Инна Туголукова - Собака мордой вниз

Дело кончилось плохо. Видимо, запасы Светкиного ума были обратно пропорциональны объемам ненависти Екатерины Семеновны.

Свекровь, не ограничиваясь больше косыми взглядами, тихим голосом говорила гадости, и взрывная Светка начинала орать как резаная.

– Извини, мама, – говорил Арнольд, уволакивая в комнату красную, разъяренную жену. Отношения между ними стремительно ухудшались.

Гром грянул лучезарным субботним утром. Екатерина Семеновна долго мыла в коридоре пол, демонстративно гремя ведром, но из комнаты сына никто не вышел и усилий ее не заметил – естественно, нарочно, назло. А минуту спустя она увидела, как невестка, причесавшись у зеркала, почистила щетку, небрежно стряхнув волосы на влажный еще линолеум.

– Ах ты, мразь! – зашипела Екатерина Семеновна и ткнула в ненавистную спину остреньким кулачком, видимо, достаточно сильно. Потому что Светка взвилась, как отпущенная пружина и ударила ее по лицу, да так неудачно, что из носа хлынула кровь.

Светлана пыталась объясниться, Арнольд ее не слышал или не захотел услышать, поскольку женщина, ударившая мать, по определению не могла оставаться его женой.

На следующий день он подал заявление на развод.

В суде Светлана пригрозила:

– Разведешься, покончу с собой.

– Не говори ерунду, – поморщился он.

Брак расторгли, и Светка сдержала угрозу – напилась какой-то дряни. Конечно, она и не думала умирать, но судьба распорядилась иначе.

Через полгода после похорон, уладив все свои дела, Арнольд Гусев уехал в Москву, чтобы начать там новую жизнь.

Естественно, Соня знала, что инициатива наказуема, но не до такой же степени! Крутой смоленский парень Николаша попил ее кровушки в свое удовольствие.

Весь день они мотались по Москве, устали, замерзли, и Соня надеялась, что задумка с ночным клубом благополучно почит в бозе, ан не тут-то было.

Они тащились по забитому машинами Новому Арбату со скоростью больной черепахи, но ведь тащились! Николаша, наглотавшийся в «Ростиксе» курятины, как удав, сладко подремывал, и Соня уже начала прикидывать, сколько времени уйдет на преодоление Кутузовского проспекта. Но тут пассажир пробудился и пришел в большую ажиотацию.

– Во! – закричал он. – Гляди! Ночной клуб «Мятный носорог». Клевое название! Сворачивай!

– А может, не стоит? – возразила Соня. – Ты устал, вон глаза слипаются. Отвезу тебя домой…

– Ты же обещала! – занервничал Николаша.

– Да там все равно раньше двенадцати делать нечего, а сейчас только восемь. Где мы убьем четыре часа?

– В кино сходим, – предложил сообразительный тинейджер. – Вон, в «Октябрьский». Давай паркуйся…

Возле кассы они немного поспорили – Николаша предпочитал кровавые битвы, Соня, естественно, любовь – и в итоге сошлись на комедии «Мистер Бин на отдыхе».

До начала сеанса оставался еще час, который решено было провести в баре.

– Может, возьмешь мне бутылочку пива? – закинул удочку предприимчивый смолянин.

– Нет! – отрезала Соня. – Только кофе и пирожное.

– Тогда два.

– Что именно?

– Два пирожных.

– А пузо у тебя не треснет?

– Не треснет, – заверил Николаша. – Чтобы у меня пузо треснуло, мне, знаешь, сколько съесть нужно?

– Догадываюсь, – вздохнула Соня.

Фильм привел Николашу в абсолютный восторг. Он ржал, словно выпущенный в весенние поля молодой жеребец, стучал ногами, бил себя по ляжкам и в особо замечательных местах тыкал Соню локтем под ребра, призывая разделить собственное упоение.

В половине двенадцатого они сидели за столиком в ночном клубе «Мятный носорог», и Соня была уже никакая. «В трудную минуту, – учил Егорыч, – вспомни, что рано или поздно все это обязательно кончится». «Господи! – думала Соня. – Ну когда же? Когда?! Хорошо, если рано, а если поздно?..»

Похоже, все и впрямь только начиналось. Пространство вокруг стремительно заполнялось, превращаясь в подобие преисподней. Соня и представить себе не могла, что ночами в Москве кипит такая бурная жизнь. В темноте метались сполохи света, в танцевальном круге дергались полуобнаженные тела, в уши били идиотически громкая музыка и вопли диджея, глаза слезились от табачного дыма, а в воздухе висел тяжелый дух разгоряченной потной плоти, избыточной парфюмерии и интенсивно выделяемых феромонов.

