Джулия Лонг - Соблазн и страсть

Кит в изумлении уставился на отца:

— Убежал? Но как?

— Стража, по-видимому, сжалилась над осужденным и пропустила к нему в камеру женщину. Вот все, что мне известно, — проворчал герцог и добавил с сарказмом: — Согласно показаниям тюремщика, женщина была прекрасна как ангел. Но я все разузнаю, будь покоен. Думаю, не стоит напоминать тебе, что об этом никому ни слова. Даже девочкам. Никому!

И с этими словами отец вышел.

Кит в глубине души не сомневался, что этой женщиной была Кэролайн Олстон. Да, именно она помогла Морли сбежать, хотя, вне всякого сомнения, все придумал изобретательный Морли.

Кит вспомнил своего друга Джона Карра, которому Кэролайн разбила и поломала всю жизнь.

Итак, Морли сбежал, и он не умрет. Но с другой стороны, все не так уж плохо. Ведь сестры Холт снова вместе, а рядом с ними — их мать Анна. Морли же по характеру не мстителен, скорее практичен. Конечно, он был готов на все, на самый жестокий поступок, но все его жестокие поступки диктовались исключительно разумом, а не чувствами.

«Но нельзя же оставлять преступника на свободе», — подумал Кит. И он понял, что теперь у него снова появилось важное дело: надо было, во что бы то ни стало опять отыскать Морли.

Риса не было нигде — ни в Лондоне, ни в Ла-Монтань. И никто не знал, где он, — ни Уиндем, ни миссис Бейли, ни его камердинер.

Однако Сабрина подозревала, что кое-кто все-таки мог знать, где находится Рис. Ей очень не хотелось встречаться с этой женщиной, но у нее не было выхода.

И она решила навестить синьору Ликари.

Сабрина оглядела гостиную в доме бывшей любовницы мужа. Интерьер гостиной был отделан под «вкус сопрано» — рыжевато-коричневые цвета, обильная позолота, тяжелый бархат, сочные краски и мягкая мебель. Это было настоящее логово тигрицы, в котором та могла уютно расположиться со всеми удобствами.

Сабрине стало интересно, во сколько денег обошлась подобная роскошь ее мужу или другим обожателям синьоры Ликари. Однако талант певицы мог стоить и больше, чем предполагала Сабрина.

— Рада видеть вас, леди Роуден, — приветствовала ее вошедшая в комнату Софи. — Вашего мужа здесь нет.

— Мне это известно, — сухо ответила Сабрина. Певица посмотрела на нее с удивлением и с усмешкой заметила:

— Вы слишком уверены в себе. Как странно… Сабрина подозревала, что для Ликари она на всю жизнь останется жалкой провинциалкой.

— Я уверена, потому что хорошо знаю своего мужа.

— В самом деле? Тогда почему вы здесь?

Вопрос был более чем уместен. Сабрина, подавив раздражение и гордость, ответила:

— Потому что я знаю его сердце, но мне неизвестны все подробности его жизни. И я не знаю, где он сейчас. Я проверила все места, где он, по моему мнению, мог находиться, но нигде не нашла его. Я не знаю, где он, но, может быть, вам известно, где можно его найти?

Синьора Ликари молча пожимала плечами. Неяркий свет отбрасывал на нее золотистые тени, и в этих бликах София казалась неким светоносным существом.

— Хорошо, — сказала, наконец, певица. — Думаю, он достоин того, чтобы его любили.

Это замечание Софии неприятно поразило Сабрину. Холодно взглянув на певицу, она заявила:

— Я не начинала разговор на эту тему.

Софи снова изобразила недоумение. Какое-то время они обе долго рассматривали друг друга. Потом Сабрина неожиданно спросила:

— Вы любите его? — Она не понимала, зачем ей это нужно знать. Не понимала, как поступит, если узнает правду.

Вопрос как бы сам собой сорвался с ее губ.

— Ах, моя прелестная Сабрина!.. — рассмеялась певица, и смех ее напоминал звон серебристых колокольчиков. Она всегда так смеялась, когда хотела скрыть свое удивление. — Какое это имеет значение, раз вы его любите?

— А разве я сказала что-нибудь подобное? — вежливо осведомилась Сабрина. — Я еще раз спрашиваю: вам известно, где он?

По-видимому, устав от недомолвок и драматических пауз, Ликари ответила:

— Ему нравится ловить рыбу.

— Литтл-Оррик, — прошептала Сабрина. — Деймиен Рассел…

Софи Ликари одобрительно кивнула.

