Ответить Соня не успела, поскольку зазвонил мобильный, и на дисплее высветилось имя «Маша» – подпольная кличка майора Шарафутдинова. Соня придумала ее после того, как обнаружила, что сама проходит в его мобильном списке абонентов под кодовым названием СОБР. Для майора – Софья Образцова, для жены – Специальный отряд быстрого реагирования. Остроумно, правда? А главное, удобно и вообще просто замечательно.

Далее в списке имен значились ОМОН, РУБОП и ОБЭП. И Соня с Мартой немало повеселились, разгадывая сии замысловатые аббревиатуры. Не в смысле истинного значения, естественно, а на предмет замаскированных в них дам. А в том, что за сими грозными обозначениями сокрыты именно дамы, лично у Сони не было ни малейших сомнений. Впрочем, как и права трепыхаться по этому поводу.

С Шарафутдиновым они встречались довольно часто, если учесть его сумасшедшую работу, семью и список закодированных абоненток, которых тоже приходилось окучивать время от времени.

А может быть, она ошибалась. В смысле ОМОНа и РУБОПа. Может, именно она, Соня, и была той единственной и любимой женщиной майора Шарафутдинова, о которой поют песни и слагают стихи. Если, конечно, забыть при этом о жене с дочками. Но разве можно об этом забыть?

Жену звали нежным именем Гюльнара, старшую дочку загадочным – Рушана, а малышку – Наиля. «Мои-то три беды», – говорил о них майор Шарафутдинов. И это все, что слышала от него Соня. Он никогда не рассказывал ей о своей семейной жизни в отличие от Даника, который вечно ныл, жаловался, возмущался и недоумевал.

Инициатором их встреч всегда был Рафик. И Соню, честно говоря, пугала его неподдельная огненная страсть. Возможно, не последнюю роль здесь играла ее собственная сдержанность. А лукавить с ним она не хотела. Это был праздник плоти, феерически яркий, но душе на нем не было места. И Соня знала – когда Раф остынет, когда отпадет от нее, охваченный новой любовью, она будет вспоминать о нем с нежностью, но без грусти, все реже и реже, пока совсем не забудет. И даже желала этого, и ждала, и тяготилась, потому как нести тяжело, а бросить жалко. И боялась потерять в нем надежного друга, преждевременно оттолкнув, обидев, ущемив хрупкое мужское самолюбие…

– Алё, ты слушаешь?

– Да-да, – спохватилась Соня. – Конечно, слушаю! А как же.

– Значит, завтра я отъеду на пару дней, по работе. А у тебя в четверг тестирование, не забыла?

– В четверг? Ты же сказал, восемнадцатого?

– А в четверг, по-твоему, какое?

– Какое?

– Ну, Соня, что за детский сад! – расстроился майор Шарафутдинов. – Я договорился, люди ждут. Если ты не хочешь, так и скажи.

– Ну ладно-ладно. Все пройдет нормально. Приедешь – позвони. Я… буду скучать…

– Считай, что я поверил…

Сразу после тестирования впечатленная Соня поехала к Марте. А поскольку тетка кулинарией, мягко говоря, не увлекалась, заказала по мобильному пиццу на дом, пару салатиков и упаковку томатного сока. Так что к дверям они подошли одновременно с курьером, и, приняв у него коробку с пакетом и вручив взамен нужную сумму, Соня нажала на звонок, будучи во всеоружии.

– Быстро накрывай на стол! – весело распорядилась она. – Я голодная, как сорок тысяч братьев! Позавтракать не успела. А в этом дурацком тесте семьсот вопросов. Семьсот! Ты можешь себе представить? И каких вопросов! Вот послушай, я выписала некоторые, самые убойные: «У меня бывает кал черного цвета». А? Каково? Через это мелкое сито не проскочит ни один засранец, способный очернить своими нетрадиционными испражнениями девственную чистоту наших внутренних органов, то бишь милиции.

– Как только они туда просеиваются, хотелось бы знать, – злобно ощерилась Марта. – Эти твои засранцы. На прошлой неделе поехала с клиентом в Красногорск. Он по дороге на дачу сбил возле Дедовска старичка прохожего. Тот умер в больнице. Так два сопляка дознавателя из местного РОВД – в моем присутствии! – говорят ему: «Зачем тебе бабки тратить на адвоката? Плати нам, и мы порешаем все вопросы».

Сегодня ночью звонит мне тетка – сына арестовали с наркотиками. Договорились с ней встретиться утром, заключить договор на защиту. А следователь наркоконтроля, который ее отпрыска допрашивал, сказал: «Если заключите договор с адвокатом, которого я укажу, и передадите ему десять тысяч долларов, мы отпустим вашего сына под подписку о невыезде. А уж как дальше дело пойдет, гарантировать не могу, поскольку взяли его с поличным».