В отличие от Сони Николаше здесь нравилось все – зажигательная музыка; прикольные девчонки с голыми животами в хитрых одежках, призванных не скрывать, а показывать; атмосфера, напитанная предчувствием секса.

– Может, потанцуем? – небрежно предложил он.

И Соня, представив на минуточку, что кто-то из знакомых увидит, как она тут выламывается с этим щенком в приспущенных по самое не балуй джинсах, рассмеялась:

– Пригласи какую-нибудь девочку, сынок.

Это было царство двадцатилетних, и вряд ли кто-нибудь из ее окружения…

– Совращение малолетних. Статья сто тридцать четыре. Лишение свободы на срок до четырех лет.

Соня медленно повернулась – всем телом, словно ее мгновенно разбил радикулит.

Даник, красивый, лощеный, насмешливо смотрел на нее сверху вниз, обнимая за талию ослепительную блондинку.

– Как говорится, на безрыбье и рак рыба? А я тебя предупреждал, помнишь? Но не думал, что ты падешь так низко.

– Ты, я вижу, тоже не с женой отрываешься, – вспыхнула Соня.

– А тебя это не касается. Ты бы лучше о мальчике своем позаботилась. Ему спать давно пора, чтобы завтра в школе носом не клевать.

– А у нас каникулы, – на всякий случай пояснил «мальчик».

– Ну, это полный отстой! – развеселился Даник. – Жаль, что в России не действует полиция нравов. Я бы, так и быть, по старой памяти стал твоим адвокатом.

– Кто это? – полюбопытствовал озадаченный Николаша.

– Это? – зловеще переспросила Соня. – Это, сынок, твой папаша.

– Чего?.. – начал было «сынок», но Соня пнула его под столом по косточке, и тот заткнулся, задохнувшись от боли.

– Закрой рот! – на всякий случай строго приказала она. – Да, я говорила тебе, что папа умер, но ты же видишь, какое это… дерьмо! Лучше вообще не иметь отца, чем вот такого козла!

– Что ты мелешь? – заволновался Даник. – Не считай меня идиотом! Этот номер у тебя не пройдет!

– Это не номер, – задушевно поправила Соня. – Это жизнь. Но тебя она тоже совершенно не касается. Ты упустил свою птицу счастья, – кивнула она на вконец обалдевшего Николашу и ласково позвала: – Пойдем, сынок, тебе действительно давно пора спать…

Они ехали по ночному Кутузовскому проспекту, на глазах вскипали злые слезы, и Соня, спеша подавить рвущееся из горла рыдание (а с чего, с чего ей, спрашивается, рыдать?!), горестно хрюкнула.

– Ну, чего ты, Сонь? – подал голос Николаша. – Расстроилась из-за этого чувака? Ты бы видела, как он варежку раскрыл!.. Он что, тебя бросил из-за этой выдры?

– Она не выдра, – заступилась объективная Соня.

– Ну и что? Все равно ты гораздо красивее, – горячо заверил Николаша. – В тебе есть… это… внутреннее содержание. Хочешь, я тебя с двоюродным братом познакомлю? Родные-то мои оба женатые. Подкалывают меня, говорят, что в сказках, если три брата, то два всегда умных, а младший дурак. А я говорю: «Зато он обычно царем и становится». А родственник у меня нормальный, ты не думай. Это он только с виду суровый мужик. А так-то добрый и денег навалом. Видала, какую квартиру отхапал? И главное, напротив тебя.

– Спасибо, Николаша. Это, конечно, самое главное, – улыбнулась Соня, тронутая его неуклюжим сочувствием. – Ты не волнуйся, у меня все в порядке. А этого, как ты говоришь, чувака я сама прогнала за ненадобностью. Просто он всегда такой самодовольный, хотелось сбить с него немного спеси. Но конечно, не таким способом – не стоило болтать глупости. Ты меня извини.

– А по мне, клево получилось. Ты бы видела его лицо! Он, по-моему, вообще обоссался. Кипятком.

– Ты лучше на дорогу смотри и показывай, куда ехать. Нам же здесь где-то сворачивать? Надеюсь, ты сам-то знаешь?

– Да вроде вон за той высоткой.

– Что значит – вроде? – обомлела Соня. – Ты что, не помнишь, где живешь? А ну-ка, напрягай свои куриные мозги! Я не собираюсь здесь крутиться до завтрашнего утра! О Боже! Уже давно до сегодняшнего! – взглянула она на часы.

– Да чё ты, Сонь? Ща найдем…

– «Ща найдем», – передразнила она. – Ты, случайно, не потомок Ивана Сусанина? Он вроде в ваших краях геройствовал. Так я тебе устрою воспоминания о будущем.

