Этот. — Я указала на усыпанное ветками крыльцо.

Роланд вышел из машины, открыл дверцу с моей стороны, и я попыталась выйти, забыв отстегнуть ремень безопасности. Ремень был снабжен хитрым противоинерционным устройством, и меня буквально притянуло обратно на кресло. Роланд рассмеялся.

— Я думал, вы дока в технике, — сказал он и наклонился ко мне помочь. В смысле, наклонился через меня. Я вдохнула запах его волос и съежилась на сиденье, стараясь избежать прикосновений. Отстегнув ремень, Роланд подал мне руку, на которую я оперлась с наивозможной легкостью и выкарабкалась наружу.

— Ну, спасибо вам огромное, — сказала я, отступив в сторону и пожимая его руку, все еще находившуюся в моей.

— Не за что, — ответил Роланд, открывая калитку.

— До свидания, — попрощалась я на оптимистической ноте, несколько смазанной тем, что Роланд уже шел к крыльцу, а я оставалась на тротуаре.

— Нужно их подвязать, — сказал он, отведя свисающие ветки от двери. — Похоже, глициния не пострадала.

— Хорошо, — весело отозвалась я, роясь в поисках ключей.

— Можно сходить у вас в туалет? — спросил Роланд.

— Что? — похолодела я.

— В ту-а-лет, — повторил он.

— Что? — Я все еще копалась в сумочке, хотя уже нащупала ключи. Они позвякивали у меня, прекрасно имитируя скрежет моих зубов.

— Мне надо пописать, — пояснил он. — Вы не возражаете?

— Ик, — вырвалось у меня. Сердце, этот стыдливый орган, сделало то, о чем рассказывается в книгах, — перевернулось. «Рут, — застучало в висках. — Рут, Рут, Рут».

— Беременные часто писают, — сообщила я.

Эти слова потрясли Роланда — собственно, с этой целью они были сказаны.

— Уф, — сказал он. — Наверное, так и есть.

— Ну ладно, заходите, — открыв дверь, я щелкнула выключателем. Света не было. Тут до меня дошло, что на всей улице нет ни одного освещенного окна и уличные фонари тоже не горят. Единственным источником света служила луна. После ночной бури светило, видимо, решило взять реванш и сияло вовсю.

— У меня в машине есть фонарик, — сказал Роланд и буквально через минуту вернулся с фонарем. Я, не успев опомниться и сообразить, что делать дальше, так и стояла в коридоре.

— Вверх по лестнице, первая дверь налево, — наконец произнесла я, перешла на кухню и снова машинально щелкнула выключателем. В темноте раздалось ворчание Брайана — его обычное приветствие. Забыв о благоразумии, я нашарила спички и пошла с коробком в гостиную, где стояла старая масляная лампа — моя любимая медная вещица. Обычно я пользовалась лампой во время вечеринок, там еще оставалось масло после Хеллоуина, устроенного для подружек Рейчел. Говоря «забыв о благоразумии», я имею в виду, что розовый стеклянный абажур лампы рассеивал прелестный мягкий свет, весьма способствующий созданию романтической атмосферы и совершенно не подходивший для прощания с таким красавцем, как Роланд. Даже если он чей-то муж, даже если его жена беременна…