Джейми несколько мгновений обдумывал его слова, потом кивнул и собрался уходить. Надо аккуратно отнести Эмму в кровать, пока она совсем не ослабела.

— Что теперь со мной будет? — задал ему в спину вопрос Йен. — Ты оставишь меня здесь гнить или все-таки дашь мне шанс помочь тебе повалить этого мерзкого подонка, который называет себя моим дядей?

Джейми, ни слова не говоря, вынес Эмму из помещения, а Бон закрыл за ними дверь, оставив Йена сидеть в темноте.

В ту ночь Эмма очнулась от приятного ощущения, что кто-то нежно гладит ее по волосам.

— О, Джейми, — промурлыкала она, еще глубже зарываясь в пуховую подушку.

Если это сон, она не хотела, чтобы он заканчивался. Ей хотелось подольше в нем оставаться, чтобы Джейми нежно прильнул губами к ее губам, убедил их раскрыться и дал ей ощутить дразнящий вкус всех удовольствий, которые они собирались разделить.

— Приятных снов, моя дорогая девочка, — проворчал ей кто-то в ухо.

Эмма распахнула глаза. Над ней склонилось лицо, похожее на иссохшее коричневое яблоко, со сморщенными губами, застывшими в беззубой улыбке, а вовсе не красавец Джейми.

Эмма испуганно вскрикнула, слишком поздно сообразив, что это была всего лишь Мэгс. Женщина шаркающей походкой отошла назад и съежилась в уголке. Она прижала к лицу морщинистые руки и запричитала низким голосом.

Эмма села, оберегая раненое плечо. Стул рядом с кроватью был пуст. После того как Эмма пообещала Джейми строго выполнять его приказ и не вставать с кровати, он отправился к себе, чтобы впервые, с тех пор как в нее стреляли, как следует отдохнуть и выспаться.

Перед тем как уйти, он плотно закрыл ставни на окнах, чтобы в комнату не проникал прохладный ночной воздух. Огонь в камине почти погас, но серебристые полоски лунного света проникали сквозь щели в ставнях. Эмма разглядела, что Мэгс раскачивается в углу, как напуганный ребенок. Ее страх, что Хепберн послал: еще одного убийцу, чтобы прикончить ее, быстро исчез.

— Мэгс, прости, я не хотела напутать тебя, — тихо сказала Эмма, как будто вид женщины, нависшей, как стервятник, над ее кроватью, ей самой не укоротил жизнь на полгода.

Услышав голос Эммы, старушка прекратила выть и подняла голову. Немного поколебавшись, она встала и пошаркала назад к кровати. Сейчас она мало походила на ту склочницу с острым язычком, которая чуть раньше препиралась с Синклером у кровати Эммы.

Старушка присела на край кровати и, подняв загрубевшую руку, погладила взъерошенные кудри Эммы.

— Такая красивая, — певучим голосом сказала Мэгс. — Моя дорогая крошка. Моя любимая Лианна.

По спине Эммы пополз неприятный холодок. В памяти всплыли слова Джейми: Мэгс обезумела от горя, когда их нашли.

Возможно, она до сих пор еще не отошла от этого горя. Или появление Эммы всколыхнуло старые воспоминания. Насколько было известно Эмме, это была та самая спальня, где когда-то спала маленькая подопечная Мэгс.

— Это Эмма, Мэгс, — тихо сказала Эмма, стараясь не делать никаких резких движений. — Не Лианна. Лианна здесь больше не живет.

— Ты всегда была такой хорошей девочкой, — монотонно продолжала завывать старуха, словно не слышала Эмму. — Такой прекрасной дочерью. Ты никогда не бунтовала и была послушным ребенком. Ты всегда слушалась и делала то, что говорил тебе отец.

Эмму бросило в дрожь, когда она поняла, что старуха могла сказать то же самое и про нее. Эмма не знала, что лучше: поправить ее опять или не разубеждать, пусть хоть короткое время думает, что ее Лианна наконец вернулась.

— Ты очень любила свою Лианну, да?

— Да, я любила тебя, как мать любит свое дитя. Поэтому я знала, что однажды ты к нам вернешься. Я говорила ему, что он должен быть терпелив и никогда не должен переставать надеяться. — Старая нянька наклонилась ближе, понизив голос до хриплого шепота, который и разбудил Эмму. — Я говорила, что позабочусь об этом ради тебя, и я это сделала. Я все эти годы хранила это. Он пытался закопать это поглубже, чтобы никто никогда не нашел, но старая Мэгс знала, где искать.

