– В этом халате ты похожа на нее, – сказала Джулия.

– На Клер? Неужели? Я совсем не похожа на нее. Джулия пригубила шерри.

– Нет? – тихо спросила она. – У Клер было такое же доброе сердце и великодушный характер.

– Некоторые могут сказать, что характер у нее был слишком великодушным, – помолчав, ответила Сидони.

– Она не была шлюхой, – вдруг рассердилась Джулия. – Ты это думаешь, верно? Тогда лучше не говори мне, девочка. Может, она не была совершенством, но она не была плохим человеком.

– Разумеется, нет. – Сидони покачала головой. Этого она сказать не могла. А что ей сказать? Кем была Клер? Она не знала. Даже после стольких лет не знала. А теперь мать унесла свои тайны с собой в могилу.

– Возможно, она была просто глупой девочкой, которая позволяла себя использовать, – наконец прошептала Сидони.

– Конечно. – Джулия наклонилась и погрозила ей пальцем. – Но только однажды, Сидони. Только однажды. Потом она делала то, что нужно. Она поумнела. В конце концов, ей приходилось думать о твоем брате, разве нет?

– Я не знаю. Иногда мне кажется, что в действительности я совсем ее не знала.

– А я знала, – резко ответила Джулия. – Что ей оставалось делать с ребенком в животе и без возможности прокормить его? Кто бы нанял французскую гувернантку, которую обманул прежний хозяин? Никто. А если ты хоть на минуту подумала, что ее распрекрасная семья приняла бы Клер назад, то можешь забыть об этом. Дочь с шестимесячной беременностью, не имеющую мужа? Ха!

Сидони пожала плечами.

– Они даже меня, их собственную внучку, не хотели. Прямо с парома отвели меня к дверям монастыря. Полагаю, я была… уликой. Воплощенным доказательством безнравственной жизни моей матери.

– Жизнь может стать и безнравственной. Мы разные с Клер, ты знаешь. Я родилась проницательной. А ее сделали жертвой, я полагаю. Гравенель. Он увидел ее, он захотел ее, и он решил, что ее можно взять.

Сидони задумчиво пила херес. Она давно слышала эту историю от Джорджа.

– А что с ним случилось? – наконец спросила она.

– С кем? С твоим отцом? – Джулия казалась удивленной. – Гравенель умер вскоре после того, как твоя мать отослала тебя во Францию.

– Это мне известно. Мне только не рассказали, что произошло.

Джулия пожала плечами.

– Они говорили, был апоплексический удар. Я же думаю, его задушила горечь. Он умер совсем один в этом огромном и пустом загородном доме. Стоунли, так он назывался. А по мне, он больше похож на каменную гробницу.

– И никого там не было?

– К тому времени твоя мать окончательно устала от него. Устала от его оправданий и лжи. Невеста сбежала с итальянским банкиром. Тебя мать отослала во Францию. Джордж… никто даже не знал, что с ним. Он просто растворился в городе.

– А его… вторая дочь? – Сидони имела в виду его законную дочь, только не могла себя заставить это выговорить.

– Та вышла замуж и уехала в Индию. А потом умерла там. Не думаю, что это беспокоило Гравенеля. Он хотел сына.

– У него был сын, – прошептала Сидони. – Джордж.

– Прости, дорогая, он хотел… того, кто может унаследовать его герцогство.

– Ты имеешь в виду кого-то законного.

– Да, – согласилась Джулия. – Потому он решил жениться второй раз.

– Он же, мама говорила, обещал жениться на ней, – ответила Сидони, устыдившись неожиданной детскости в голосе. – Я слышала, как они много раз ссорились из-за этого. Мама плакала, кричала, бросала в отца вещами. Она утверждала, что он поклялся жениться на ней, когда умрет его жена.

– Я верю ей. Тем не менее, герцогиня цеплялась за жизнь, и это не облегчало положение Клер.

– Но отец ведь обещал ей. Как обещал все уладить с Джорджем. А вместо этого разрушил свою жизнь.

– Что теперь об этом говорить, Сидони. Меня не интересует, какую ложь Гравенель преподносил твоей матери. В Англии внебрачные сыновья не наследуют герцогства. Это невозможно. Клер знала, почему он не женится на ней.

– Потому, что она была его любовницей, – прошептала Сидони. – Он ее стыдился. Он стыдился нас.

– Может, отчасти. Английские аристократы редко женятся на своих любовницах.

– Была еще какая-то причина?

– Дорогая моя, ктому времени, когда герцогиня в конце концов умерла от чахотки, Клер было уже за тридцать. Лучшие свои годы, около десяти лет, твоя мать провела с Гравенелем, родив ему лишь одного ребенка.

– Джулия, что ты говоришь?

