— Где же вы их взяли?

Самый неподходящий вопрос, и она это знала. Леди не обсуждают деньги.

— Призовые деньги за захват французского брига, кроме того, наследство от семьи моей матери. Мне понадобятся большие суммы, когда я верну себе фамильное поместье. Но у меня их достаточно, чтобы очень достойно обеспечивать мои удовольствия.

Он говорил таким ровным голосом, что Уотерс, вертясь на каблуках и наблюдая, как клирик запирает церковь, не заметила ничего подозрительного.

Пальцы Люка обвили ладонь Эйврил и принялись рисовать круги на ее ладони. Когда она напряглась и попыталась вырваться, он повернулся на скамейке, закрывшись плечом от горничной, и поднес руку Эйврил к своим губам. Она попыталась вырвать руку во второй раз, но он вобрал губами ее указательный палец.

Его рот был горячим и влажным, испытание оказалось непосильным для нее. Она глубоко вздохнула, ее взгляд утратил непреклонность. Другие пальцы касались его лица и чувствовали успевшую отрасти щетину. Когда она поняла, что это за имитация, ее щеки покраснели, веки опустились, словно погружая в полный чувственности сон.

Эйврил попыталась отнять руку вновь, и он слегка прикусил ее палец зубами.

— Отпустите меня, — потребовала она. — Это неприлично!

Он отпустил ее и улыбнулся.

— Что за непристойная фантазия, Эйврил, — пробормотал он, облизывая губы. — Что вы скажете на это?

Она поднялась:

— Уотерс, прекратите мечтать и подойдите!

— Да, мэм.

Девушка приблизилась, и Эйврил почувствовала укол вины за свой окрик.

— Нам следует сейчас же вернуться в гостиницу. Завтра трудный день. Благодарю вас, капитан д’Онэ, уверена, мы сможем найти дорогу обратно.

— Я надеюсь, вы не откажетесь от моего сопровождения. Я намерен защищать вас.

— Вы намерены соблазнять меня, — прошипела она, беря его под руку.

Отказ от его сопровождения вызвал бы ненужную сцену и лишние вопросы Уотерс.

— Защищать и соблазнять, — пробормотал он, открывая ворота, ведущие из церковного двора на улицу.

Эйврил рассмеялась, надеясь на то, что горничная не понимает предмета их спора.

— Вы пытаетесь примирить противоположности, капитан.

— Вовсе нет. Мне кажется, я знаю, что из этого вызывает у вас больший интерес, мисс Хейдон.

— В таком случае мы должны спорить вечно. Я уже достаточно утомлена этим.

— Я заметил, вы очень упрямы, мисс Хейдон, и способны упорно добиваться того, чего желаете.

— Того, что считаю правильным, — поправила она его. — Что касается упрямства, уж кто бы говорил.

Люк молчал, пока они пересекали рыночную площадь. Эйврил чувствовала ткань военной формы под своей ладонью, золотую тесьму, нашитую по краю рукава, прислушивалась к его тяжелым шагам по пыльным камням.

И было так хорошо чувствовать его рядом, как если бы они были респектабельной супружеской парой и возвращались в уютный дом после церковной службы. Витали и невысказанные слова, и чувственное напряжение, от которого у нее перехватывало дыхание, будто она спешила куда-то, и одновременно царил покой. Будет ли она чувствовать то же самое, идя с Эндрю Брэдоном? Будет ли это так же просто — гулять в молчании, без необходимости завязывать разговор?

Слова звучали, даже если он и не произносил их вслух: «Поцелуй меня», «Прикоснись ко мне», «Останься со мной». Они угадывались в том, как лежала ее рука на его руке, как он смотрел на ее профиль, как они замедляли шаги, подходя к гостинице.

— Благодарю вас, капитан, — произнесла Эйврил самым радушным светским тоном, когда они достигли гостиничного двора, — я чувствую себя намного лучше после прогулки на свежем воздухе.

— Полагаю, вы отправитесь в путь рано утром. При хороших условиях путь в Лондон отсюда занимает двенадцать часов.

Люк стоял с треуголкой в руке, не проявляя никаких признаков желания подняться в ее комнату. Может быть, это разыгралось ее воображение, а он всего лишь флиртовал?

— Да, форейторы сказали нам, что следует выехать в половине восьмого утра. Должна признаться, я буду очень рада окончить путешествие, растянувшееся на четыре месяца.

— Оно окончится на Брутон-стрит, полагаю, — уточнил Люк.

— Как… как вы узнали?

