— Это больший риск, вы не находите? Приемные родители могут проболтаться. Однако маленькие дети так хрупки. А в подобных делах лучше не полагаться на удачу.

— Да, это будет лучше, и с новорожденным хлопот не будет.

Эйврил заткнула себе рот костяшками пальцев, пытаясь справиться с желчью, подступающей к горлу. Боже, что она сделала? Она была во власти людей, которые убили бы без малейших угрызений совести, просто ради денег. Убили бы ребенка. Невинного младенца. Как они могли даже подумать такое? Кроме того, перед тем как избавиться от бесплодной жены, как долго они будут пытаться заставить ее зачать, прежде чем сочтут бесполезной? Год?

Ее едва не вырвало. С трудом Эйврил отползла от двери, прежде чем смогла подняться. Она заставила себя идти на цыпочках, вместо того чтобы бежать, кричать, как ей того хотелось. Каким-то чудом она бесшумно закрыла дверь библиотеки, взбежала по лестнице и уже не останавливалась, пока не забилась, дрожа, под одеяло в постели.

Она считала, что только хладнокровие Брэдона — причина месячного ожидания, но от ужаса перед этой безжалостной целесообразностью, холодным пренебрежением ко всему, кроме собственной наживы, перехватывало дыхание.

Намерение отослать ее, найти для ребенка приемную семью, которая будет любить его, — это еще можно понять, хотя и не без внутреннего сопротивления. Но надеяться на то, что ребенок умрет, более того, спровоцировать его смерть… Только ради собственного удобства… Они, вероятно, даже не думают о том, чтобы позволить природе решить все самой, подумала она, инстинктивно обнимая себя, будто защищая настоящего ребенка.

Они будут смотреть, как ее уничтожают, словно бесполезное животное… Какое чудовищное хладнокровное зло! Если можно простить это, можно простить и другие преступления. Они убийцы.

Не сойди она вниз, не услышь этот разговор, заставила бы себя выйти за Брэдона и, возможно, никогда не узнала бы, каков он есть. «Вероятно, для своих детей он будет хорошим отцом, — подумала Эйврил. — Он просто сметал бы со своей дороги неудобных людей, как хлам, например бесполезных женщин, которых он выбрасывает, как мусор».

Произошедшее изменило все. Она не могла заставить себя заговорить с Брэдоном снова, даже видеть его ужасно. И не важно, что пока предполагаемые дети в безопасности. Он показал себя в истинном свете, и она никогда не сможет забыть этого и заставить себя доверять ему. Она никогда не позволит ему прикоснуться к себе.

Отец не захотел бы выдавать ее замуж за такого человека, доверять ее семье черствых, расчетливых преступников. «Благослови его Господи, — подумала она с нежностью. — Он, конечно, амбициозен в своих планах, но внука — пусть и незаконнорожденного — защищал бы ценой своей жизни».

Она должна вернуться в Индию, никакого иного решения. Правда, потребуются деньги на обратный путь. Ее едва не оставила смелость при мысли об еще одном плавании с его опасностями, но в Англии ее ничто бы не удерживало.

Утром она отправится в Сити к господину Уилтону, и тот даст ей денег на обратную дорогу. Может быть, Грейс поедет с ней. В любом случае нужно заплатить ей за службу, а себе найти приличное жилье на время ожидания корабля. Эйврил хотела скорее вернуться домой, к тем, кто любил ее, и надеялась, что они простят ее за это безрассудство.

Ее мысли путались. Не попади она в кораблекрушение, не встретила бы Люка. Не будь она скомпрометирована, Брэдон женился бы на ней, безжалостный, бессердечный человек. Не случись этой катастрофы в море, ее жизни ничто не угрожало. Но тогда ее сердце не было бы разбито, и она никогда не узнала бы, что такое любить мужчину.

Удержав слезы, Эйврил свернулась под одеялом и принялась ждать рассвета, не в состоянии уснуть.

Глава 20

— Я не понимаю. Почему вы не можете дать мне денег, чтобы я вернулась домой?

Эйврил обвела взглядом темные панели на стенах кабинета, словно искала у них объяснение непреклонному отказу этого человека, на которого так надеялась.

