— Тот ваш джентльмен, он не из таких, мисс?

— Нет, — сказала Эйврил. — Он предупреждает о своих намерениях и может принять отказ, более или менее. Думаю, что это и есть контора торговой компании.

Они вышли из кеба на оживленную улицу. Все вокруг более походило на Калькутту, чем на Мейфэр. Эйврил с удивлением обнаружила, что может улыбаться шуму, запахам, множеству носильщиков с тележками, разносчикам. Все так знакомо и безобидно.

— Подождите, пожалуйста, — обратилась она к кебмену. — Мы ненадолго.


— Две недели, — сказала Эйврил, когда спустя пятнадцать минут они сели обратно в кеб.

Она изучала оттиск на листе бумаги. «Алмазная роза», Калькутта. Каюты, близкие к кают-компании, в которых могли разместиться они с Грейс, были еще свободны, но стоили невозможно дорого. Если только Люк не поможет ей.

Но располагает ли он такими средствами, возместив, кроме того, жалованье Грейс и выдав деньги на расходы во время плавания в обмен на ее девственность?

— Вы любите его, мисс? — спросила Грейс, когда кеб свернул на Пикадилли.

Эйврил почувствовала такую тяжесть в груди, что едва смогла вздохнуть.

— Да, — сказала она. — Но он меня не любит и не знает, как я отношусь к нему. И не должен узнать.

Грейс не ответила, но села рядом с Эйврил и сжала ее руку в своих руках. «Ее бросил возлюбленный», — вспомнила Эйврил и чуть расслабилась. Тяжесть в груди поутихла.

Экипаж въехал через узкую арку в мощеный двор.

— Вуаль, мисс!

Эйврил опустила на лицо плотную вуаль, покидая кеб. Швейцар вышел к ним, стоило Грейс самой поднять чемодан.

— Могу ли я помочь вам, мисс?

Это прозвучало как «Прочь отсюда, подобным вам здесь не место».

«Я — падшая женщина, — поняла Эйврил. — Или, по крайней мере, становлюсь ею прямо сейчас».

— Благодарю. Наши вещи — в комнаты капитана д’Онэ, пожалуйста.

Швейцар ответил кивком и вошел внутрь, оставив их стоять на мостовой. Через пять минут Эйврил расправила плечи и пошла к двери, она едва могла стоять, ежеминутно ожидая появления Люка.

Щеголеватый невысокий человечек появился из двери, когда до нее оставался один шаг:

— Мадам? Капитана сейчас нет дома.

— По его словам, я могла обратиться сюда, если мне потребуется помощь, — сказала Эйврил.

— Ах да, действительно, мэм. Следуйте за мной, пожалуйста.

Они шли за этим человеком по проходу, который показался Эйврил канатной дорогой, протянутой между двумя горными вершинами. Человечек открыл темную дверь и впустил их в гостиную:

— Будьте любезны чувствовать себя как дома, я…

— Хьюз! — Вне всякого сомнения, этот голос принадлежал Люку. — Что-нибудь от моей проклятой головы, и поживее. Кажется, я подыхаю.

— Он проснулся. Прошу меня извинить.

Слуга исчез за дверью в дальней части комнаты.

Гостьи слышали его голос, низкий и успокаивающий, затем раздалось:

— Что? Кого?

— Похмелье, — наблюдательно заметила Грейс. — Неужели он много пьет?

— Я никогда не видела его даже слегка навеселе, — сказала Эйврил.

На Сент-Мэри она видела, что он выпил вместе с сэром Джорджем после обеда, но никаких неприятных последствий это не вызвало. Именно после этого он преподал ей урок любви в беседке.

Со стороны спальни раздался рык. О Небеса! Он не походил на человека, способного расстаться с крупной суммой в обмен на неумелые ласки неопытной любовницы. Стайка бабочек в животе Эйврил превратилась в стаю летучих мышей.

Появился Хьюз, схватил графин из буфета и снова исчез. Спустя время он наконец просунул голову в дверь:

— Если ваша горничная пожелает присоединиться ко мне на кухне, мэм, капитан выйдет к вам через минуту.

Грейс поднялась, сняла с головы Эйврил капор, пригладила ее волосы, прошипела: «Покусайте немного губы. Удачи» — и последовала за слугой. Эйврил осталась сидеть, глядя на дверь так, будто в нее мог войти тигр. Всякая тщательно отрепетированная фраза улетучилась из головы. Когда дверь открылась, она уже была готова упасть в обморок от одного нервного ожидания.

