Но я также в восторге и от толпы. Разговариваю с ними. Отвечаю на вопросы. Я поворачиваюсь, удерживая микрофон для мужчины с бумагой. Его руки дрожат, когда он начинает читать по своей записке, задавая вопрос о налоговой реформе.

Беннетт великолепен. Он внимателен к парню, и дает серьезный ответ об экономике, но также вставляет шутку, и парень вместе с публикой смеются. Снова и снова я становлюсь свидетелем подобного взаимодействия, мой разум уносится, потому как Бен, несомненно очарователен. Другой мужчина шагнул к микрофону. Никаких бумаг, никакой нервозности, если не считать того, что он зол. На этот раз речь идет о политике. Бен кивает, призывая диктора повторить вопрос мужчины, все камеры устремляются на парня. Снова, мой благоговейный бесстрашный сенатор переадресовывает его и отвечает вопросом на вопрос, черт возьми, он далеко выходит за рамки ответа. Мужчина у микрофона поблагодарил его, затем поблагодарил меня.

Я удивляюсь подобным закидонам бизнес-встреч людей, слушая их, решая их проблемы ― в сущности, давая им право голоса. Это невероятно мощно, даже если я всего лишь стажер. Я очарована и возбуждена. Напряжена.

― Ух ты! Ты только посмотри на себя, ― слышу знакомый голос прошептавший над моей головой.

Я повернулась кругом, и встретилась с парой грозных и цветом, как мокрый асфальт, глаз.

― Колин, что ты здесь делаешь? ― я сгримасничала, увидев своего двоюродного брата в коридоре, треплющего мою укладку, пока я рассматриваю его.

― Разве это не то, что делают семьи ― поддерживают связь?

― Не наша семья, ― отвечаю я.

Если кому надо насладиться отчетностью перед дедушкой и бабушкой, то только ему. Я хочу рассмеяться и закричать, швырнув это ему в лицо. Колин с ухмылкой посмотрел на меня. Блеск в его глазах обозначал, будто я сделала что-то невероятное, чем он сможет воспользоваться, чтобы втереться в доверие стариков и получить финансовую подачку. Инстинктивно я поправила шарф на шее, скрывая следы от укусов и засосы украшающие ее.

Он пожимает плечами.

― С каких это пор ты вошла в политику? И с республиканцем. Прискорбно. Старики должны знать, что ты тусуешься здесь… С Сенатором Роллинг Стоун? [ игра слов: популярный журнал, где было опобликовано фото сенатора ― «Rolling Stone», и его фамилия ― Stone. ― прим. ред.] Насколько это для тебя серьезно?

Гнев молниеносно пронесся по мне, и я в недоумении подняла на него глаза.

― Если ты решил задать вопрос, то очередь начинается вон там.

Он лишь указывает подбородком в сторону сцены.

― Ты же не в серьез. Это что-то вроде бунта? Бабушка с дедушкой будут разгневаны. Будет лучше, если ты скажешь политике ― adios.

― То, что я делаю, тебя не касается.

Черт, мой двоюродный брат ― гадюка, будет использовать это, но я не могу позволить ему. И не стану! Его слова, словно удар под дых, и мой пульс зашкалил. Наклонив голову в сторону от микрофона, я хочу раскусить его.

― Серьезно, что ты хочешь и почему ты здесь?

― Давай начистоту, ― отвечает он. ― Нолан пригласил меня.

Несколько людей вокруг нас фотографировались на память. Я прищурилась, тщетно пытаясь вспомнить. Я боялась, что Дин Нолан увидит меня с семьей и захочет упомянуть об этом, и именно поэтому я стараюсь не бросаться в глаза. Прямо сейчас мне необходимо охладить пыл своего кузена, если это возможно. Игнорируя Колина, я сосредоточиваюсь на человеке у микрофона.

― Вот наклейка на бампер, ― улыбаюсь я парню в очереди; и очередь из других людей ждет, чтобы задать свой вопрос Беннетту. Кивнув, я указываю на молодую леди, которая за перекладиной и одета в стиле «Голосую За Сенатора Стоуна», затем протягиваю ей микрофон.

Колин отступает, и я думаю, как хорошо, что он уезжает: но ― нет. Он встает позади меня и шепчет так, чтобы я слышала:

― Ты даже не выслушала меня, но ты знаешь, я ведь должен сказать свое слово. То, что ты здесь, разве не бунт? Агитируя другую предвыборную кампанию, если ты серьезно относишься к сенатору. Ведь бабушка с дедом оказывают кое-кому поддержку.

