— Должны знать, что мы отправляемся в тир. Как вы советовали, я выбрал себе оружие. Пистолеты — проще всего.

Сэвидж внимательно посмотрел вслед уходившим пижонам. Лондон протянулся вдоль Темзы на девять миль — от Милбэнка до Блэкуэлла. На этом пространстве размещались тысячи питейных заведений и публичных домов на любой вкус, от шикарных в Ковент-Гарден до лачуг с голыми матрацами на лондонском «дне». Город славился игорными притонами, от респектабельных клубов вроде «Уайт» и «Уатьер» до «Шпор бойцового петуха» в трущобах. Но Сэвидж догадывался, что они кончат в личной преисподней Чарльза Джеймса Фокса.

Подождав до двух часов ночи, он не спеша направился туда сыграть в кости. Он нашел пьяного в стельку Тони с вывернутыми карманами. Надвинув шляпу, он попрощался с присутствующими и поставил на ноги юного Лэмба.

Открыв парадную дверь на Керзон-стрит, верный слуга мистер Бэрке счел своим долгом выразить протест. Сэвидж без единого слова выслушал порицание. Не успел мистер Бэрке закрыть дверь, как Тони пробормотала:

— Давай ведро.

Глава 18

Тони, надувшись, сидела в кресле у намина в доме на Хаф-Мун-стрит, в то время как Сэвидж сурово отчитывал ее:

— Ты что, последних мозгов лишился? Сколько проиграл?

— Двести, — промямлила Тони.

— Не видел, что они решили остричь тебя, как ягненка[8]?

Тони передернуло от невольного каламбура, и она еще больше разозлилась:

— Уж не намекаете ли вы, что меня надули?

— Нет, не намекаю, доверчивый дурачок, а говорю тебе прямо. Его высочество по уши в долгах, а очаровательная Джорджиана не в состоянии даже сосчитать, сколько она продула! Тони, когда складываешь два и два, неужели ты настолько глуп, чтобы считать, что будет четыре?

Сэвидж достал колоду карт из ящика уставленного бутылками стола вишневого дерева и стал их тасовать.

— Черт побери, именно поэтому я не играю в фараон. Ты не держишь в руках карт, а карты слишком часто помечают или делают шероховатыми, чтобы они слипались в колоде. Фальшивая колода и ловкий сдающий могут принца сделать нищим.

Сэвидж развернул колоду веером.

— Смотри. Любой, кто хоть немножко умеет держать карты в руках, может за пять минут научиться тасовать «вслепую», перебрасывая нужные карты в низ колоды. Все дело в умении передернуть карты при тасовке. Проще всего обмануть, сдавая из-под низу. Будь они прокляты,

парень, я не хочу, чтобы пижоны, с которыми ты провел прошлый вечер, развращали тебя!

Помня, как он только что учил ее шулерским приемам Тони восприняла его слова с мрачным юмором:

— Похоже, вы предпочитаете сами развращать меня? — Просто просвещаю тебя. Если узнаешь все хитрости, сможешь замечать, когда жульничают. А как играть, честно или жульничать, решать только тебе, — холодно ответил Сэвидж.

Тони взяла колоду карт, решив научиться передергивать карты.

— Кончили меня просвещать?

— Только начал. Мне абсолютно наплевать на то, что тебя каждый вечер выворачивает наизнанку, но мне не безразлично, что ты напиваешься до точки, когда теряешь контроль над собой.

— Выходит, вы отныне запрещаете мне встречаться с друзьями? — с вызовом спросила Тони.

— Не в этом дело. Я хочу, чтобы ты мог контролировать себя в любой компании и в любой обстановке, от карточного зала до спальни, от пышного двора до темного переулка.

У Тони поубавилось уверенности, когда она вспомнила о планах, намеченных компанией на сегодняшний вечер. Взглянув на Сэвиджа, она сказала:

— Как, черт побери, отвертеться от посещения турецких бань в Ковент-Гардене? За шесть гиней там моют, ты ужинаешь и ложишься спать с шикарной девицей.

— Я мог бы предложить более злачное времяпровождение, — беспечно заметил Сэвидж.

— Ни капли не сомневаюсь, — уколола Тони. Сэвидж пожал плечами:

— Скажи им, что идешь со мной в театр… совсем, дескать, забыл.

У Тони гора свалилась в плеч. Было еще одно дело, на которое она с готовностью согласилась, будучи в подпитии, но о нем не решалась даже упоминать. Она искала более безобидную тему для разговора. Демонстрируя ловкость рук, она длинными тонкими пальцами перетасовала колоду, пустила карты вразрез и стала выкладывать четыре туза, потом картинки.