Холод коснулся ее позвоночника. Он обещал не говорить ни о чем с лордом Брэдоном — неужели нарушил свое слово?

— Я проверил. Не смотрите же на меня так, я не помешаю вашему приезду своим внезапным визитом, мисс Хейдон.

— Конечно. Спасибо. Мой приезд может быть несколько напряженным… поначалу, пока мы не узнаем друг друга.

Ответное молчание Люка означало, что он с беспокойством ждет этой встречи.

— Что ж, доброй ночи, капитан д’Онэ. Я желаю вам успеха в адмиралтействе.

Она протянула ему руку, и он поцеловал ее, склонившись, затем отошел в сторону, чтобы пропустить ее.


— Капитан лучше выглядит теперь, или я просто привыкла к его носу, — отметила Уотерс, когда они поднимались по лестнице.

— Тсс! Ради бога, он услышит вас!

— Но ведь он не сможет войти, мисс Хейдон.

— О!

Хорошо. Отлично, на самом деле. Все это было тогда. Она не увидит его больше, может быть, только через несколько лет, когда уже будет леди Брэдон — респектабельной светской матроной, а Люк — графом, адмиралом или послом роялистской Франции. Они встретятся, улыбнутся друг другу и снова расстанутся, и все эти мучения покажутся им бессмысленными.

Если только лорд Брэдон не отвергнет ее. Холод снова пробежал по спине. Он не будет рад услышать ее рассказ. Но он может оказаться сердечным, теплым и понимающим человеком, который простит ей это злоключение, и она забудет Люка. Нет, она никогда его не забудет. Он всегда будет частью ее воспоминаний. Его мужество, его гордость. Его плотская любовь.

— Пора ложиться спать, Уотерс. Позвоните, пожалуйста, чтобы нам принесли горячей воды. — И, повинуясь внезапному импульсу, Эйврил спросила:

— Как ваше имя? «Уотерс» звучит так сухо.

Возможно, леди Брэдон должна звать горничную только по фамилии, но это неудобно.

— Грейс, мисс.

— Как красиво. Я буду называть вас так, если только это не унижает ваше достоинство.

— Мое достоинство, мисс? Я думаю, что вам лучше называть меня по фамилии, потому что вы станете знатной дамой, и я должна быть превосходной служанкой. — Она сказала это так серьезно, что Эйврил рассмеялась. — Только не думаю я, что из меня таковая получится.

Грейс обладала довольно унылой внешностью, к тому же была курносой. Эйврил думала об этом, вспоминая слова своей тети о том, как следует выглядеть приличной горничной. Но Уотерс была смышленой, с легким нравом и открытым сердцем. Эйврил решила, что сделает все возможное, чтобы удержать ее возле себя, едва ли на Брутон-стрит ее ждут с распростертыми объятиями.

— Думаю, что вы превосходно справитесь со всем, Грейс. Я не могу ничего вам обещать, потому что, возможно, лорд Брэдон уже нанял горничную, но, если нет, надеюсь, вы согласитесь со мной остаться.

— Ах, мисс Хейдон, спасибо! — Грейс просияла. — Это ведь значит, мисс, что я буду сидеть со старшими слугами во главе стола!

«Так и будет», — улыбаясь про себя, подумала Эйврил. Горничные всегда обеспокоены своим положением в иерархии служащих за обеденным столом, ничуть не меньше, чем статусом своего нанимателя.


Грейс все еще волновалась, когда они занимали свои места в почтовой карете утром следующего дня.

Во дворе стояли два экипажа, готовые тронуться в путь, возле другой почтовой кареты конюхи меняли лошадей.

Эйврил старалась устроиться наиболее удобно, рассчитывая поспать в дороге, поскольку минувшей ночью спала урывками. Ворочалась в постели, пытаясь усмирить воображение, рисующее ей все новые сцены ее прибытия на Брутон-стрит.

Что ее ждет? Радушная встреча, ледяное приветствие или открытый гнев и отторжение? Она репетировала снова и снова, что будет говорить, как будет объяснять ночи, проведенные в обществе банды осужденных и морского офицера.

Когда она заснула, ей грезился Люк, который занимался с ней любовью, ничем не сдерживая себя. Потом он появился в гостиной на Брутон-стрит и стал объяснять, что вынужденно сделал с ней это, хотя она и была наивной и неумелой в постели, после чего он и Эндрю Брэдон стояли друг против друга с дуэльными пистолетами…

Грейс тронула ее за плечо, подумав, что ей снился кошмар.

Съеденный на завтрак бекон словно застрял в желудке. «Нужно очень осторожно относиться к еде в дороге», — решила она, когда карета резко тронулась с места.

