Тара Сивек - Соблазн и закуски

Твою ж мать. У нее есть ребенок. Я искал эту девушку пять лет, а у нее оказался ребенок. Мда. Что называется, конкретный пипец.

– Милая, я в паре шагов от того, чтобы купить твоему отпрыску детский поводок. Или ошейник с электрошокером. Интересно, на него нужно получать разрешение?

В магазин вошел папаша ребенка, с которым мы недавно пересеклись на улице, и я постарался не отшатнуться, когда тот приблизился к Клэр, которая присела на корточки, чтобы обнять ребенка с таким лицом, будто ее вот-вот стошнит.

У Клэр фетиш на стариков. Этому мужику, наверное, под полтинник. Да… Меня бы тоже стошнило. Гадость. Она трогала его старые, сморщенные яички. Держу пари, когда он кончает, из его престарелого члена вырывается дымок. Мужик, наконец, обратил на меня внимание и осмотрел с головы до пят.

– А ты кто такой? – спросил он, очевидно позабыв в связи с болезнью Альцгеймера нашу встречу пару минут назад.

– У вас старые яйца, – сердито проворчал я.

– Джордж! – воскликнула Лиз, выходя со своей части магазина к Клэр и помогая ей подняться на ноги. Пока я сверлил взглядом затылок мужика, Лиз подошла к нему, а он повернулся и заключил ее в объятья. Какого хрена у него лысина на голове? А на яйцах у него все еще растут волосы? Мне захотелось вдарить по его старым лысым яйцам.

Нервный взгляд Клэр метался между мной и Старичком-Снеговичком. Интересно, что он скажет о том, что было у нас Клэр. И о почти-поцелуе, чуть было не случившемся перед тем, как он вошел и помешал нам.

– Я спал с вашей женой, – заявил я и вызывающе сложил руки на груди.

Все трое в шоке разинули рот, а на их лицах отразилось замешательство.

– Ты спал с моей бабушкой? А она читала тебе сказку на ночь? Деда говорит, она храпит.

Джордж шагнул ко мне, и я нервно сглотнул. Если забыть о его старых яйцах, можно было не сомневаться, что он способен надрать мне задницу. Или убить меня, причем обстряпать мое убийство так, что все будет походить на несчастный случай.

– Пааап… – предостерегающе протянула Клэр.

Пап? Вот жеж... Я и в самом деле мудак. Мудак с синдромом Туретта. Клэр ни разу не упоминала его имени, когда говорила о нем. Именно этот мужик врезал кому-то по лицу за то, что его назвали дедулей. И я только что сказал в лицо этому человеку, что у него старые яйца. Он прямо сейчас убьет меня.

– О черт. Я не спал с вашей женой. Ошибочка вышла.

Он замер, и если бы у меня был мозг, то с этого момента я держал бы рот на замке. Но очевидно, в день раздачи мозгов я был пьян.

– Я оговорился. Я хотел сказать, что спал с вашей дочерью. – Я услышал стон Лиз, увидел, как у Клэр отвалилась челюсть, и торопливо забормотал: – Но это не то, что вы думаете. Мы оба были очень-очень пьяны, и до недавней поры я даже не знал, кто она.

Ох, боже мой. Остановись. ПРЕКРАТИ!

Он выгнул бровь, и, клянусь, я услышал, как хрустнули костяшки его пальцев.

– Она пахнет шоколадом, и я не хочу, чтобы меня отшлепали.

Я заметил, как Клэр, стоящая за спиной Джорджа, ударила Лиз, которая давилась от смеха и, очевидно, находила происходящее очень забавным.

– Мне тоже не нравится, когда меня шлепают. А почему у меня на яицах нет волос? Мамочка, ты же не отшлепаешь его, правда?

– Да, мамочка, ответь нам. Ты отшлепаешь Картера за то, что он был плохим мальчиком? – проворковала Лиз голосом Мерилин Монро.

В царящем вокруг хаосе я еще не успел рассмотреть ребенка, которого держала Клэр. Сначала он стоял ко мне спиной, а на улице я не обратил на него особенного внимания. Клэр пришлось пересадить его на вторую руку, чтобы ударить Лиз. И прямо сейчас он пристально смотрел на меня. Он был очень красивым ребенком, что с такой мамой было неудивительно… Но было в нем что-то еще...

Я склонил голову набок. Он повторил за мной. Я понимал, что вокруг все молчат, но не мог отвести от него взгляд. Перед глазами у меня стало темнеть, и мне показалось, что вот-вот я упаду в обморок. У него мои глаза. У НЕГО МОИ ПРОКЛЯТЫЕ ГЛАЗА! Я постарался мысленно подсчитать, но в голове творился такой кавардак, что я не смог вспомнить, какая цифра идет после картошки!