— Я быстро схватываю. Когда вы начнете учить меня делать деньги?

— Чтобы ты просадил их в игорном притоне? — сухо спросил Сэвидж.

— Не придуривайтесь, с сегодняшнего дня я буду только выигрывать. А как насчет акций Компании южных морей? Все до единого гоняются за ними.

— Именно поэтому тебе не следует этого делать. Это дутые бумажки. — Взгляд Сэвиджа был холоден, как полярные моря. Приказам этого человека невозможно не подчиниться.

Тони пожала плечами

— Так вит, как я уже говорил, единственный неписаный закон, который для меня существует, состоит в том, что я не могу поступиться своими принципами.

Он заговорил нежнейшим голосом, в котором звучал неприкрытый сарказм.

— Во имя Отца, Сына и Святого духа, каким же образом ты получишь высокий процент не растрачивая своих принципов?

— Н-не знаю, — заикаясь, ответила Тони.

— Имя этой игре — риск. Чем больше риск, тем выше прибыль. Я предложу тебе сделку, ниспосланную самими небесами. Собери все до последнего гроша и закупи товар для продажи в индийских владениях. Потом, получив отменный навар, закупи товар для продажи в Англии. Доставить можно на одном из моих судов, чуть больше восьми недель в каждом направлении. За четыре-пять месяцев твои средства, которые хранятся у Уотсона и Голдмана, возрастут в четыре раза

— Однако риск — корабли тонут каждый божий день. Можно потерять все.

— Учитывая, что корабль и команда имеют ко мне прямое отношение, я тебя даже застрахую. Тони была поражена его щедростью.

— Это благородно с вашей стороны. Почему вы так поступаете?

— Хочешь верь, хочешь нет, ты мне не безразличен. — Поколебавшись, непринужденно добавил: — Считай меня за отца.

Антония часто думала о нем и мысленно рисовала в самых различных ситуациях, но уж никак не могла представить их отношения как отношения отца с сыном

— Продолжим уроки вечером, — спокойно закончил Сэвидж, давая знать, что разговор закончен.

— Вы меня, выходит, выгоняете? — спросила она, Их отношения приобрели такой характер, что они могли называть вещи своими именами.

— Ага. У меня до театра уйма дел. — Он достал золотые часы. — Кое-кто должен сейчас подойти.

— Прошу прощения за то, что вношу беспорядок в вашу жизнь, — язвительно сказала Тони.

Сэвидж, пожав плечами, философски заметил:

— Чтобы приручить щенка, требуется много времени и терпения.

Тони только прикидывалась веселой. Ее уязвило: что все, что он хотел, так это прочитать ей нотацию, а потом выпроводить. Она медленно зашла за угол и подождала несколько минут. Она сомневалась, что у него назначена деловая встреча, и подумала о нем лучше, увидев подъехавший к дому ладный экипаж с гербом на черной блестящей дверце. Оказывается, Сэвидж говорил правду. Она почувствовала себя явно хуже, увидев, как кучер помогает выйти из кареты красивой женщине в изящном розовом дамастовом платье и в шляпе с черными страусиными перьями. У него действительно дело. Занятное, черт побери, дело!

Когда графиню Эссекскую провели в кабинет Сэвиджа, у того, кроме дел, ничего не было на уме. Он был намерен заставить ее раскошелиться ради важного для него дела. С ее стороны следовали соблазнительные намеки, на которые он реагировал только словесно, ибо у него было достаточно здравого смысла, чтобы не соблазнять жену графа Эссекса, который мог понадобиться в качестве политического союзника.

Тони с ногами забралась в кресло у окна в спальне Антони, положив на колени дневник. Окунув в чернильницу перо, она решительно начала:

Адам Сэвидт бесчеловечен. В нем сочетаются человек и зверь. Если зверь, то определенно леопард. Не я первая заметила это сходство. Он сам это знает, потому что назвал свою плантацию на Цейлоне Прытком Леопарда. Как и все нынче в свете, Сэвидж носит маску, но я подозреваю, что под маской скрывается личность довольно загадочная. Если сорвать маску, я пока не знаю, кого увижу — дикаря или сверхцивилизованную личность.

Подозреваю, что за показной воспитанностью он дик и необуздан.

Он властен и повелителен, однако достаточно умен, чтобы не оказывать нашим или запугивать. Он доводит меня до бешенства, а потом успокаивает своей житейской мудростью, щедростью и чувством юмора. Его советы всегда разумны и непонятно почему меня бесят. Одна вещь буквально доводит меня до кипения — это его полный презрения взгляд. Я во что бы то ни стало сотру этот взгляд с его надменного лица.