— Оказывается, вы знаете мужа гораздо лучше, чем думали, леди Роуден.

Их встреча могла оказаться волнующей и драматичной, но все получилось совсем иначе.

Рис сидел на краю мола, на берегу небольшого синего озера. Над ним сияло голубое небо, а удочка подрагивала в его руках. Возможно, он думал о Деймиене, а возможно — о ней.

— Рис, — тихо позвала Сабрина.

Она увидела, как напряглась его спина, как он осторожно положил удочку на камни и медленно повернулся к ней. Он словно боялся ошибиться, боялся, что ему послышался ее голос.

Но едва он увидел ее, как сразу вскочил, почти подпрыгнул. Его рубашка была расстегнута, а рукава закатаны. Волосы же сильно отросли, и ветер играл его длинными прядями. Лицо графа покрывала многодневная щетина, которая отливала синевой — на ее фоне даже не был так заметен синий цвет его глаз. Да, Рис выглядел сейчас очень непривычно, но все же…

«Боже, как он красив», — промелькнуло у Сабрины.

Он казался выше, чем прежде. Казался больше… А может, это потому, что он занимал большое и важное место в ее жизни?

Он сделал ей навстречу три шага и остановился, не сводя с нее глаз, ярко блестевших от падавших на его лицо солнечных лучей.

Она медленно приблизилась к нему. Когда Сабрина оказалась совсем рядом, она склонила голову и припала лицом к его груди. Какое счастье снова дотронуться до него, снова вдохнуть его запах.

Он тихо рассмеялся и тут же нежно обнял ее. Она прижалась к нему покрепче и обхватила руками его шею.

Они стояли в молчании очень долго. И, казалось, не решались взглянуть друг другу в глаза. Наконец он не выдержал и, взяв ее лицо в ладони, заглянул ей в глаза, затем поцеловал ее. Но перед тем как поцеловать, он тихо прошептал:

— Я люблю тебя.

Ей хотелось навсегда запечатлеть в памяти выражение его глаз в это мгновение, а также сказать, что она тоже любит его. Но прежде чем она успела сказать хотя бы слово, он снова поцеловал. Нежно, очень нежно его губы коснулись ее губ. Она закрыла глаза, пытаясь сдержать слезы.

— Да, люблю, — снова прошептал Рис.

Она рассмеялась, затем прижалась влажной от слез щекой к его груди.

И тут вдруг он спросил:

— Сабрина, почему ты встала в зале суда?

Вскинув голову, она взглянула ему в лицо.

— А ты увидел, как я встала?

— Кроме тебя, я почти никого не видел в зале, — признался он.

Она помедлила с ответом.

— Знаешь, Рис… Мне вдруг захотелось сказать всем, захотелось крикнуть на весь зал, что ты — очень хороший человек. Я была зла на бульварных писак и на тех, кто стоял за ними, на людей, которые полагали, что о тебе можно писать всякие гадости. Я хотела всем объяснить причины твоих поступков, в которых тебя намеревались обвинить. Раньше, чем кто-нибудь смог бы выступить против тебя.

Она умолкла и замерла на мгновение. А затем как ни в чем не бывало начала снимать с него одежду. И ей казалось, что это никогда не кончится, хотя на нем всего-то были рубашка и брюки. Наконец-то ее руки обхватили его обнаженное тело, и она снова к нему прижалась. Ее захлестнуло счастье, ведь в ее объятиях находился настоящий мужчина, сильный, смелый — и принадлежавший ей.

Тут он вдруг отстранился и, снова заглянув ей в глаза, со смехом проговорил:

— Ты всегда отличалась страстью.

В следующее мгновение Рис опять привлек ее к себе и крепко прижал к груди.

— Разве не ты виновен в этом? — шепнула ему на ухо Сабрина. — Ведь все это — твои тайны обольщения.

Вокруг них царили тишина и безмятежный покой. Чуть погодя он заговорил, а она, прижавшись щекой к его груди, слушала, как бьется его сердце.

— Нет, дорогая, ты изначально знала все тайны, которые я якобы раскрывал перед тобой.

И тут она вдруг вспомнила о том, что ей хотелось сказать ему. Запрокинув голову, чтобы видеть его сияющие глаза, она промолвила:

— Я люблю тебя, Рис.

Он на миг замер как изваяние. Потом с улыбкой сказал:

— Так вот в чем была главная тайна.