Эмма, сдерживая любопытство, наблюдала, как женщина вытащила из кармана юбки из домотканой материи что-то завернутое в кусок тряпки. Она положила это Эмме на колени и, светясь от гордости, кивнула в сторону предмета.

Надеясь, что не найдет там высохший труп какой-нибудь птички или мышки, Эмма робко развернула тряпицу и обнаружила в ней простую шкатулку из красного дерева с крышкой на петельках. От шкатулки пахло сыростью и плесенью, как будто она долгое время пролежала в земле.

Эмма осторожно счистила остатки грязи, прилипшие к крышке, и обнаружила там овальную миниатюру, на которой была изображена молодая девушка, сидящая в лесу.

— Отец подарил ей это, когда ей исполнилось семнадцать лет, — сказала Мэгс, предупреждая Эмму, что она вновь перемещается между прошлым и настоящим. — Портрет, сделанный с наброска странствующего художника. Она так этим гордилась! Я до сих пор помню, как она обняла его и покрыла его лицо поцелуями.

Эмма повернула шкатулку к окну, рассматривая миниатюру в мягком свете луны. Она могла бы поклясться, что Джейми был копией своего деда, но и от матери он тоже кое-что унаследовал. Царские скулы, привлекательные лучики в уголках глаз, когда он улыбался.

Эмма, прищурившись, смотрела на портрет, пытаясь рассмотреть форму ожерелья, украшавшего грациозную шею Лианны. Похоже, это был гэльский крест.

— Давай, — поторопила ее Мэгс, — открывай.

Слегка дрожащей рукой Эмма взялась за крышку.

— Мэгс, что ты, по-твоему, делаешь?

И Эмма, и Мэгс подпрыгнули с виноватым видом и повернули головы в сторону двери.

Там стоял дед Джейми. Его широкие плечи скрывала мантия тьмы, и от этого он казался еще выше и еще внушительнее.

— Ты не должна тревожить нашу гостью, Мэгс. Ей надо отдыхать.

— Да, милорд. Я просто хотела узнать, не надо ли ей другое одеяло.

Эмма хотела прикрыть шкатулку краем одеяла, но обнаружила, что она уже исчезла в кармане Мэгс. Перед тем как отойти от кровати, она вновь напугала Эмму, с озорным видом подмигнув ей.

— Не обращай внимания на старую Мэгс, девочка. — Старик отступил в сторону, давая Мэгс шаркающей походкой пройти мимо. — Иногда по ночам, когда ей не спится, она бродит душой и телом.

На долго секунды он стал таким же задумчивым, как была Мэгс, когда медленно кралась к кровати Эммы, чтобы погладить ее волосы. Неужели он тоже не спит по ночам, подумала Эмма, бродит по крепости, охваченный воспоминаниями о своей бедной, обреченной на смерть дочери.

— Спи спокойно, детка, — хрипло сказал старик, прежде чем раствориться в темноте.

Теперь его плечи ссутулились еще больше, чем когда он только появился.

Эмма со вздохом упала на подушки. Беглый взгляд на портрет матери Джейми все еще тревожил ее. Интересно, почему к ее одинокой кровати приходят все, кроме одного человека, которого она больше всего хотела увидеть.


Глава 27


Когда на следующее утро Эмма проснулась, стул рядом с ее кроватью был по-прежнему пуст, и ее не покидало странное ощущение, как будто ее чего-то лишили. В комнате послышался унылый вздох, и Эмма поняла, что она не одна.

Она села в кровати и увидела, что перед камином, положив лохматую голову на массивные передние лапы, растянулась огромная охотничья собака.

— Хорошая собачка, — пробормотала Эмма, с тревогой глядя на пса и гадая, успел ли он уже поесть.

Пес казался таким большим и свирепым, что вполне мог разбросать вокруг камина и ее кости.

Собака, услышав ее голос, еще раз печально вздохнула и прикрыла выразительные коричневые глаза, всем своим видом показывая, что не собирается есть Эмму, а остаток дня намерена проспать. Может, она ест только оленей.

Пока Эмма спала, кто-то уже тихонько проскользнул в комнату и раскрыл деревянные ставни, и теперь в помещение проникал солнечный свет. Эмма осторожно пошевелила раненым плечом. Сегодня такой боли и напряжения, как вчера, в нем не было.

— Миледи?

В дверях появилась Мэгс, стараясь удержать в одной руке объемный узел с одеждой, а в другой — керамический таз для умывания, наполненный горячей водой.

— Доброе утро, Мэгс, — осторожно сказала Эмма, размышляя, помнит ли старушка их ночную встречу при свете луны и по-прежнему ли думает, что Эмма — мать Джейми.