— Я не уполномочен, мисс Хейдон. — Адвокат посмотрел на нее поверх очков так, как будто она — глупый молодой клерк, едва умеющий складывать. — Сэр Джошуа поручил мне выделить вам некоторые средства в качестве вашего приданого по случаю брака с лордом Брэдоном, а также для разумных расходов за несколько дней до него. В результате трагической гибели судна, конечно, возможны дополнительные расходы, но сэр Джошуа желает, чтобы вы вышли замуж за лорда Брэдона, а не возвращались в Индию по собственной прихоти. Это, конечно, весьма прискорбно, что вы чувствуете такую тоску по дому, но, мисс Хейдон…

— Вы не понимаете, господин Уилтон. Лорд Брэдон совершенно иной, чем я думала. Я не могу выйти за него замуж. И это не прихоть.

— В самом деле? Неужели мы располагали ложными сведениями о нем? — Господин Уилтон выпрямился и поправил очки на носу. — Он уже женат? Не в здравом уме? Смертельно болен?

— Нет, ничего из этого. Не существует юридических причин, по которым я не могла бы выйти за него замуж. Но я не могу полюбить его.

Она едва ли могла обвинить Брэдона в гипотетическом убийстве несуществующего ребенка или в угрозе ее собственной жизни. И уж тем более сказать, что любит другого мужчину. Инстинкт подсказывал ей, что адвокат будет полностью солидарен с решением Брэдона, по крайней мере в том, что касалось тайного устранения ребенка. Ей казалось, что ее рассказ о подслушанном ночью разговоре он сочтет просто женской истерикой.

— В самом деле, мисс Хейдон, вы не можете серьезно настаивать на том, чтобы я выплатил вам значительную сумму денег моего клиента и расстроил переговоры, длившиеся два года, только потому, что вам не по нраву ваш будущий муж! На каких основаниях?

— Он холоден со мной.

Адвокат не произнес: «И какое это имеет значение?» — но выражение его лица означало именно это.

— Он неласков со мной.

— Он угрожал вам? Он ударил вас?

— Нет…

У нее не было никаких доказательств, лишь подслушанный ночной разговор, и никаких свидетелей тому. Как она могла заставить этого практичного, лишенного воображения человека понять ее? Она усвоила — это невозможно.

— Надеюсь, вы простите меня, мисс Хейдон, если я скажу откровенно. Я нарушил бы слово, данное вашему отцу, если бы поддержал эти ваши фантазии. Молодые дамы в вашем положении не выходят замуж по любви, как героини каких-нибудь фантастических романов. И, не сомневаюсь, на полпути в Индию вы решите вернуться сюда уже по другой своей прихоти.

— Но что же мне делать, если я не могу вернуться домой?

— Почему не можете? Дом лорда Брэдона — ваш дом, мисс Хейдон. Вы можете и должны вернуться туда.

— Я не вернусь…

— Тогда я буду вынужден уведомить лорда Брэдона, что вы, кажется, страдаете от последствий крушения и нуждаетесь в медицинской помощи. В самом деле, — хмуро сказал он, глядя на нее, — мне следует вернуться с вами в ваш дом и поговорить с его светлостью. Я действительно волнуюсь за вас. Может быть, вы страдаете от воспаления мозга, вызванного шоком после тех испытаний, которые перенесли во время кораблекрушения. Да, так оно и есть, по-видимому. — Он встал из-за стола. — Теперь мне следует вызвать карету, и мы поедем к вам домой, дорогая мисс Хейдон.

— Нет!

Эйврил увидела себя, пытающуюся объяснить возмущенному Брэдону, почему она убежала. Она слишком ясно представила себе эту картину. Уилтону спокойно объяснили бы, что никто не имел понятия, как она нездорова. Как сожалели бы они, что, погружая ее в светскую жизнь, не знали, как слаб и хрупок ее ум. И в тот момент, когда за адвокатом закроется дверь, она превратится в узницу — и останется ею до тех пор, пока не будет ясно, что женитьба Брэдона на ней безопасна.

— Нет, — повторила она, призывая на помощь все свое самообладание. — Вы очень добры, но у меня есть экипаж, и меня сопровождает горничная. — Она вынула из ридикюля платок и прижала его к сухим глазам. — Вы правы, я, должно быть, нездорова. Я почти не сплю с тех пор, как корабль… Эти кошмары. Возможно, моя новая семья позволит мне отдохнуть в их загородном имении. — Ей удалось заставить голос задрожать. — Ведь тогда мне станет лучше, правда же, господин Уилтон?

— Конечно, моя дорогая, конечно. — Он сел обратно в кресло, с видимым облегчением обнаружив перед собой трепетную, послушную женщину, доверяющую суждению старшего. — Я позвоню, чтобы принесли для вас маленький бокал хереса. Я, как правило, не одобряю, чтобы женщины употребляли алкоголь, но в этом случае он очень кстати.

