Затем она поняла, что именно. Она была рада перевести дыхание. Не потребовалось много умственных усилий, чтобы понять — в ее распоряжении три недели, прежде чем ее будущая свекровь поймет, что она не носит в себе ребенка, подобные вещи невозможно скрыть от прислуги.

— Есть некоторые практические вопросы, — сказала она. — Мне потребуется одежда, кроме того, я обязана возместить сэру Джорджу Гордону расходы, связанные с моей дорогой сюда.

— Я полагаю, ваш отец предоставил своим агентам в Лондоне некоторые средства, которыми вы сможете воспользоваться?

— Да. Да, он сделал это.

Значит, Брэдон не намеревался возмещать расходы сэру Джорджу. Означало ли это, что он предельно скуп, или же ему всерьез настолько не хватало денег? Ее взгляд скользил по богатой мебели, шелковым шторам, бесчисленным рядам книг в кожаных с золотым тиснением переплетах. Аристократическая семья, владеющая землей, движимым и недвижимым имуществом и при этом неспособная потратить лишний шиллинг. Несомненно, пока «несколько не сдержанный в тратах» отец обеспечивал свои удовольствия, его благоразумный сын обеспечивал семью средствами.

Эйврил попыталась изгнать из сознания осуждающие мысли — не ее дело, как эта семья оказалась в таком положении. Ее забота — уберечь семью от долговых обязательств, пока ее дети не достигнут совершеннолетия.

— Юристы моего отца находятся в Сити. Могу ли я добраться туда в экипаже?

— Конечно. — Он встал, обошел стол и остановился рядом с ней. Эйврил была вынуждена встать. — Я буду сопровождать вас. Предполагаю, что вам потребуется кто-то способный удостоверить вашу личность, поскольку все ваши вещи и документы пропали.

— Да. Думаю, это потребуется. Благодарю вас.

Он взял ее руку и поднес к губам. Эйврил заставила себя стоять неподвижно и принимать этот жест внимания к ней, если его можно было так назвать.

— Мы выедем после обеда. Чем раньше вы сможете получить свое приданое, тем лучше. Мама покажет вашей горничной самые лучшие магазины, чтобы та провела вас по ним.

Эйврил отогнала мимолетную мысль о шелках и муслине, ювелирных украшениях, шалях, белье, тщательно помеченном монограммами, которые теперь стали добычей океана. Все это прошло, все потеряно, все утрачено, как утрачены ее мечты.

— Благодарю. Пойду надену шляпку.

Он выпустил ее руку.

«И сложу все мечты о любви и романтике, которые у меня когда-то были, в ящик, и выброшу ключ от него».

Глава 16

Люк прошел до Бонд-стрит и повернул налево на Брутон-стрит. У него не было убедительного оправдания этому. Да, он намеревался посетить Мэнтона, забрать новые пистолеты и опробовать их, но сейчас шел окольным путем, который нисколько не приближал к цели. Он мог бы назвать это полезной прогулкой, но это чистейший самообман. Он беспокоился о судьбе Эйврил и дьявольски тосковал по ней.

Ему следовало вернуться к прошлой жизни и заниматься своими делами. Появись она перед ним прямо сейчас, он ничего не смог бы сделать. Однако, как он ни желал ее, тем не менее не стремился нарушить данное слово не появляться на пороге дома Брэдона, тем самым ускоряя катастрофу.

И все же, несмотря на решимость, какой-то демон заставил его свернуть направо затем снова направо и оказаться в конюшнях, принадлежащих богатым домам. Он обещал себе даже не смотреть в сторону того особняка, и вот теперь радуется найденной лазейке. «Провалиться всему на свете, это какая-то навязчивая идея! Где твоя сила воли?» Казалось, все чувства оставили его, кроме страха — болезненного страха, что он не переживет, если Эйврил выйдет замуж за Брэдона.

Английский джентльмен вычеркнул бы ее из своей жизни, в конце концов, так обязывала поступить гордость. Француз — горячий и страстный мужчина — забыл бы о данных обещаниях и вырвал ее из чужих рук. Но Люк не был ни тем ни другим. Небеса, знал ли он хотя бы когда-то, какой земле он принадлежит? Что, если Наполеон никогда не будет побежден и ему придется навсегда остаться в этой стране, не принадлежа ей?

«Замолчи!» Люк за долгие годы жесткой выучки стал способен держать свои мысли под контролем. Нужно сдерживать их день за днем, не давая им воли. Не думать об Эйврил, о том, все ли хорошо с ней. Он заставил себя внимательно осмотреть конюшни.