Мэгс шаркающими шагами прошла к грубо сколоченному столу, который стоял справа от камина. У нее были спокойные чистые глаза, и ничто не напоминало то любящее создание, которое прокралось в комнату Эммы, чтобы погладить ее по голове, пока та спала.

— И тебе доброе утро, девочка! Я принесла тебе свежее платье и чулки и все, что нужно, чтобы помыться.

Озадаченная переменами в поведении женщины, но сгорая от нетерпения проверить свою физическую форму, Эмма выбралась из кровати и подошла к столу.

— Твой хозяин не наказал тебя за ночной визит ко мне?

— Ха! — Мэгс наклонилась ближе и подмигнула Эмме, в ее глазах промелькнул уже знакомый озорной блеск, который Эмма заметила ночью. — Я уже давно перестала принимать приказы от хозяина. Теперь я говорю ему, что надо делать. — Она похлопала Эмму по руке. — Не волнуйся, девочка. Я принесла все, что тебе нужно, — повторила она, как будто желая подчеркнуть, что в этих словах скрывается особое значение.

Старая нянька вышла из комнаты, и большая долговязая собака, встав со своего места, вышла следом за ней. Эмма пошла закрыть за ними дверь, но при этом не переставала думать о старушке. Она просто немного сумасшедшая или действительно представляет опасность?

Таз с горячей водой быстро отвлек ее от тревожных мыслей. Она сбросила через голову ночную рубашку, стараясь не зацепить повязку на руке. Когда она опустила тряпочку в горячую воду, сразу вспомнила, как погружалась в ванну, которую в доме Мьюиры для нее организовал Джейми. Если бы тогда она знала то, что знает теперь, она бы пригласила его присоединиться к ней.

Эмма прикрыла глаза. Теплая вода тонкой струйкой стекала между грудей, и она вздохнула от удовольствия, легко представив себя и Джейми в той ванне, их скользкие и мокрые тела, напряженно стремящиеся к совершенному счастью, которое может наступить только тогда, когда эти тела соединяются в одно целое.

Она распахнула глаза. Вряд ли Джейми стремительно войдет в эту дверь, только чтобы увидеть, как она сгорает от страсти, превращаясь в пудинг. Насколько ей известно, его вполне удовлетворила их единственная совместная ночь. Возможно, и эти долгие часы, пока она была между жизнью и смертью, он провел у ее кровати, ощущая вину, а не из-за сильной привязанности.

Настроение совсем испортилось, поэтому она быстро закончила плескаться в воде и насухо вытерлась. Платье, которое ей принесла Мэгс, больше напоминало киртл.[11] Оно было скроено из куска темно-синей шерсти с изящным колоколом юбки длиной до пола. Когда Эмма надела платье и расправила кружева, которыми спереди был расшит старомодный лиф, ей почему-то подумалось, не принадлежало ли когда-то и это платье матери Джейми.

Когда Эмма взяла чулки, которые ей оставила Мэгс, она поняла, что, кроме одежды, Мэгс принесла ей кое-что еще.

На столе, наверно, как тридцать лет назад, стояла шкатулка Лианны Синклер. Сердце Эммы неожиданно прыгнуло в пятки. Она украдкой посмотрела на дверь, точно зная, что должна была чувствовать Пандора. Может, ей следует просто подождать появления Джейми или старика Синклера, чтобы вернуть шкатулку ее законному владельцу?

Скорее всего, внутри коробочки нет ничего важного. Мэгс вероятнее всего хранила там какие-нибудь заветные безделушки, оставшиеся с детства ее молодой госпожи. Какой-нибудь пейзаж, выполненный акварелью, а может, собранные и засушенные цветы.

Эмма пробежалась пальцами по миниатюрному портрету, который был вставлен в крышку шкатулки, и удивилась, насколько нетвердой была ее рука. Интересно, мать Джейми уже встретила своего молодого любовника, когда была написана эта миниатюра? Несмотря на застенчивую улыбку девочки, у Лианны были понимающие глаза женщины, которая хранила опасный, но восхитительный секрет.

Слова Мэгс, эхом звучавшие у нее в голове, и пугали, и дразнили Эмму. Потому что секреты Лианны ее не интересовали. Она сгорала от нетерпения узнать секреты ее сына.

В следующую секунду Эмма поняла, что открывает крышку шкатулки. Послышалось несколько неестественных нот, настолько же навязчивых, насколько прекрасных. Это оказалась не просто шкатулка. Это была музыкальная шкатулка. Внутри лежала пожелтевшая от времени бумага.

Эмма извлекла ее из шкатулки и осторожно развернула, стараясь не повредить хрупкие края. Пристально всматриваясь в выцветшие чернила, Эмма поднесла бумагу к окну.