«Ну что ж, – говорю я ей, – тут возможны три варианта развития событий. Первый тот, что он озвучил, – сына до суда не арестуют. Второй – провокация с его стороны, вас привлекут за дачу взятки должностному лицу. А третий – вы ставите в известность о вымогательстве службу собственной безопасности, идете к нему с помеченными купюрами, и мерзавца изобличают». А она мне на это ответствует: «Я пойду к нему с диктофоном, так что второй вариант исключается. А что касается третьего, так неужели вы думаете, я начну бороться за чистоту их рядов, вместо того чтобы вытащить сына из тюрьмы хотя бы на этом этапе?»

Вот и все дела. Я даже не говорю о совести и чести. Я говорю о страхе. Ведь они же ничего не боятся!

Знаешь, если бы я работала в службе собственной безопасности, то пахала бы сутками и по-настоящему наслаждалась, уничтожая всю эту мразь!

– «Адвокатическая трагедия». Часть третья, заключительная – «Шум и ярость», – подытожила Соня. – Вот ты всю жизнь в прокуратуре протрубила. У вас там, конечно, все по-честному было, как в кино.

Марта пожевала губами.

– У нас в группе одна девочка училась из Баку, дочка какого-то местного божка. Динара Фейзулаева ее звали. Лет через пятнадцать после окончания университета она в Москву приехала и меня разыскала. Я тогда уже зональным прокурором работала. А у нее какие-то криминальные проблемы приключились то ли с братом, то ли с мужем – не важно. Достаточно, думаю, серьезные, если разбирались на союзном уровне. И вот она просила вывести ее на нужного человека, чтобы тот за большие деньги решил все их проблемы. Я ей, помню, тогда сказала в благородном негодовании: «Ты эти свои азербайджанские штучки брось! В прокуратуре Союза взяток не берут!» А она мне ответила: «Дура ты, Марта. Берут, и много. Я ведь тебя не прошу поступиться принципами – просто выведи на нужного человека». Это я сейчас понимаю, какой жалкой идиоткой выглядела в ее глазах, а тогда свято верила в свою правоту.

– А если бы ты, нынешняя, оказалась в такой ситуации?

– Трудно предугадывать свои действия, – задумчиво проговорила Марта. – Но думаю, взяток брать не смогла бы. Даже если бы захотела, не смогла.

– Вот видишь, – укорила Соня, – везде есть честные люди, в том числе и в милиции.

– Например, твой Шарафутдинов.

– Во-первых, он не мой.

– Вот именно что немой. Все они честные, но немые. Засунут язык в задницу и помалкивают, честность свою лелеют, вместо того чтобы кричать на всех углах.

– О чем кричать-то? «Свободу Юрию Деточкину»? Я, конечно, оценила твой каламбур, но…

– Ладно, – махнула рукой Марта. – Замнем для ясности. Все это разговоры в пользу бедных. Подсчитываем, сколько должно поколений смениться, чтобы мы от былых мерзостей очистились, а они, нынешние-то, с каждым годом гнуснее нас, прежних. Давай сменим тему. Выпустила пар – и ладушки. А в ментовку я тебе идти не советую. Тоже мне работенку нашла – деяния милицейские приукрашивать.

– Ты несправедлива. Просто злишься, а гнев плохой советчик, сама сколько раз говорила. А в пресс-центр я пойду, это дело решенное. И я своих решений не меняю.

– Свежо придание. Впрочем, ты же у нас девушка принципиальная.

– Вот именно.

21

Между тем настал день аудиенции у его величества Арнольда Вячеславовича Гусева. И Соня к нему основательно подготовилась. То есть хотела подготовиться основательно, но из этого ничего не получилось. И даже еще того хуже – получилось, но наоборот – со знаком минус.

Накануне Соня решила лечь пораньше, чтобы как следует выспаться и выглядеть в судьбоносный день, словно майская роза, омытая утренней росой. Поэтическую ассоциацию навеяли новое неземной красоты бордовое платье и подобранные специально к нему украшения из горного хрусталя в серебре. А чтобы уснуть наверняка, не мучась дурными предчувствиями и опасениями, она выпила перед сном стакан теплого молока с медом. Хотя ни молока, ни меда не любила и отродясь в чистом виде не употребляла.

– А ты прими как лекарство, – посоветовала многоумная Фросечка.

И Соня послушно повлеклась в эти сети. Приняла сначала «лекарство», потом душ и, наконец, горизонтальное положение. Но уснуть не смогла, как ни старалась. Да что там уснуть! Глаз не сомкнула до самого утра – такая революция началась у нее в животе.