Он оставляет мне значительную слабину, думая, что я не чувствую себя у него на поводке. Его ожидает удар, потому что я намерена ускользнуть с поводка. Я не недооцениваю его, так нак уловила рычание в его бархатном голосе и почувствовала его ногти, когда нынче утром он ломал мой характер. Он хочет сделать из меня мужчину, а мне бы хотелось, чтобы он сделал из меня женщину.

Тони сильно нажала на перо, посадив жирную кляксу. Она захлопнула дневник, ужаснувшись тому, куда завели ее мысли. Проклятый дневник выманивал у нее секреты. Она решила заняться более полезным делом, нежели предаваться мечтам о Сэвидже. Надо решить, какой товар вывезти в индийские владения.

Днем Тони бродила по лондонским магазинам, но единственные вещи, которые пришлись ей по вкусу, были принадлежности для Эденвуда. Она с ходу купила фортепьяно, инстинктивно чувствуя, что Сэвиджу понравится эта последняя музыкальная новинка, которая была значительным улучшением по сравнению с клавесином, потому что на одной клавиатуре можно было играть и громко, и тихо. Она также купила выполненный Веджвудом столовый сервиз на двадцать четыре персоны, бледно-лиловый с белым выпуклым узором. Классический рисунок был безупречен, а мастерство исполнения ни с чем не сравнимо. В Эденвуде нужен бы еще чайный сервиз севрского фарфора, а возможно, и сервиз для завтрака, но, зная Сэвиджа, она подумала, что, может быть, лучше он купит их, когда поедет на континент, чем платить непомерно высокие импортные цены. Но. судя по количеству импортных товаров, другие, как она поняла, были готовы платить и взвинченные цены. Потом ей пришло в голову: чем редкостней вещь, тем выше цена и больше спрос. Поду~ мать только, каким должен быть спрос в далеких индийских владениях на дефицитные континентальные и английские товары!

При мысли о возможности заработать у нее пересохло во рту. Облизав губы, она подумала о матери и других дамах, переселившихся на Восток. Они, должно быть, создают неутолимый спрос на новинки моды, особенно такие, которые хорошо служат в жарком климате, — зонтики, шляпы из итальянской соломки, разрисованные веера, нижнее белье из муслина, тюлевые вечерние платья, атласные туфельки.

Украсив себя, женщина примется украшать жилище. Тони все больше овладевал азарт, когда она стала думать о торговле венецианскими зеркалами, хрусталем и другими изящными французскими и итальянскими изделиями. Ей не терпелось сообщить Сэвиджу, что она приняла решение насчет товара.

В карете, по пути в театр, Тони завела разговор на эту тему. Адам, прищурившись, разглядывал ее, оживленно рассуждавшую о корсетах, грациях, лифчиках и прочих предметах дамского туалета, а также о зонтиках и другой мишуре. Идеи юного Лэмба имели свои достоинства, но были явно женскими.

Подавляя опасения, Сэвидж окончательно решил искоренить женственные наклонности юноши и дать возможность утвердиться мужскому началу. После театра они направятся в бордель, и там-то он уж позаботится о том, чтобы совершить его посвящение в мужчину. По своему житейскому опыту Сэвмдж знал, что юнец будет ни то ни се, пока не утвердится в сексуальном отношении. Нужно преодолеть это препятствие — остальное завершит природа.

Адам собирался ехать в оперу, теперь же он передумал и решил отправиться в «Олимпиан», где давали откровенно сексуальный фарс.

По сцене, демонстрируя соблазнительные формы, шумно носились полуголые красотки. Поначалу Адам уголком глаза поглядывал на Тони, но скоро сам увлекся непристойными ситуациями и шутками, и в зале нередко раздавался его раскатистый смех. Вся интрига сводилась к тому, что мужчины, прибегая к всяческим ухищрениям, пытались забраться девицам в панталоны, но все это вытворялось с таким умным озорством, что публика покатывалась со смеху.

Тони тоже смеялась, но была рада тому, что в зале погашен свет, потому что щеки ее покрылись румянцем. Перед началом антракта ведущая актриса, выйдя на середину сцены, исполнила под занавес песенку о капельках росы на лилии. Она была так соблазнительно хороша, что все мужчины, подавшись вперед, не отрывали от нее глаз.

Как только опустили занавес и зажгли газовые рожки, Сэвидж поднялся.

— Очаровательная куколка. Пойдем за сцену.