– Не хотелось бы тебя огорчать, – вздохнула та, – но Клер не могла доносить ребенка. Кроме вас, у нее было еще три беременности, однако дети вышли раньше срока. На некоторых женщинах лежит такое проклятие. Было просто чудом, что Джордж родился, не говоря уж о тебе.

– Значит, ко времени моего появления на свет они с отцом уже разошлись?

Джулия медленно пожала плечами.

– Да, Клер не могла примириться, что он берет в жены молоденькую дебютантку. Многие богатые поклонники соперничали за ее расположение, а он постоянно развлекался с другими женщинами. Но тебе это известно.

– Да, я слышала, как они ссорились, – ответила Сидони.

– В конечном счете все распалось. У Клер появились молодые любовники. Это ее утешало, я думаю. Вскоре невеста Гравенеля оказалась в Италии, а герцог остался ни с чем. Без жены. Без наследника. Без любовницы. Джордж сбежал. Ты была совсем ребенком. Но жалости я к Гравенелю не чувствовала. Он пожал то, что посеял.

Сидони погладила Томаса по спинке и глубоко вздохнула. Приятное возбуждение, которое она испытывала, обирая лорда Девеллина, быстро исчезло, вернув ее в настоящую – прежнюю – жизнь. Она страстно хотела оказаться на улицах, чтобы вновь погрузиться в донкихотские поиски жертвы для следующей мести. Но мести кому? За что?

– Все так печально, Джулия, – сказала она. – Иногда я не понимаю, зачем я вернулась. Наверное, мне следовало остаться во Франции.

– Мы все тоскуем по дому, Сидони, – улыбнулась Джулия и медленно встала с кресла.

Сидони обратила внимание, что глаза Джулии начали выдавать ее возраст. Может, к лучшему, что Клер умерла молодой. Она была слишком тщеславна, чтобы терпеть унизительность старости.

– Ты замечательно выглядишь в этом халате, дорогая, – сказала Джулия, положив ей руку на плечо. – У Клер, помню, были к нему домашние туфли. Давай в среду проверим ее сундуки, когда будем чистить мансарду? Вспомним хорошие времена.

– Отличная мысль.

Сидони попыталась изобразить энтузиазм, которого не чувствовала. Ей не хотелось думать о матери с отцом, даже о себе. Вместо этого она почему-то думала о маркизе Девеллине, вспоминала его холодный, немигающий взгляд и твердую форму его рта. Ширину его плеч и размер его… персоны. А еще улыбку. Кривую, почти незаметную улыбку, которая редко у него появлялась, придавая ему неуверенный мальчишеский вид. Хотя Сидони увидела его улыбку лишь мельком, она поразила ее своим несоответствием выражению его глаз и своей искренностью. Она хотела бы избавиться от мыслей о Девеллине как от наваждения.

– Кстати, – рассеянно пробормотала Джулия. – Мисс Лесли прислала записку и отменяет музыкальное занятие. У нее болит горло.

– Совсем некстати, – вздохнула Сидони. – Что-нибудь еще?

– Да, еще это. – Порывшись в кармане, Джулия протянула ей вторую записку. – Принес уборщик со Стрэнда.

Хотя на конверте не было ни имени, ни адреса, только черная восковая печать с изображением лежащего грифона, Сидони знала, от кого это.

– Жан-Клод, – сказала она.

– Я поняла, – тихо ответила Джулия. – Спокойной ночи, дорогая.

Когда за нею закрылась дверь, Томас как по команде спрыгнул на пол, а Сидони, прочитав записку, бросила ее в огонь, чтобы сжечь улику. Потом она загасила свечи, придвинула кресло к окну и просидела там до рассвета, просто глядя через улицу на темный дом. Как ни странно, она думала о матери.

За долгие и беспутные тридцать шесть лет его жизни на репутацию маркиза Девеллина легло множество пятен, и по крайней мере половина из них заслуженно. Пьяница, грубиян, повеса, гуляка, дрянь – это были самые распространенные из ругательств… остальные, по причине дикой головной боли, в данный момент выпали у него из памяти. Но сколько бы он ни пил, сколько бы ни играл, два обвинения были к маркизу неприложимы – его никогда не считали ни мошенником, ни трусом.

В это утро, надев высокий цилиндр и прихватив трость с золотым набалдашником, Девеллин заставил себя выйти из дома и направился в сторону Пиккадилли. Так как избежать того; что ему предстояло сделать, маркиз все равно не мог, он решил покончить с этим немедленно.

Утро было прохладным, но солнце светило ярко, даже слишком ярко, и головная боль у маркиза только усилилась. К счастью, прогулка была короткой. Однако первый взрыв аплодисментов грянул еще до того, как он успел подойти к своему клубу.