Там было тихо, и он предположил, что все экипажи выехали еще утром. Из одного стойла вышел, насвистывая, человек с ведром в руке, без всякого любопытства кивнул Люку и зашагал прочь.

Люк прошел дальше и добрался до задней стены особняка Брэдона. Где она в нем? Он прислонился плечом к стене и посмотрел на ворота, ведущие в сад, будто они могли ответить ему.

Эйврил еще не разделила брачное ложе с Брэдоном, в этом он был уверен. Семья соблюдет все нужные церемонии, хотя и постарается обойтись без лишнего шума, учитывая происхождение невесты. Но этот человек может заниматься с ней любовью прямо сейчас. Что может ему помешать? Даже если бы Брэдон был высечен из камня, он все равно желал бы ее. Ревность пронзила Люка. Этот ублюдок возьмет невинность женщины, которая принадлежала ему одному, и никому другому.

Пока он созерцал садовые ворота, на втором этаже открылось окно, и в нем показалась Эйврил. Она облокотилась на подоконник. Люк улыбнулся, и мрачные мысли его исчезли, как туман в солнечном свете. Он помахал рукой.

На мгновение он подумал, что она не видит его или, возможно, не узнает в гражданской одежде. Но она хлопнула рукой по подоконнику, будто желая прогнать курицу, это его позабавило, и он остался на месте. Он почти слышал гнев и раздражение в ее голосе, донесшиеся до него через расстояние, что разделяло их. Что это делает его Эйврил?

Ее лицо изменилось, и он понял, что она что-то говорит, хотя и невозможно понять, что именно. Возможно, гонит его. Некоторое время они смотрели друг на друга, затем она нырнула внутрь и опустила оконную раму. Люк улыбнулся. Она была одета в светлое платье, и белый отблеск за окном ясно доказывал, что она стоит за ним. Он слегка опустил поля шляпы, переступил с ноги на ногу, чтобы принять более удобную позу. Всем своим видом он напоминал человека, которому совершенно нечего больше делать, лишь подпирать стену и смотреть, как на город опускается вечер.

Потребовалось десять минут для того, чтобы ворота открылись и в них появилась Эйврил:

— Уходите! Что вы здесь делаете?

Люк выпрямился и подошел к ней, встав рядом под прикрытием стены сада, никто не смог бы увидеть их.

— Я хотел узнать, как вы теперь.

«Я до боли хотел вас увидеть». Но нет, он не мог признаться в такой слабости — инстинкт подсказывал, что свою уязвимость следует скрыть.

— Со мной все было в порядке, пока я не увидела вас, — сказала она. — Со мной едва не случился сердечный приступ.

Она покраснела и выглядела взволнованной, но он увидел темные круги под ее глазами и спросил себя, спала ли она этой ночью. Думала ли она о нем, или ее беспокоил Брэдон?

— Вы ведь узнали меня.

— Никто другой с таким ростом и не подумал бы спрятаться на задворках.

Несмотря на ее тон, он подозревал, что она рада видеть его. Оставалось надеяться, что так оно и было.

— Как все прошло? Чего он хотел от вас?

— Лорд Брэдон — совершенно очаровательный джентльмен, и его родители замечательны. Я не могла бы чувствовать себя счастливее.

Ее зеленые глаза потемнели, будто их закрыли ставнями изнутри.

— Лгунья. Что-то здесь не так. Скажите мне правду. Когда вы признались ему?

— Я рассказала обо всем лорду Брэдону сегодня утром. О кораблекрушении и о том, что волнами меня выбросило на берег, где я находилась в какой-то лачуге несколько дней. Я не сказала ему, что была обнаженной, не рассказала о… о том, что было в саду губернатора. Он был очень спокойным. Он… О, я не знаю! — Она всплеснула руками, Люку показалось, что она сейчас заплачет, но Эйврил сжала губы и удержала себя в руках. — Он очень холоден. Все они очень холодны со мной. Никаких чувств, никакого тепла. Но я надеюсь, мы скоро привыкнем друг к другу.

Люк положил руку ей на плечо. Было так хорошо прикоснуться к ней. Он хотел схватить ее в объятия и поцеловать. Она покачала головой:

— Нет, не делайте этого.

И он убрал руку, чувствуя себя так, будто она дала ему пощечину.

— Мне не нужно ваше сочувствие. Со мной все будет в порядке.

— Так что же говорил Брэдон? Он сказал что-то о нас?

— Я ничего не сказала ему о вас. Я сказала, что не знаю ничего о личности того офицера, поскольку его миссия была тайной и я даже не узнала его имени. Ему пришлось с этим смириться.

