— Вернись в постель.

Люк услышал собственный требовательный, грубый голос.

Он был готов ударить себя, когда Эйврил сложила одежду и встала, послушно подойдя к нему. Послушно, как к человеку, который платит.

— Пойдем, — сказал он более мягко и увидел, что в ее глазах мерцают слезы, вызванные его эгоизмом и бездушием. С этим она примирилась. — Вернемся в постель и простимся.


В девять часов вечера Эйврил стояла на причале, скрытая от толпы за широкими спинами Таббса и Заплатки Тома. Хорек был с Грейс, которая следила за погрузкой багажа на борт, другие моряки стояли на набережной, сохраняя бдительность и держа оружие наготове.

Эйврил поискала в ридикюле заколку для волос и обнаружила шкатулку с Ноевым ковчегом.

— Том, ты умеешь писать?

— Да, мэм. Выучили в проклятой школе.

— Тогда будь так добр, убедись, что это доставлено от моего имени, — сказала она, написала имя «Элис» и адрес на клочке бумаги и передала все вместе Тому. — Этот город и дом, не сомневайся, существуют.

— И никакого письма, мэм?

— Нет.

Она не могла придумать, что написать.

Ее защитники собрались вокруг. Не было только Люка. Он в Мейфэре, так он сказал ей.

— Я не смею взойти с тобой на корабль, — сказал он, держа ее в объятиях в видавшем виды экипаже. — Я не могу скрыться в толпе из-за своего роста и не могу спрятать этот проклятый нос. Ты будешь в безопасности. Хорек останется с тобой, пока судно не минует Тилбери.

Конечно, она знала, что и сама поступила бы так же здраво и практично в сложившихся обстоятельствах. Люк, наверное, был бы страстен сейчас, поэтому хотел избежать слезливой сцены прощания на набережной.

Он прав. Она с трудом управляла собой с того момента, как проснулась. Желание целовать его спящего было настолько сильным, что она соскользнула с кровати и отправилась укладывать несобранные вещи, просто чтобы находиться на безопасном расстоянии от него.

Их последняя близость была тихой, медленной, ласковой и нежной. Эйврил подумала, что заплачет. И затем обнаружила, что это произошло и что Люк целует уголки ее глаз, откуда лились слезы, так что они не успевали упасть.

— Ты никогда не плачешь, Эйврил, — сказал он.

Теперь она думала, что он выпил все ее слезы. Ее глаза были горячими и сухими, ей удалось улыбнуться, когда Грейс и Хорек подошли к ней, чтобы поторопить, она поблагодарила моряков, что охраняли ее.

Затем она взошла по трапу, и корабль отошел от берега. Она поискала глазами высокого темноволосого человека, которого любила.

— Aurevoir, ma sirene, — сказал он, когда она, не оглядываясь, покинула экипаж.

— Aurevoir, Люк. Jet’aime, — прошептала она, когда корабль миновал доки и вышел в широкое русло реки.

Хорек и Грейс оставили ее одну. Хорек, она знала, должен был внимательно рассмотреть всех пассажиров, проверяя и перепроверяя тех, кто проявит к ней интерес.

Время шло. Скрылся из вида Лондон, река превратилась в лиман. Скоро будет спущена лодка для лоцмана, и Хорек вернется с ними к пристани.


Часы пробили полночь. Люк бессмысленно смотрел на открытую перед ним газету. «Алмазная роза» должна сейчас спускать лодку. Корабль идет вниз по Темзе, не оставляя ничего на память о ней, кроме боли в сердце.

Буквы расплылись, он моргнул, с ужасом поняв, что виной этому слезы. Что, черт возьми, с ним такое? Будто кто-то умер.

И тогда он понял, что это. Любовь. Он любил Эйврил и отпустил ее прочь из своей жизни. Картина замка снова предстала перед ним в красках, там были дети и рядом с ним женщина, она смеялась голосом Эйврил, улыбки на лицах его детей были похожи на ее улыбку. Он убил этих будущих детей, и слишком поздно что-то исправить. Слишком поздно.