Девеллин посмотрел вверх и увидел трех молодых щеголей, которые буквально свисали из оконной ниши, хлопая и гикая, словно пациенты дома умалишенных.

Прикидывая, не вызвать ли кого-то из них и не пристрелить ли ради удовольствия, маркиз окинул троицу предостерегающим взглядом, от которого бросало в дрожь многих смелых мужчин. Гиканье прекратилось. Лица побледнели. Молодые люди отскочили в комнату, голоса стихли.

Девеллин поднялся по короткому пролету лестницы, заставил себя толкнуть входную дверь, а потом сумел улыбнуться швейцару, торопливо принявшему его плащ. Лицо с Луги оставалось бесстрастным, и он почтительно поклонился, когда Девеллин проходил в гостиную.

Рассказы о подвигах Черного Ангела уже несколько месяцев давали обществу пищу для сплетен. И, конечно, вряд ли стоило надеяться, что сэр Аласдэр Маклахлан будет держать язык за зубами. Тем не менее, Девеллин все же не ожидал, что соберется такая толпа. Войдя в комнату, он увидел, что Аласдэр стоит перед камином, поставив ногу на решетку, и, опершись локтем на каминную полку, услаждает своим повествованием слух компании, которая составляла едва ли не половину членов клуба.

– …к тому времени все в баре могли слышать его рев. – Аласдэр театрально взмахнул рукой. – Дев орал, чтобы позвали хозяина гостиницы, требовал, чтобы мы высадили дверь, выкрикивал что-то про рыжую шлюху с татуировкой на груди.

Девеллин вновь почувствовал себя униженным. Проклятие! Ему следовало взять с Аласдэра клятву помалкивать об этом. И маркиз опять поклялся найти Черного Ангела и превратить ее жизнь в ад, в каком, несомненно, живет сам.

– Когда мы с Куином Хьюиттом наконец сбили дверь с петель и ворвались туда, клянусь жизнью, джентльмены, мы увидели, что дружище Дев лежит голый, привязанный к стойке кровати, – живописал Аласдэр под хохот слушателей. – И ревет, как бык, застрявший рогами в живой изгороди. Говорю вам, это было страшное зрелище.

– Расскажи про окно, Маклахлан! – крикнул весельчак из первого ряда.

Полускрытый колонной, Девеллин смотрел, как его друг корчится от смеха, и по щекам у него уже текут слезы.

– Он уже освободил запястье, и ко…гда Куин на…конец освободил второе, он бросился… о Господи… прямо к подоконнику. – Аласдэр старался подавить смех. – Уже наполовину вылез из окна совершенно голый. Мы еле втащили его назад. Дев бил нас кулаком, пинал ногами, кричал, что собирается ее догнать и задушить. Дев, Дев, – сказал я, дружище, там пятнадцати футовая высота!

– И тогда он сказал, – громко произнес Девеллин, появляясь из-за колонны, – уйди с дороги, Аласдэр, глупец, или я придушу и тебя. Сейчас я так и сделаю, если ты не сядешь и не заткнешься.

Аласдэр замер с открытым ртом. Слушатели в изумлении окаменели. Затем, как стая испуганных ворон, большинство их обратилось в бегство. Некоторые смущенно шелестели газетами, отводя взгляд. Аласдэр с парой смельчаков подошел к Девеллину, чтобы похлопать его по спине и выразить сочувствие.

Маркиз едва сдержался, когда лорд Френсис Тенби сделал попытку обнять его за плечи. Тот был на целый фут ниже, к тому же Девеллин нисколько не нуждался ни в сочувствии, ни в товариществе этого испорченного породистого хлыща, и он шагнул в сторону.

Однако Тенби не понял намека.

– Ужасно жаль, Дев, что и вас обобрала эта шлюха. Она унизила почти дюжину из нас, а что касается меня, то я намерен заставить ее заплатить.

– И как же вы намерены это сделать? Тенби кисло улыбнулся.

– Мы кое с кем договорились и направили контрабандиста на поиски нашего Черного Ангела. Когда он ее найдет, сразу доставит к нам. – Девеллин презрительно хмыкнул. – Тем не менее, старина, пришлите мне описание, что было у вас украдено. Наш человек имеет обширные связи – ростовщики, торговцы краденым и прочие. Что-нибудь ему да подвернется.

– Возможно, я так и сделаю, – подумав, ответил маркиз. Аласдэр отодвинул Тенби локтем.

– Восхищен твоей смелостью, Дев, – заметил он. – Никогда бы не подумал, что ты можешь выползти из постели в такую рань.

– Меня еще не называли трусом, Аласдэр, – процедил маркиз. – И я вообще не ложился. Я слишком взбешен, чтобы спать.