Пока она была погружена в свои мысли, карета проехала мимо другого экипажа, где находился Люк.

— Прощайте, — прошептала она одними губами и подняла руку.

Он сказал что-то, и она прочла ответ по его губам:

— Au revoir.

Глава 15

29 марта 1809 года.

Брутон-стрит, Мейфэр, Лондон


Свет хлынул внутрь парадного, стоило открыть входную дверь. Люк неспешно прошел до угла площади Беркли и увидел почтовую карету, стоящую на обочине. Эйврил поднималась по ступенькам одного из зданий, затем остановилась. Произошло бурное обсуждение, суть которого невозможно было расслышать, затем она и ее горничная вошли внутрь, а пара лакеев сбежала со ступеней, чтобы взять их вещи.

Она была там, и он ожидал этого. Но надолго ли задержится? Вот вопрос. Если будет предельно откровенна с Брэдоном, как он поведет себя? Он мог отправить ее обратно в Индию, хотя это и потребует затрат, а его семья не склонна платить даже за гвоздь, на котором в их столовой висит картина, если этого можно избежать. Брэдон мог просто выгнать ее.

Или же принять ее.

Это было бы поступком или добросердечного, или корыстного человека, который алчет ее денег больше, чем обеспокоен ее честью. Люк медленно шел по периметру площади мимо магазина Гюнтера, огромных старых деревьев вверх по восточной стороне до угла.

По крайней мере, ее не выставили на тротуар, выбросив вслед дорожную сумку, так что он вполне может вернуться в свое жилье в «Олбани» в пяти минутах ходьбы. Лучше не идти мимо самого дома, поскольку она может заметить его и подумать, что он ее преследует.

Чем он на самом деле и занимался, хотя и не желая доставлять ей неприятности. Почему-то он был не способен держаться от нее на расстоянии. Возможно, то, что произошло в «Талботе-на-Миере», было ошибкой или даже насилием. Он хотел сделать ее долгое и опасное путешествие более спокойным. Но при этом увидеть ее, прикоснуться к ней, украсть ее поцелуй. «Как влюбленный школьник», — подумал Люк, скривив губы.

Брэдон был бы полным дураком, отвергни он Эйврил. Она богата, прекрасна, умна и кристально честна.

Люк свернул с Доувер-стрит налево, в суету Пикадилли, и его настроение омрачилось. Эйврил никогда не будет принадлежать ему, не стоит даже думать и надеяться, что все обернется против нее и она вернется.

«Ладно, я эгоист. Но я не бросил ее на берегу на поживу Таббсу. Я не держал ее прикованной к постели. Да, но я мог бы запереть дверь и проводить ночи с остальной командой, — парировал внутренний голос. — Я не должен был спать с ней в своей постели, целовать ее, показывать, как это — заниматься любовью, вызывать ее желание. Но я же не взял ее девственность. Я мог бы сделать это и не сделал. Я мог бы соблазнить ее окончательно».

Этот разговор с собой он вел с тех пор, как покинул Плимут. Ему казалось, что легкая эйфория, начавшаяся в этом городе, виной тому, что он принял безрассудное решение отыскать Эйврил по дороге в Лондон. Адмирал был в восторге от успеха его миссии, в адмиралтействе его ждал хороший прием, жизнь вернулась к должному курсу, честь была восстановлена. Портингтону, как сообщил ему секретарь, будет предложено направиться в Вест-Индию. «Долгий путь, проблемы со здоровьем», — добавил он.

Теперь у Люка было достаточно времени задуматься о своих собственных делах, в ожидании того, куда теперь их светлостям будет угодно его направить. Уже без него пройдет работа по окончательному устранению канала утечки сведений на островах Силли. Теперь он вполне мог бы сделать над собой усилие и всерьез заняться поиском будущей супруги. Но он будет ждать, устроится ли Эйврил в своей новой жизни, чтобы, в случае чего, поймать ее, если Брэдон не станет удерживать.

Он вошел в мощеный двор «Олбани», кивнул человеку, стоявшему у двери, и поднялся по каменной лестнице в свои комнаты, чтобы увидеть, что ожидает его там после более двух месяцев отлучки.

В дверях он остановился, положив руку на дверную ручку, чувствуя, как пробежала по его спине дрожь. Инстинкт подсказывал, что он искушал судьбу, инстинкт, который до сих пор спасал его в море. Он думал, что вернется к своей прежней жизни. Однако все так усложнилось, за ним неотступно следовал кто-то, нарушивший его одиночество.