Октябрь 1821 года

Ричард Рис Уильям Джеймс Гиллрей, наследник рода Роуденов, был крещен в конце осени, но не в церкви Бакстед-Хита, как можно было ожидать. Обряд крещения проводили в Горриндже, где три витражных окна со словами «Вера, Надежда, Милосердие» отбрасывали цветные тени на толпу, собравшуюся в церкви. Так решила Сабрина, когда узнала подробную историю витражей. Три сестры Холт чувствовали себя ближе всего к отцу именно в этой церкви. Ведь благодаря его хитроумию им, в конце концов, удалось обрести друг друга и опять стать одной семьей.

Младенца, кричавшего весьма громко и выразительно, окрестили в честь трех смелых мужчин — отца, деда и человека, который пожертвовал жизнью, чтобы холодной зимней ночью спасти трех маленьких девочек и Анну Холт. Этим человеком был мягкий и добрый Джеймс Мейкпис. Кроме того, новорожденному дали одно имя — Уильям. Это имя очень нравилось и Рису, и Сабрине.

Конечно, Сюзанна и Сильвия немало удивились тому, с какой быстротой их младшая сестра не только вышла замуж, но и успела первой родить ребенка. Но поскольку замуж она вышла за Распутника, то многих подобная быстрота ничуть не удивила, а некоторые, мнившие себя пророками, даже уверяли, что они ожидали такого поворота дел.

В церкви негде было яблоку упасть. Все скамьи были заняты гостями. Тут были Сильвия с Томом, Кит с Сюзанной, а также Генерал и Дейзи Джонс. Были, разумеется, и леди Мэри Кэпстроу со своим неунывающим мужем Полом. Приехал даже Уиндем; он в шутку ворчал, что, мол, пришлось покинуть Лондон и ехать в провинцию. Но его ворчание явно было притворным, а недовольный вид — напускным; на самом деле он радовался — ведь ему предстояло стать крестным отцом будущего графа Роудена.

Анна Холт, занявшая место на самой последней скамье, долго рассматривала витражи. В отличие от своих дочерей она не ощущала присутствия Ричарда в этой небольшой церкви. Они не любили посещать богослужения, но зато им удалось произвести на свет трех очаровательных, полных энергии и страсти девочек. Анна улыбнулась, вспомнив их с Ричардом любовь. Только таким она хотела помнить Ричарда.

Тем не менее, у нее было одно совсем невинное желание. Ей очень хотелось, чтобы Ричард оттуда, сверху, увидел все, что происходило сейчас в церкви, где собралась его радостная семья в тот самый момент, когда все действительно были счастливы. Ведь Анна прекрасно знала, каким непостоянным может быть счастье и как легко его можно разрушить. Но счастье никогда не забывается. Именно память о мгновениях счастья помогла ей выстоять в самые трудные и тяжелые минуты жизни.

Наверное, Ричард был бы доволен, глядя на своих дочерей, которые нашли себе таких замечательных мужей, преодолев на своем пути к счастью людскую зависть, злобу и интриги.

Анна закрыла глаза и вообразила Локвуда живым. Теплые солнечные лучи, проникавшие сквозь окна, упали ей налицо, вызывая радужные пятна перед глазами.

«Мне так тебя не хватает», — мысленно обратилась она к воображаемому солнечному силуэту Локвуда.

Когда же она открыла глаза, рядом с ней сидел внушительного и почтенного вида джентльмен, рассматривавший ее с восхищением. Ею вдруг овладело странное наваждение — казалось, будто этого человека послал ей сам Ричард.

Этот человек очень походил на Кита Уайтлоу, только был намного старше виконта. И все же он показался Анне чрезвычайно привлекательным. Грива седых волос, густые брови, но глаза не столь яркие, как у Кита. Да и морщины, конечно же. А как им не быть у мужчины в таком почтенном возрасте? Их взгляды на миг встретились, и Анну охватило сладостное, приятное ощущение, которого она не испытывала лет двадцать, — то было неожиданное предчувствие чего-то более глубокого и значительного, чем простой интерес друг к другу.

Она протянула ему руку для поцелуя, понимая, что должна что-то предпринять в данной ситуации. Чуть привстав, он поклонился и назвал себя:

— Герцог Уэстфолл.

Ну да, конечно! Это отец Кита, вот откуда такое невероятное сходство. Само собой разумеется, что герцог Уэстфолл приехал в Горриндж на крестины.

«Оказывается, у меня непреодолимая слабость к политикам», — с улыбкой подумала Анна. И, снова улыбнувшись, она представилась:

— Я Анна Холт, милорд. — Мысленно же добавила: «По-видимому, посещая церковь, все-таки можно обнаружить кое-что интересное».