Какого дьявола происходит? Это не может быть правдой. Мои сперматозоиды меня предали. Внезапно я представил, как они плавают и разговаривают голосом Брюса Уиллиса из «Уж кто бы говорил»:

– Давайте! Плывите быстрее! Этот маленький засранец понятия не имеет, что мы сбежали из презика! Йо-хо-хо, ублюдок!

Мои сперматозоиды с голосом Брюса Уиллиса те еще засранцы. Наверное, возомнили себя Джоном Макклейном из «Крепкого орешка» – другого разумного объяснения для всей этой хренотени у меня нет.

– Ты кто? – спросил я ребенка с моими глазами, когда наконец-то ко мне вернулся дар речи.

– Я – Гэвин Морган, а ты, черт возьми, кто такой? 

Вот черт.

Мой папочка отправит Картера на тот свет еще до того, как у меня появится хотя бы крошечный шанс сообщить ему об отцовстве. Впрочем, я совершенно уверена, что поезд уже ушел. Либо до него не дошло, либо он находился в состоянии шока. Или я полностью упустила тот факт, что ему понравилось кричать о волосатых яйцах и о шлепках.

Гэвину же нравится постоянно болтать о своих яичках. Возможно, это наследственное...

– Ты кто? – прошептал Картер, глядя на Гэвина с таким лицом, будто пытался в уме извлечь квадратный корень из числа пи.

– Я – Гэвин Морган, а кто такой, черт возьми?

– ГЭВИН! – возмутились мы хором. Все, кроме Картера. Тот по-прежнему выглядел так, будто его вот-вот стошнит.

Проклятье! Не так я все это представляла. После того, как мы с Картером сблизились, я поняла, что мне скорее надо во всем ему признаться. И я планировала сделать это сегодня, но постепенно.

И, разумеется, после того, как напою его очень большим количеством алкоголя.

– Это один из маминых приятелей, дружок, – сказала я Гэвину. На тот момент слово «приятель» показалось мне более уместным, чем «папаша, которого ты никогда не знал» или «тип, обрюхативший твою мамочку». Я могла бы дотянуть до его подросткового возраста, чтобы ошарашить его этой информацией.

Гэвину заскучал из-за отсутствия ажиотажа, поскольку все просто стояли и ждали, когда же мозг Картера взорвется. Концентрация у Гэвина была как у сидящего на крэке двухлетнего ребенка с синдромом дефицита внимания. Он начал извиваться в моих руках, и я поставила его на пол. Затаив дыхание, я смотрела, как Гэвин подходит к Картеру и останавливается напротив него, уперев руки в боки.

– Так ты мамочкин приятель? – спросил он.

Картер молча кивнул, стоя с разинутым ртом. Наверняка он даже не слышал Гэвина. Если б его спросили, нравится ли ему смотреть гей-порно и одновременно рисовать картины с котятами, и он бы и тогда только кивнул головой.

Не успели мы опомниться, как Гэвин отвел один из своих кулачков ярости назад и заехал Картеру прямо по самому дорогому. Картер тут же скрючился, зажав руки между ног и шумно дыша.

– О боже! Гэвин! – воскликнула я, потом метнулась к нему и развернула лицом к себе, пока позади меня папа и Лиз ржали как гиены. – Да что с тобой? Мы не бьем людей. НИКОГДА! – отчитала его я.

Пока Картер пытался восстановить дыхание, отец умудрился прекратить смеяться и извиниться.

– Прости, Клэр. Наверное, это я во всем виноват. Вчера я разрешил Гэвину посмотреть со мной «Бойцовский клуб».

Я – полное унижение Клэр.

– Из-за твоих приятелей однажды ночью тебе было плохо. А ты сказала, что он – твой приятель, – пояснил Гэвин, будто в этом был смысл, и отец захохотал еще громче.

– Ты совсем не помогаешь, пап, – прорычала я сквозь зубы.

– Не смей больше обижать мою мамочку, ты, говнюк! – прокричал Гэвин Картеру, наставляя на него палец.

– Господи боже, – прохрипел Картер. – Он что, только что угрожал мне?

– Господи бозе! – повторил за ним Гэвин.

Лиз поспешно взяла его на руки.

– Ладно, маленький мужичок, давай-ка мы с дедушкой и с тобой прогуляемся и поговорим о словах для взрослых? – сказала она Гэвинау, потом подошла к отцу и подхватила его под локоть.