Но он должен попытаться. Люк отшвырнул газету, выбежал из библиотеки и бросился вниз по лестнице клуба «Уайт», пробежал мимо возмущенного таким шумом привратника и оказался на улице Сент-Джеймс.

— Кеб!

За спиной раздался голос портье:

— Сэр! Ваша шляпа, сэр! Ваше пальто!

Рядом остановился кеб.

— Плачу золотом, если довезете до ближайшей конюшни за пять минут.

Слишком поздно, но он должен попытаться.


Эйврил смотрела, как приближаются берега Тилбери. Через несколько минут будет слишком поздно, последняя возможность вернуться исчезнет. Возможно, уже сейчас слишком поздно что-то делать и совершенно безумно, однако она неожиданно поняла, что надо делать.

И голосом, полным страдания и решимости, позвала:

— Феррис!

— Да, мисс?

Низкорослый человек возник из воздуха рядом с ней.

— Я возвращаюсь вместе с тобой.

— Что?! На лоцманской лодке? В Лондон? Ради капитана?

— Да. Ради капитана.

Чтобы быть с ним, пока он будет желать ее, чтобы быть той, кем он захочет. Она любила его, принадлежала ему.

«Папа, — подумала она. — Прости меня, но сейчас это уже моя жизнь. Я разрушила все твои планы в тот момент, когда оставила Брэдона. Я не могу жить без Люка».

— Право же, мисс. Даже не знаю, как мы сможем получить назад ваши вещи.

— Это не имеет значения, если только мы не забудем взять Грейс.

— Уж этого я не допущу, — сказал Хорек таким тоном, который она раньше слышала от Люка.

Хорек и Грейс?

Хорек передал капитану корабля ее слова и несколько гиней, и тот согласился отправить на берег двух пассажиров без багажа, но, когда с борта была спущена лоцманская лодка, Грейс пришлось спускаться в нее, полагаясь только на крепость рук Хорька, охватившего ее ноги.

— Если вы только простите мне эту вольность, мисс.

— Конечно.

И Грейс, казалось, определенно наслаждалась этой вольностью.

Лодка отчалила от корабля и направилась к берегу.

— Что это? — спросил лоцман, почесывая голову и указывая на точно такую же лодку, направляющуюся к ним. — Запоздал на корабль кто-то, должно быть.

На носу лодки стоял человек. Человек, который на корабле чувствовал себя как дома. Человек, которого Эйврил узнала бы где угодно.

— Люк, — прошептала она.

Руки успели потянуться и остановить ее, когда она рвалась вперед между матросами и скрученными канатами. Она остановилась на носу лодки, встав так же, как стоял он, и, когда лодки подошли близко друг к другу, Люк схватил ее и прижал к себе:

— Эйврил. Ты возвращалась ко мне?

— Да. К тебе. — Она вновь в его объятиях, остальное не важно. — Ты пришел за мной?

— Я люблю тебя. Почему я не понял этого раньше? Я люблю тебя.

Он посмотрел ей в глаза, и она впервые увидела истинное смущение на его лице.

— Ты думаешь, ты могла бы… Ты вернулась. Я думал, что слишком поздно. Я спешил так, как никогда в жизни, боялся опоздать. Но ты здесь, ты вернулась ко мне…

— Потому что я люблю тебя. Больше всего на свете, больше самой жизни. Я люблю тебя, Люк.

— Будь Бог благословен. — Он закрыл глаза и крепко прижал ее к себе, и она могла услышать, как бьется его сердце. — Поплывем домой.

Люк не проронил ни слова, когда они ехали в экипаже обратно в Лондон. Эйврил подумала, не изменил ли он свое решение. Но он не отпускал ее рук. Она почувствовала, что он прижался щекой к ее волосам. Ей хотелось закрыть глаза и просто понежиться в любви, но было слишком много дел, о которых предстояло подумать.

— Должна ли я уехать в глубь страны на время, пока Брэдон не перестанет меня искать? — спросила она через двадцать минут.

— Он довольно скоро обо всем узнает, — сказал Люк.

— Но он может вызвать тебя на дуэль!