— Благодарю, — пробормотала Эйврил, теребя в пальцах платок, и опустилась в кресло.

По крайней мере, у нее в запасе несколько минут, чтобы подумать. Что делать?

Она могла отправиться к Перси Брук, но родители Перси никогда не позволят ей укрывать беглянку, особенно после недавнего скандала, связанного с бегством самой Перси. И она не могла просить Перси одолжить ей такое количество денег, которого хватило бы для съема жилья, каюты на корабле, расходов на три месяца и жалованья Грейс, от услуг которой Эйврил едва могла отказаться.

Существовала еще одна возможность, но настолько шокирующая, что глоток хереса едва не удушил ее при мысли об этом. Был ли это единственный вариант, или она именно так хотела поступить, оправдывая себя мнимым отсутствием выбора?

Прошло несколько минут, прежде чем ей удалось убедить господина Уилтона, что она не нуждается в его экипаже, и покинуть его. Оказавшись в приемной, она почувствовала себя куда более спокойно и смогла думать рационально. Она отгоняла от себя предательское желание написать отцу, думая о том, что, если ее план сработает, она прибудет в Индию одновременно со своим письмом.

Полная терпения, Грейс стояла на тротуаре и смотрела на дверь приемной.

— Грейс, мне нужно поговорить с вами по секрету о чем-то, что может вас шокировать. Если вы не хотите быть моей соучастницей, скажите, и я вполне пойму вас. Но в таком случае нам придется вернуться на Брутон-стрит, где я рассчитаю вас. Все, о чем я вас прошу, — хранить молчание как можно дольше.

— Я последую за вами, мисс Хейдон, — сказала горничная. — Смотрите, кеб.

Она бросилась к краю тротуара и помахала рукой:

— Это побег, мисс?

— Нет. Не совсем побег.

Кучер склонился, спрашивая, куда их отвезти.

— В любую из главных морских торговых компаний. Мне нужна та, которая связана с ост-индскими судами.

— Ах! — произнесла Грейс, стоило им сесть на видавшие виды места в кебе. Глаза ее расширились. — Мы собираемся в Индию?

— Я собираюсь, не вы. — Лицо горничной помрачнело от этих слов. — Это ведь три месяца плавания, Грейс. И это опасно, вспомните, что произошло со мной на пути сюда. В Индии очень жарко, там легко заболеть.

— Я так хотела бы поехать, — настаивала Грейс. — Я всегда хотела путешествовать, честное слово, мисс. Если уж я смогла жить на окраине Лондона, то небось и в Индии смогу.

— Но я не смогу платить вам в течение нескольких месяцев, — призналась Эйврил. — Я, возможно, даже не смогу заплатить вам за эти две недели, что вы работаете у меня. Я собираюсь совершить нечто абсолютно невероятное, Грейс. Я собираюсь довериться одному джентльмену и надеюсь, что он оплатит мое возвращение домой и ваши услуги.

— Так и знала! Знала, что в этом чемодане что-то еще, кроме платья для переодевания, как вы сказали ее милости. Он слишком тяжел.

— В нем все, что у меня есть, — призналась Эйврил. — Не так и много. В нем нет ваших вещей, я не решилась рассказать вам обо всем в доме, ведь кто-то мог подслушать, и потом, не знаю, как бы я объяснила второй чемодан.

— Не волнуйтесь, мисс. — Грейс не удивилась словам Эйврил, — Когда мы узнаем, поможет ли нам ваш джентльмен, я вернусь на Брутон-стрит и стащу вещи через черный ход.

Некоторое время служанка сидела молча.

— Вы не хотите выходить за лорда Брэдона, мисс? Не сказала бы, что виню вас за это. Мерзкий он, так я скажу, если вы спросите. Как дохлая камбала.

— Грейс!

Эйврил подавилась от внезапного смеха.

— Ну такой он и есть. И руки у него такие же.

— Откуда вы знаете? Он что же, заигрывал с вами?

— Поглаживал да пощупывал, когда мимо проходил. — Девушка пожала плечами. — Ничего с этим не сделаешь. Некоторые господа себе для этого служанок и нанимают, мы ведь не отвечаем им. Чаще всего. «Да, вашмилсь, нет, вашмилсь», — с жесткой нотой в голосе передразнила она. — «Лягте со мной, поднимите мне юбки сзади, если вы желаете, вашмилсь». Я не стану терпеть такого больше.

— Как я жалею, Грейс. Я понятия не имела, что все так ужасно, — какое лицемерие!

Он читал ей лекции о добродетели, сам творя подобное с прислугой.