Я бросила на нее благодарный взгляд. Она лишь улыбнулась и вывела папу с Гэвином, который шептал ей на ухо о чем-то, увиденном в мультике про Спанч Боба, за дверь.

Когда мы с Картером наконец-то остались наедине, я осмелилась взглянуть на него. Он не выглядел рассерженным. И не выглядел грустным. Он просто выглядел так, будто понятия не имеет, где находится, или какой сейчас день недели. Мы просто стояли и несколько минут смотрели друг на друга, и в итоге тишина меня доконала.

– Скажи же хоть что-нибудь, – взмолилась я.

Всего пару минут назад я пребывала в блаженстве. Картер наконец-то вспомнил меня, он обнимал меня и собирался поцеловать… Теперь все было разрушено. Из-за меня. Надо было рассказать ему раньше.

Картер затряс головой, будто пытаясь что-то из нее вытряхнуть.

– Это был ребенок, – констатировал он. – Я не люблю детей.

Я прикусила язык. Картер все еще пребывал в состоянии шока. Не могла же я просто нагрубить ему из-за того, что он сказал нечто подобное. Черт, да мне тоже не нравятся дети, и все-таки я живу с одним. Я люблю своего ребенка, но это не значит, что он мне все время нравится.

– Я же надел презерватив. Я точно помню, что на мне был презерватив, – сказал он обвинительным тоном и посмотрел на меня с выражением паники на лице.

Прекрасно, так получай за то, что я держала язык за зубами. Удовольствие, которое я ощущала, пока он прижимался ко мне и целовал мою шею, вылетело в окно.

– В самом деле? Ты правда помнишь? Хотя двадцать минут назад и понятия не имел, кто я такая? Нет, ты прав, ты надевал-таки презерватив. На три толчка, после того, как лишил меня девственности! Позволь кое-что объяснить тебе, Эйнштейн. Они эффективны не на все сто процентов, особенно если использовать их неправильным образом, – вспылила я.

– Да у меня же содержимое желудка подкатывает к горлу, когда кого-то тошнит. И я понятия не имею, как менять памперсы, – произнес он в ужасе.

– Картер, ему четыре. Он не ходит в памперсах. И Гэвин не Линда Блэр из «Изгоняющего дьявола». Он не фонтанирует днями напролет рвотой, – сказала я, закатив глаза.

– У меня болит член. Мне надо выпить, – пробормотал он, а потом развернулся и вышел за дверь.

*** 

К тому времени, как папа и Лиз вернулись с Гэвином в магазин, я была не в настроении для разговоров. Посадив Гэвина в машину, я, не говоря ни слова, выехала домой. Возможно, я вела себя как малое дитя, но мне было все равно. Я злилась на них за то, что они находили это смешным, а также на себя за то, что не рассказала Картеру сразу. И я бесилась из-за того, что все это сводило меня с ума.

Да кого волнует то, что он испугался и, возможно, больше никогда с нами снова не заговорит? Не то чтобы мы что-то теряли. Гэвин же не знает, кто такой Картер. Как можно потерять что-то, чего никогда не имел?

Но я его имела. Буквально. И даже несмотря на то, что в свое время я облажалась, мне было прекрасно известно, что именно я потеряла. Он открылся мне за две недели, и я знала о нем намного больше, чем прежде. Я узнала, что он любит свою семью и больше всего на свете хочет завести свою. Что он трудоголик и готов на все ради тех, кого любит. Мне было приятно находиться с ним в одной комнате, видеть его улыбку, слышать его смех, чувствовать его руки и знать, что я не одна в этом сумасшедшем родительском статусе.

Вот блин! Я попала. Мне не все равно. Я хотела его в своей жизни, в жизни Гэвина. Я хотела, чтобы Гэвин знал своего отца, и мне хотелось, чтобы Картер знал, какого потрясающего маленького человечка он помог создать. Я мечтала проводить с ним больше времени, и желала, чтобы он узнал меня. Не мою демоверсию, которую я предоставила ему по телефону из страха выложить все про Гэвина, и не версию-фантазию с шоколадным запахом, за которую он держался все эти годы, а настоящую меня. Ту, которая отложила все свои мечты ради воспитания сына. Ту, которая повторила б все это снова, если бы это означало, что она получит Гэвина. Ту неидеальную сумасшедшую меня, которая делает поспешные выводы и бесится из-за самых рутинных вещей. И которая отдала бы все на свете, лишь бы вернуться на пять лет назад в то утро и остаться в объятиях парня, пахнувшего как сладкие булочки с корицей, и чьи поцелуи обжигали сильнее огня.

Остаток дня я вычищала дом сверху донизу. Верный признак того, что я на взводе. Ненавижу убираться.