Люк остановился в дверях, глядя на нее и не говоря ни слова. Его волосы были влажными и выглядели так, словно он вылил на голову ведро воды, а затем расчесал их пальцами. Под глазами проступили фиолетовые, налитые кровью синяки. Одет он был в рубашку, открывающую шею, и панталоны.

— Вы выглядите ужасно, — сказала, не успев подумать, Эйврил и встала.

Он был просто полумертвым, и она любила его. Захотелось его обнять, заботиться о нем, унять его головную боль, целовать и никогда не оставлять. Вместо этого она сжала руки и просто ждала.

— Я видел вас в состоянии лучше моего, — ответил он. — И хуже. У меня дьявольски сильное похмелье. Должно быть, я все еще пьян. Расскажите мне, что случилось, только не повышая голос.

— Не стану повышать. — Эйврил прикусила губу. — Не лучше ли вам присесть?

Он указал на кресло и сел в кресло напротив.

— Разве Брэдон знает, что вы здесь?

— Нет!

Люк вздрогнул от ее вскрика.

— Простите. Нет, я убежала, не оставив никакой записки. Я не могу выйти за него замуж.

— И поэтому вы пришли ко мне.

Цвет возвращался к его лицу, мрачность во взгляде, казалось, отступала. Какое бы зелье ни подал ему слуга, оно подействовало.

— Да. Но…

— Ах, есть еще и но. Что же, скажите мне самое худшее.

Дверь отворилась, показался Хьюз с подносом:

— Кофе, капитан. Ваша служанка сказала, что и вы, мэм, будете пить кофе.

Оставив Эйврил разливать кофе, он ушел так же тихо, как и появился.

Она осторожно размешала сахар, стараясь не стукнуть ложечкой по фарфоровой стенке, передала Люку чашку черного кофе и добавила молока в свой.

— Я хочу вернуться домой, в Индию. Мой отец не захочет, чтобы я выходила за Брэдона, когда узнает о нем правду.

— Расскажите мне, что он сделал.

И Эйврил рассказала все, хотя и не была уверена, что Люк поверит ей. Отец поверил бы, в этом она уверена. Но поверит ли посторонний мужчина?

Лицо Люка потемнело.

— Этот человек рассматривает убийство женщины и ребенка так, будто перед ним травят осиное гнездо. Избавить мир от него — оказать величайшую услугу. И от его матери-гарпии. Но, думаю, никто не сможет этого сделать, нет никаких доказательств.

— Нет, — согласилась Эйврил. — Но теперь вы понимаете, почему я не могу выйти за него замуж.

— Конечно. Слава Небесам, что вы бежали прежде, чем они обнаружили, что вы подслушали их. — Он провел ладонью по лицу. — Теперь скажите мне о своем но.

Эйврил прикусила нижнюю губу, пытаясь найти способ выразить то, что она хотела. В конце концов, она сказала просто:

— Я буду вашей любовницей в течение двух недель в обмен на мое возвращение в Индию, плату Грейс, как моей спутнице в плавании, и достаточное количество денег, чтобы добраться до Калькутты.

Он молча смотрел на нее непроницаемым тяжелым взглядом, сложив руки перед собой.

— Я знаю, что это не очень большой срок, и я прошу много денег, при этом вряд ли буду хороша в постели, хотя для мужчин, кажется, девственность много значит, но думаю, что стою чего-то, и сделаю все возможное, чтобы…

Он поднял руку, и Эйврил остановилась, раскрасневшись и задыхаясь от смущения и волнения.

— И каким будет ваш план, если я откажусь?

Он мог бы таким тоном обсуждать военно-морскую тактику на заседании, но его выдала бледность, проступившая сквозь загар.

— Никаким.

— Таким образом, вы в отчаянии и я — ваша единственная надежда?

— Да.

— Лестно, — заметил он.

«Но я люблю тебя!» Этого она не могла произнести. Да и о чем тут говорить? Не будь она в отчаянии, пришла бы к нему? Нет. Она написала бы ему прощальное письмо. И все. Таким образом, он вполне мог решить, что его просто пытаются использовать.

— Мне жаль. Я думала, вы желали меня.

— О да, моя дорогая. Очень сильно. Я надеялся, что и вы придете, желая меня, и на большее время, чем две недели.

Он закрыл глаза. Эйврил подумала, что его головная боль ничуть не уменьшилась.

— На много большее время, — повторил он и открыл глаза.

— Но корабль отплывет в любом случае через две недели, третью я не смогу…

Она утихла.

— И через три недели ваша свекровь все еще будет думать, что вы беременны? — спросил он. — Нет необходимости краснеть как пион. Я знаю, как это происходит с женщинами. Вы не боитесь, что через две недели моя любовница может забеременеть?

Эйврил пристально изучала свои руки в перчатках.