Эйврил пыталась сесть так, чтобы посмотреть на него.

— Он только унизит себя, если попытается. Если вызовет меня на дуэль, потому что ты была его невестой, в свете станет известно, что его бросили. Если бы он мог просто отослать тебя без лишнего шума — это одно, но сейчас даже если он и найдет тебя, то похитить уже не сможет.

— Почему нет? Мы же знаем, что он безжалостен и хладнокровен.

— По его словам, замужняя женщина не имеет смысла для него, — сказал Люк так спокойно, что она сразу не поняла, что он имеет в виду.

— Замужняя? Ты хочешь на мне жениться?

— Конечно. — Он улыбнулся, когда увидел, сколько радости принесли его слова. — Нет необходимости беспокоиться о церемонии. Нас может обвенчать викарий в церкви Сент-Джеймс напротив «Олбани». Я могу достаточно легко доказать свою религиозность, хотя меня трудно назвать усердным прихожанином. Ты не против церкви Сент-Джеймс?

— Против? Но ты не можешь на мне жениться, Люк. Тебе нужна жена-француженка. И, ради всего святого, мой дед был бакалейщиком!

— Так ты хочешь снова стать моей любовницей?

— Конечно, — сказала она в нетерпении оттого, что он не понимает. — До тех пор, пока ты будешь желать меня.

— Я хочу, чтобы ты навсегда осталась со мной. — Он покачал головой, досадуя на взаимное непонимание. — Я не знаю, что такое быть влюбленным. Я сделаю все эти нелепые вещи, которые ничего не значат. Да, ты — англичанка, но можешь учить французский, наши дети смогут расти в обеих странах. Наш первенец конечно же унаследует титул, поэтому он должен чувствовать себя больше французом, чем англичанином, но я знаю, что ты меня поддержишь в этом.

— Дети… — прошептала она и кивнула, пробуя на вкус это слово.

Их дети. Она захотела поцеловать его.

— Д’Онэ не женятся по расчету, — сказал с горечью Люк. — Я прямо слышу, как звучат эти слова в моей голове. Я был дураком, предвзятым дураком. Ну, этот д’Онэ женится по любви. Я нашел умную, смелую, красивую женщину, которую обожаю и которая всегда будет на моей стороне.

— Брэдон может подать в суд за потерю моего приданого.

— Тогда пусть забирает свое проклятое приданое, — сказал Люк. — Насколько твой отец любит тебя? Решится ли он на твой брак с французским графом, которого ждет многообещающая карьера на флоте, пока идет война, и который сможет жить в двух странах, когда война закончится? Отдаст ли он все причитающееся Брэдону, если я не стану просить у него приданого для тебя? В конце концов, как он и хотел, он получит зятя, обладающего некоторым влиянием и репутацией.

— Ты смог бы так поступить?

— Конечно. Я отдам все до гроша, чтобы сохранить тебя. Эйврил, ты перевернула мою жизнь вверх дном. Я думал, что знаю, чего хочу, оказалось, все, что мне нужно, — это ты. Ты станешь моей женой?

Внезапная неуверенность в его голосе тронула ее сердце. Он так силен, так уверен в себе, а не знает, что она ответит ему.

Она сглотнула, пытаясь найти нужные слова, он встал на колени в раскачивающемся экипаже и взял ее руки в свои:

— Я люблю тебя, Эйврил Хейдон. Выходи за меня замуж, и я клянусь, что ты никогда не пожалеешь об этом. Выходи за меня, я не смогу без тебя жить.

— Я должна выйти за тебя, — сказала она, подняв их соединенные руки и целуя его пальцы. — Потому что я не могу жить без тебя. Jet’aime.

— Это, — Люк сел рядом с ней и обнял, — весь тот французский, который тебе будет нужно знать в течение долгого, очень долгого времени.

Экипаж приближался к Пикадилли и старой церкви, но Эйврил не замечала этого, покоясь в сильных руках Люка, чувствуя нежность его поцелуев и слыша его слова, которые хотя и не могла понять разумом, но почувствовала сердцем, потому что это слова любви.