Если бы все было так просто. Я не могу позволить ему приблизиться хоть на дюйм к реальному «сенаторскому» вопросу, поэтому я заставляю себя улыбнуться. Засмеяться.

― Я делаю одолжение. Джон работает над одним материалом. Он снаружи. ― Я смотрю на Колина, убеждая его в своей точке зрения.

Я точно не собираюсь удирать отсюда из-за того что здесь мой кузен, но и не хочу, чтобы он оставался. У меня есть выбор и необходимость решить эту проблему с Колином: лучше раньше ― чем позже. Я передаю микрофон женщине в очереди, затем направляюсь в сторону своего кузена, хватаюсь за то, что могу сделать пока не грянула буря, после того как он побежит докладывать бабушке.

― Так что же ты намерен делать?

― В смысле?

Я делаю глубокий вдох, пытаясь контролировать желание придушить его.

― Для твоего же блага, тебе лучше не начинать распространять глупые сплетни о Джоне и его проекте с сенатором. Теперь, если не возражаешь, у меня есть работа, которую необходимо делать.

Черт возьми, я чувствую, как звенит сказанное имя Джона, когда я использую своего друга в виде приманки, чтобы сбить с реального следа Колина. Это был не мой план ― работать в округе Колумбия со Стоуном; но вдруг я вижу, что прошлые границы размываются. Связывающий нас вместе с Беннеттом план меняется, но не так, как мне бы того хотелось.

Я не могу объяснить или проанализировать ощущения, почему Беннетт так глубоко запал мне в душу, но что я знаю точно, что бы это ни было между нами, я не смогу это остановить. И я не собираюсь убегать просто потому, что это непривычно.

Люди из зала смещаются, бросая на нас косые взгляды. Колин берет меня под локоть, и уволакивает в заднюю часть коридора, за пределы слышимости окружающих.

― Джон обычный журналист. Никого не волнует некий папарацци.

Его голос жесткий, в свою очередь я становлюсь намного собраней и серьезнее.

― Ты действительно готов заявить об этом во всеуслышание? Потому что я ― нет, у меня не было намериний сообщать об этом! Ни бабушке, ни деду, раз уж на то пошло.

― Давай, поговорим снаружи, ― кивком и с рыком спросил он меня: ― Можешь?

― Минуту.

Бросив сумку со значками, наклейками и флагами, которые раздавала на столе, я направляюсь в сторону выхода. С каждым шагом, мой желудок опускается, будто в нем гаечные ключи. У меня есть, что скрывать. Насколько близко я сотрудничаю с сенатором, и как он обладает мною. Возможно, если Колин решит, что я все еще пишу для «Глобуса», он отступит. Оставит меня в покое. Пытаюсь найти причину, по которой я бы рискнула не только своим будущим, но и плести ложь за ложью, чтобы мой кузен остался ни с чем ― это становится для меня решающим, ― я хочу то, что предлагает мне Беннетт.

Чем больше я стараюсь разложить по полочкам свои идеи, касающиеся мужчины, который скоро будет моим Домом, тем запутаннее становятся мои мысли. Может быть, это предупреждение — верный признак того, что я делаю что-то неправильно. Если я хочу быть уверенной в своих действиях и не оступиться, то не стоит ехать в Вашингтон. Кого это волнует? Джон бы разочаровался, но он бы понял. Хватить обучения ― я более чем достаточно прошла стажировок. Более чем уверена, что моя семья уже не будет моей, если они почуют правду.

Задержавшись, я поворачиваюсь назад и смотрю на сцену. Как насчет Беннетта? Как сильно в действительности его волнует происходящее? Конечно, у него есть собственническая жилка шириной с милю. Но стал бы он злиться? В течение примерно пяти секунд — ладно, может быть, неделю. Он хочет, чтобы я была с ним, но для жесткого траха... или я действительно имею для него значение? Или это его натура контролировать — его потребность доминировать, когда он реагирует на что-то? В конце концов, мужчина как Стоун — прыгаеет из одной постели в другую.

Как он будет чувствовать себя в реальном окружении среди сотрудников, и, возможно, работая в Белом Доме, если я являюсь его стажером! Алле? Я не думала об этом до сих пор. Дерьмо. Вот же черт! У меня есть достаточно сбережений, чтобы протянуть последний семестр до получения диплома об образовании, и если я все же решу написать диссертацию, то тогда бы могла засесть в библиотеке, чтобы скоротать время. В моей башне из слоновой кости, как называет ее Стоун. В безопасной и надежной.