Так что пришлось ночь напролет бегать в сортир наперегонки с молодой Валентининой снохой – Витек, как честный человек, оформил-таки свои отношения с той самой «страшненькой девицей в очочках, как колеса», ибо долгие обжимания в коммунальной ванной даром не прошли – девица забеременела и теперь, мучась токсикозом, блевала с утра до вечера и соответственно с вечера до утра.

Фокус с майской розой, увы, не удался. В лучшем случае Соня тянула на подвядшую бледную лилию, разбросавшую анемичные лепестки по могильному холмику.

К утру напасть, слава Господу, прекратилась. Соня осталась к этому моменту девственно чиста, и извергать больше было нечего. Во всяком случае, медвежья болезнь ей не грозила. Уже хорошо.

Она не стала искушать судьбу и на завтрак не выпила даже чашки чаю. Так что к назначенным пятнадцати часам пустой желудок выводил такие рулады, что хоть стой, хоть падай в обморок.

Можно было бы, конечно, отменить визит и не соваться к Гусеву со своими извинениями, тем более что заявление об уходе уже написано и никто не хватает ее за руки, умоляя остаться.

А с другой стороны, когда же еще расставить все точки над i, если не сейчас? Самый подходящий момент. Извиниться и уйти с гордо поднятой головой и чистой совестью под желудочные фанфары. Понятно, что и так никто не помянет ее вслед недобрым словом. Хотя что за самонадеянность? Почему она решила, что кто-то вообще будет о ней вспоминать?..

– Заходите! – злобно выплюнула мерзейшая секретарша, не поднимая глаз. Видимо, опасалась испепелить нежелательную визитершу на месте.

Соня вздрогнула и вихляющей походкой направилась к двери. То есть не то чтобы она кокетливо крутила задом, Боже упаси! А просто как-то вся расслабилась от волнения.

В кабинете она замерла на пороге и сказала дрогнувшим голосом:

– Здравствуйте, Вячеслав Арнольдович!

Ладони вспотели, желудок трубил, как взбесившийся слон.

– Арнольд Вячеславович, – сдержанно поправил Гусев.

– Это не важно! – горячо заверила Соня. – Я записалась к вам на прием…

– Да вы присядьте, – жестом пригласил он ее пройти. – Что же в дверях-то стоять? В ногах правды нет.

«А в чем же правда? – мрачно подумала Соня. – В заднице? Тогда понятно, почему все у нас делается через это самое место».

– Здравствуйте, Арнольд Вячеславович, – нервно повторила она.

– Здравствуйте, – усмехнулся Гусев.

– Я записалась к вам на прием, потому что… потому что должна перед вами извиниться…

– А что вы еще натворили? – заинтересовался он.

– В том-то и дело, что ничего! – заволновалась Соня. – Я не имею к этому ни малейшего отношения! Я знать ничего не знала! А как только узнала, сразу записалась к вам на прием…

– Да вы успокойтесь, – мягко, как умалишенной, сказал Арнольд Вячеславович. – Не стоит так нервничать. Инцидент, конечно, неприятный, но вполне объяснимый. Вы хотите отозвать заявление?

– Да в том-то и дело, что не писала я никакого заявления!

– А кто же мог написать его за вас? – удивился Гусев.

– Мой отчим. У него от меня доверенность.

– Доверенность… на что?

– Хотя о чем я говорю! – спохватилась Соня. – Отчим тоже не писал никакого заявления!

– И кто же, по-вашему, это сделал? – осторожно осведомился Гусев.

– Ремонтная мастерская! Они направили счет страховой компании, а те возбудили дело или подали в суд, я не знаю, как это все происходит. Но я здесь совершенно ни при чем и готова возместить вам все убытки. Я только на прошлой неделе узнала от Егорыча, случайно, и сразу записалась на прием, но ваша секретарша…

– Подождите, подождите, – нахмурился Гусев. – Я не понял, вероятно, пропустил что-то важное. Вы о чем сейчас говорите?

– Арнольд Вячеславович, – терпеливо начала Соня. – Я пытаюсь вам объяснить, что к действиям страховой компании не имею ни малейшего отношения. И была совершенно потрясена, узнав о случившемся. Вы помогли мне в безвыходной ситуации, а то, что у меня при этом отвалился ржавый крючок, совсем не означает…

– Ах вот, оказывается, в чем проблема! – врубился наконец Гусев. – Ну, слава Богу, разобрались. А то я уже испугался, что кто-то из нас не совсем адекватно воспринимает действительность.