– Да ладно, чё ты возбудилась-то из-за ерунды? Ща позвоним Нодику, он подскажет…

– На! Звони! – сунула она ему свой мобильный. – И моли Бога, чтобы твой Нодик еще не спал.

– А как тут у тебя?..

– О Господи! – Соня съехала на обочину и остановила машину. – Дай сюда! Диктуй номер!

Арнольд Вячеславович ответил после первого же гудка, и Соня передала телефон Николаше, включив громкую связь.

– Привет, брателло! – бодро начал тот. – Мы здесь маленько заплутали…

– Передай трубку водителю!

– Я слушаю, – подала голос Соня.

– Где вы сейчас находитесь?

– Кутузовский проспект, восемьдесят восемь.

– Стойте на месте, я подъеду.

– Да вы просто объясните…

– Я сказал: стойте на месте!

Нет, это немыслимо! Говорит с ней так, будто она в чем-то провинилась перед этой семейкой! Вот уж воистину – не делай добра, не получишь зла. Ничего! Сейчас она поставит на место этого зарвавшегося гуся, возомнившего себя орлом неизвестно на каких основаниях.

Но осуществить задуманное не получилось, ибо сначала рядом с ними припарковался ожидаемый джип, потом из него показался вполне предсказуемый Гусев, а в следующее мгновение Соня разглядела на его голове некую смутно знакомую спортивную шапочку и с изумлением (нет, скорее с ужасом!) поняла, кто был тот неизвестный благодетель, который доставил ее из Снегирей в Москву и которому она так идиотически откровенно поведала о своей нелегкой судьбе, неудавшейся личной жизни, неинтересной работе и снобе начальнике…

– Сядь в машину! – бросил Николаше Арнольд Вячеславович и, проследив взглядом, как тот торопливо скрывается в недрах джипа, повернулся к Соне. – Я еще могу понять легкомыслие подростка, а вот ваше не поддается никакому определению, – начал было он, но тут же осекся, увидев ее потрясенное лицо, – не каждый человек, совершив ошибку, пусть даже и невольную, испытывает столь сильное раскаяние. – Ну ладно, – смягчился Гусев. – Отец там с ума сходит. Позвонить-то могли хотя бы?

– Да, – тупо кивнула Соня.

– Вы вообще в состоянии управлять машиной? – насторожился Арнольд Вячеславович, и в его голосе опять зазвучали начальственные нотки. – Надеюсь, вам не пришло в голову…

– Что именно? – очнулась Соня. – Напоить вашего драгоценного племянника до поросячьего визга и изнасиловать на заднем сиденье? Только об этом и мечтала, но ваше дурацкое появление спутало мне все карты!

Она смерила его надменным взглядом, хлопнула дверцей и рванула машину с места. Вернее, хотела рвануть, но верный конь даже не дрогнул – стоял как приклеенный. Наверное, она дернула не за ту уздечку.

Гусев с интересом наблюдал за ее судорожными манипуляциями, а когда наконец собрался вмешаться и шагнул к машине, та скакнула вперед, как лягушка, и умчалась, едва не сбив его с ног.

– Сонька? Привет, это Марта! Сообщаю тебе, что сбежала на неделю раньше срока.

– Господи, ну что же ты творишь!

В последнее время тетку мучили проблемы с желудком. И после долгих и безрезультатных мытарств по врачам она легла на обследование в гастроэнтерологическую больницу, чтобы определить наконец причину своих недомоганий.

– Зачем же ты это сделала?!

– Не выдержала. Такое убожество, антисанитария. На всю хирургию один туалет, да и тот залит водой по щиколотку, то есть хочется верить, что именно водой. На заднице от уколов затвердела шишка размером с кулак, так у них даже йода нет, чтобы сетку сделать! На стене висит объявление: «Обо всех случаях вымогательства просим немедленно сообщать в администрацию». Все, как у порядочных, ни хухры-мухры. А на деле, пока денег не дашь, никто даже в сторону твою не посмотрит, хоть ты дерьмом изойди, хоть кровью залейся. Со мной в палате женщина лежала, так оперирующий хирург ее предупредил в оригинальной форме: «Ваш доклад будет стоить двадцать тысяч». Как тебе это нравится? После операции пришел за деньгами ничтоже сумняшеся, вместе с ассистентом. А бедолаге этой прооперированной таких денег вовек не собрать, разве что квартирку заложить – единственное свое достояние. Она им по две тысячи в конверт определила и говорит: «На доклад, извините, не хватило. Только на тезисы». Ассистент покраснел как маков цвет, видно, остатки совести еще не растерял. А у врача аж морду перекосило. В общем, убежала я оттуда без оглядки. А дома так хорошо! Чисто, уютно и пахнет вкусно. Чувствуешь, на что намекаю?