— И вы все еще в этом доме. Значит, он верит в вашу девственность.

— Нет. Не совсем так обстоит дело. Он либо не верит моим словам, либо считает, что я слишком невежественна, чтобы понять, произошло ли что-то со мной, пока я была без сознания. В течение месяца я останусь в доме как гостья. Если за это время он убедится, что я не беременна, стану его невестой.

— Мой бог! Он хладнокровный бес. Вы же не останетесь с ним, верно?

— Почему бы и нет? Что изменилось? — Она пожала плечами, и он почувствовал приступ гнева. Это была не Эйврил, не его Эйврил — послушная, многострадальная. — Я потеряла силу воли тогда, на островах, и теперь должна вернуть ее себе. Существует договор. Моя семья…

— Ваша семья может изменить договор! — Он боролся с тем, чтобы его голос не звучал с силой морской команды. — Они взрослые люди. Большинство из них. Вы не можете ради них жертвовать своей девственностью, и они не вправе ожидать этого.

— Я не могу, но ваша жена сможет? Она не согласится на брак по расчету, только по любви? Она не выйдет замуж за человека, которому нужны будут только ее родословная и эмигрантское происхождение? Будете ли вы сами лгать ей и притворяться, что чувствуете что-то, стараясь сбежать к любовницам?

Воспитание и остатки сдержанности, которые и так висели на волоске, оставили его. Он схватил Эйврил в объятия и забыл, что собирался сказать ей, не говоря уже о том, о чем думал мгновение назад. Она была, как и прежде, мягкой, податливой в его руках, от нее исходил аромат весеннего луга, и его губы помнили вкус ее поцелуя.

— Я не сбегаю, — отрезал он. — Я не проклятый циник, как этот жадный до денег англичанин, с которым вы хотите себя похоронить.

— Люк, пожалуйста…

«Пожалуйста, уходите», — хотела она сказать. Ее губы были нежными, тело дрожало от его прикосновений, он знал, что должен или отпустить ее, или держать в объятиях, чтобы она чувствовала его тепло и заботу. Но тот дьявол, который привел его сюда, оказался сильнее, голова пошла кругом от женского запаха, от желания ощутить нежность ее губ, закрыв глаза на боль в ее взгляде.

Она дрожала от гнева, желания и беззащитности. Поняла, о чем он мечтает, и почувствовала райское блаженство, когда он с силой поцеловал ее, но извернулась и ударила его по закрытой сапогом голени, не обращая внимания, что обута всего лишь в домашние туфли.

Когда он поднял голову, она смотрела прямо ему в глаза, несмотря на спутанность мыслей. Люк вспомнил, каким был глубоким ее взгляд тогда, на острове Святой Елены, когда она искала правды в его словах.

— Черт бы побрал все, Эйврил. Будьте моей. Пойдемте со мной, я дам вам все тепло, которое вам когда-либо будет нужно.

— Погубите меня за мои собственные желания — вот что вы сделаете. Отпустите. И обещайте, что будете держаться от меня как можно дальше.

Чувствуя боль вины за то, что он сделал, Люк раскрыл объятия, она отступила назад.

— Вот. Вы свободны. Но я не оставлю вас, пока вы будете во мне нуждаться. Пока вы желаете меня.

«Пока это безумие не отпускает меня».

— Вы… — Ей потребовались видимые усилия, чтобы удержать равновесие, но она справилась с этим. — Вы слишком самолюбивы, господин граф. Я не нуждаюсь в вас и не желаю вас. Я нуждаюсь только в вашем уходе. Прощайте.

Люк открыл для нее ворота, и она прошла мимо него, шелестя юбками, не удостоив даже взглядом. Он подождал, пока она не вошла в ворота, и произнес:

— Попробуйте убедить меня в этом.

Ворота закрылись перед ним, он услышал беспощадный звук закрываемого засова. Он должен оставить ее Брэдону и забыть о ней. Люк провел языком по губам, ощутил ее вкус — страстный, женственный и невинный — и понял, что скорее сможет научиться летать, чем забудет Эйврил.


— Что ж, все прошло удовлетворительно. — Эндрю Брэдон надел шляпу и хмуро посмотрел на улицу, запруженную до самого Корнхилла. Однако экипажа не обнаружил. — Где носит этого остолопа?

— Кажется, здесь не осталось места, где он мог бы ждать нас.

Эйврил смотрела, как посреди улицы гонят вниз стадо овец. Похоже на Калькутту, только холоднее и тамошних коз заменили овцы. Глядеть на овец было легче, чем думать о том, что произошло этим утром. Двое мужчин — лед и пламень. Но обжигали оба.