— Я подслушала на приеме разговор двух замужних дам. Думаю, у них есть любовники. И когда я спросила Грейс, что они имели в виду, она сказала мне, что есть такой способ, когда мужчина…

— Я знаю. Значит, у меня появится очень дорогостоящая возможность обучать вас искусству любви в течение двух недель, при этом я каждый раз должен буду отказываться от оргазма?

Его голос звучал сухо, она не понимала, от ярости или скуки и отвращения. Может быть, она причинила ему боль?

— Да, — сказала она. Шов в ее перчатке разошелся, и вместе с ним не выдержали нервы. — Мне очень жаль. Я никогда не пришла бы сюда, никогда не стала бы ни о чем просить. У меня не было на это права, теперь я вижу. Я уйду.

Холодная волна отчаяния нахлынула на нее, скрыв даже страх перед маячившей неизвестностью. Она могла думать только о том, что никогда больше не увидит Люка, никогда не окажется в его объятиях, никогда не сможет сказать ему, как сильно его любит.

Глава 21

— Эйврил.

Люк встал перед ней на колени и взял ее за руку. Сквозь треснувший шов перчатки виднелась белая нежная рука. Это было эротично, но вместе с тем пробуждало нежность, смягчившую боль, причиненную ее приходом. Эйврил пришла к нему не потому, что желала его, а потому только, что он был единственным человеком, которому она могла продать себя.

— Вы имеете право на этот прекрасный шаг, — произнес он, подчиняясь внутреннему голосу, подсказывающему сохранить легкость тона.

Он не мог умолять ее остаться навсегда — не сейчас, когда она была в отчаянии, настолько глубоком, что решилась на подобный шаг.

— Должен признать, два месяца были бы лучше двух недель. Я надеюсь, вы не станете рвать такие дорогие перчатки, пока будете на моем попечении. Я согласен на ваши условия.

Зеленые глаза, ответившие на его взгляд, потемнели, полные тревоги. Эйврил почти обезумела от страха, чтобы прийти к нему, он понимал это. Не прими он ее, что бы она сделала? Перспективы мрачные, и наименее ужасная из них — возвращение к Брэдону.

Это отчаяние представило ее чувства в непривычном свете. Она предпочла стать его любовницей, а не броситься в Темзу, вернуться к человеку, который смертельно напугал ее и стал ей противен. Люк почувствовал, как уязвлена его гордость. И было еще кое-что. Боль. Он постарался глубоко запрятать ее, поскольку сейчас не время думать о своих чувствах.

Умолкнув, он увидел, что ее взгляд смягчился, и понял, что сейчас она близка к обмороку от облегчения.

— Пейте кофе. Вы ели сегодня?

Она покачала головой. Люк дернул шнурок звонка:

— Хьюз, принесите какой-нибудь еды для мисс Хейдон.

Когда слуга исчез в буфетной, он вернулся мыслями к своей новой любовнице. Во рту у него пересохло, мужское естество налилось тяжестью вожделения. «Не сейчас», — подумал он, желая, чтобы тело подчинилось ему. Она девственна, к тому же натерпелась сверх меры, истощена. Измучена. Сначала надо сделать ее жизнь безопасной, пусть отдохнет, а уж потом — поцелуи и объятия. Он снова и снова пытался заставить себя остыть. Слава Небесам, Эйврил слишком увлечена своими мыслями, чтобы заметить прилив его необузданного вожделения и встревожиться еще больше.

— Я пойду одеваться, — сказал он, когда Хьюз вошел с подносом и стал расставлять на столе омлет и хлеб с маслом. — Поешьте, и будете чувствовать себя лучше.

В спальне, переодевшись, он продиктовал Хьюзу список дел:

— Закажи лучшую каюту, нет, две на следующем корабле в Калькутту. По-видимому, он отплывает раз в две недели. Если самых лучших кают будет больше, чем две, — заказывай на твое усмотрение. По дороге зайди к агенту на Хаф-Мун-стрит и скажи ему, что я хочу продлить аренду дома еще на месяц.

— Слуги, капитан? Лакей, повар, экономка и горничная?

— Да, они понадобятся. Найми их там как можно скорее. Я хочу, чтобы дом привели в порядок уже сегодня вечером.

Он снял в аренду маленький домик для своих любовниц незадолго до ссоры с адмиралом, но никогда не использовал его по назначению. Теперь, хотя этот дом и находился в районе Мейфэр — возможно, в опасной близости от дома Брэдонов, — надо предоставить Эйврил безопасное убежище. Если только она не будет слишком часто выходить. Тело Люка вновь отозвалось его мыслям, и он резким движением поправил воротник.