О, Боже! Зачем я вообще издеваюсь сама над собой подобным образом? Я убедилась: неуместному контролю моих бабушки с дедушкой нужно положить конец. И только тогда, когда я рядом с ними с их желанием утвердить свою власть надо мной, это делает меня менее адекватной. Я потираю рукой по лбу и натягиваю очки на переносицу, пока направляюсь по темному проходу к выходу. Я следую за Колином через заднюю пожарную дверь и резко останавливаюсь.

― Какого хрена ты делаешь? ― спрашивает он, скрестив руки на груди, будто у него есть какое-то право вмешиваться в мою жизнь.

Вместо того чтобы дать воле моему разочарованию, я пускаю в ход мой гнев. Я не собираюсь играть в игру на условиях двоюродного брата. Свернув программку несколько раз, я пытаюсь взять себя в руки. Обработаю его: то, что хочет услышать мой слабоумный братец, я, возможно, смогу скормить ему с ложечки.

― Колин, я работаю над проектом.

― Тогда почему Нолан об этом ничего не сказал?

― Потому что это не только мой проект. Как я тебе уже говорила, я помогаю в исследовании Джону. Он единственный делает это для «Пост». Никто из бабушкиной свиты в этом не участвует… так пристрели меня за это.

― Я не понимаю. Еще одна стажировка?

― Да. То, что делают люди, которые хотят обзавестись связями. Я уже все устроила. Но, если ты проговоришься хоть кому-нибудь, то таким образом оставишь меня нахрен без всех источников информации.

― Ты серьезно о писательской деятельности? Как о карьере? Я сомневаюсь, что наши бабушка с дедушкой согласятся на это.

― Ох, верно. Я могу быть подобной тебе. Как раз то, что ты проделываешь в очередной раз? ― Я жестока, но мне плевать.

Он должен помнить, что я не собираюсь с ним союзничать в том, как он перекачивает средства, вместо того, чтобы заниматься своей карьерой, или переживать что, не дай бог, он окажется в свободном плавании. Он сын Бриджид, и как его мать он имеет людей налево и направо, лишь бы получить то, чего он хочет.

― Послушай, не все киски мои, ― иронизирует он. ― Ты должна быть реалистом. Тебе не кажется, что у меня были планы… однажды?

― Я ничего не могу припомнить, кроме того, что ты торгуешься сплетнями с семьей ради своей пользы. Разве нет? Я не знаю. ― Я успокоила свое желание оторвать ему голову, затем рывком отворила дверь, просовывая сложенную программку под косяк. Я не собираюсь оставаться с ним здесь взаперти. ― Если ты создашь проблемы, я засуну их далеко в твою задницу, что ты не узнаешь, где окажешься ты, а где я. Даже не думай рыть под меня!

Ближе к вечеру на улице стало прохладно, особенно с этой стороны здания, где стоим мы, ветер начал поднимать кусочки сухих листьев и грязь. Он засовывает руки в свои карманы.

― В таком случае, подкинь мне какую-нибудь новость.

Я начинаю дрожать. Я так зла, что Колин считает, будто может меня шантажировать.

― Ты больной?

― Нисколько.

Я моргаю и чувствую, как мои брови съезжаются вместе.

― Хм, поправь меня, но разве нет иных способов заработать денег, кроме как кустарным способом нагрести сплетен обо мне?

Колин смотрит на меня, сощурив глаза, он злится.

― Точно, это именно то, что ты делаешь с бульварной историей журналистики. Я читал, что ты пишешь. И ты ничем не отличаешься. Мой тираж немного меньше твоего ― и в отличае от тебя, я не вру.

― Я никогда никого не бросала под колеса автобуса и да. Ты ― лжец. Половина твоих историй покрыта ложью.

― Это догадки и я не согласен, ― отвечает он, самодовольно улыбаясь.

― Так ты все решил, и жребий выпал на меня в этот раз? Конечно, у тебя были причины для прихода сюда сегодня, помимо слежки за политиками.

― Прийти снова?

Вздохнув, я пытаюсь успокоиться.

― С чего это ты решил, что это именно я. Ты пришел не из-за Нолана. Почему выбор пал на меня, когда у нас есть целая семья в которой полно людей, на которых ты можешь настучать?

Он потирает свое лицо.

― Если я тебе скажу, тебе не понравится.

― Мне уже сейчас не нравится. Хуже уже не будет.

Колин приподнимает бровь, затем осматривает меня с головы до ног и широко улыбается.

― Белокурая красотка. Почти выпускница. «Гран энд Поп» постоянно тебя обсуждают. Ты то, что в СМИ зовется горячим заголовком. Я прав? Я говорю, что это может быть грандиозным.