Черного Ангела считали кем-то вроде мстителя Робин Гуда. Но кого – может, за исключением себя и Грега – он когда-либо несправедливо обидел? Не вызывал на дуэль из-за мелких оскорблений, не разорял молодых хвастунов ради пустой забавы. Пока те сами на это не напрашивались, что случалось с особо наглыми. Какой бы дурной ни была его репутация, он лишил невинности всего одну, да и то, оглядываясь теперь назад, он сомневался, так ли уж она была невинна. Что касается его отношений с женщинами, тут, конечно, не обошлось без скандалов. Но ему никогда еще не встречалась женщина, достойная того, чтобы ему захотелось бороться за нее.

Однако Черный Ангел выбрала его своей жертвой и сделала из него дурака. Нет, больше всего Девеллина приводило в ярость то, что он легко поддался чарам хитрой дешевой шлюхи Руби Блэк. Но ведь она не шлюха, верно? И, он готов поклясться, не Руби Блэк.

Проклятие! Как мужчина способен ненавидеть и в то же время хотеть подобное существо? Продолжая размышлять, Девеллин закрыл глаза и вдохнул запах бренди из бокала, стоявшего на столике у окна. Господи, он чувствовал себя… обманутым. И дело не в украденных вещах. За исключением портрета Грега, ему плевать на них. Он чувствовал себя обманутым, ибо не получил того, что ему обещали ее рот и плача. Ее тело. Вкус ее губ. Даже сейчас эти мысли возбуждали его, причиняя боль.

С бокалом бренди в руке Девеллин встал к окну и раздвинул портьеры. Он стоял, как бы глядя в темноту, хотя его взгляд был прикован к дому, напротив, возле которого остановилась модная карета. Из двери вышла мадам Сен-Годар и спустилась по лестнице на освещенный газовым фонарем и тротуар. Она была в шляпе с пером, немного сдвинутой по моде набок, и в темной длинной накидке поверх очень элегантного платья. Слуга помог ей сесть в карету.

Итак, мадам собралась на какой-то прием. Интересно, кто владелец кареты? Возможно, это ее собственная, но вряд ли. На Бедфорд-плейс мало кто мог позволить себе подобный экипаж. Возможно, родственник? Но мадам Сен-Годар француженка. Любовник? Вероятно. Пусть она и вдова, однако, из тех женщин, которые не чахнут в одиночестве. Тогда возникает следующий вопрос. Что в ней особенного, что его потянуло к окну? Что раздражало его? Что?

И Девеллин вдруг понял. Она напоминала ему Руби Блэк. Нет, они совершенно не похожи. Волосы, голос, овал лица – все разное. Руби выше, с пышными формами, более сладострастная. Мадам Сен-Годар хрупкая, изящная. Но обе женщины обладали врожденной чувственностью, которая сведет мужчину с ума, если он не будет достаточно осторожным.

Девеллин никогда не позволял вожделению победить его разум. Никогда не хотел женщину настолько, чтобы совершить какую-либо глупость. Тем не менее Руби Блэк заставила его сделать и то и другое. Причем без особых усилий. Неудивительно, что теперь он потерял желание участвовать в ночных попойках.

Маркиз дернул шнур, вызывая дворецкого.

– Ханиуэлл, как зовут нового слугу, который утром следил за разгрузкой мебельного фургона?

– Полк, сэр. Генри Полк.

– Я заметил, что этот Генри Полк знаток женщин. Пришли его ко мне, когда он освободится.

Ханиуэлл сделал легкий поклон.

– Непременно, милорд. Вы еще намерены обедать дома?

– Похоже, да.

Спустя час, когда он уже наполовину разделался с куском отличного мяса и бутылкой превосходного бордо, в столовой появился Ханиуэлл. Он выглядел несколько более возбужденным, чем приличествует дворецкому.

– Что? – спросил Девеллин, поставив бокал.

– Милорд, нечто весьма необычное…

– Что? – повторил маркиз, складывая и кладя салфетку на стол.

– Боюсь, это… ее светлость, – прошептал Ханиуэлл. – Вы ожидали ее?

Трудный вопрос. Одному Богу известно, что за свидание он мог назначить, а потом быстро забыть о нем. Девеллин мысленно пробежал короткий список знакомых «ее светлостей». Их было немного. Герцогиня Эстеридж, но она уже дважды выкидывала его из своей постели. Восхитительная жена Килинга, но в прошлый раз, когда он сделал ей гнусное предложение, она ударила его по лицу. Возможно, это черноволосая кузина Аласдэра… ее имя он забыл, но ее великолепная грудь навеки запечатлелась в его памяти.

Как бы то ни было, женщина, которая одна приходит ночью с визитом, желает лишь одного. Член у него уже полузатвердел и выжидающе подергивался. Девеллин оперативно переместил салфетку на колени.

– Память что-то меня подводит, Ханиуэлл. Кто из… Но было слишком поздно. Ее светлость не стала ждать.

– Добрый вечер, Элерик, – сказала она, решительно входя в столовую. – Даже не вздумай прогонять меня. А теперь объясни, ради Бога, что это за вздор насчет жуков-могильщиков, поедающих твою лестницу?

Поскольку член увял, маркиз справедливо рассудил, что вежливость требует, чтобы он встал из-за стола.

– Добрый вечер, мама, – сказал он, подозрительно глядя на нее и целуя ей руку. – Какая приятная неожиданность.

Мать уже оглядывала комнату.

– Признаться, для меня тоже, – беззаботно произнесла она.

– Я поражен, что ты собираешься разговаривать со мной здесь.

– А разве у меня был выбор? Я приехала с Дьюк-стрит, поскольку там все заперто. О… продолжай свой обед, дорогой. Боже, они подают тебе всю еду сразу? Может, они считают, что кормят слугу?

– Я не из тех, кто соблюдает условности, мама, – ответил маркиз, пока Ханиуэлл усаживал ее. – Я не знал, что ты была в городе. Ты обедала?

– Да, у тети Адамиты. – Она жестом отпустила дворецкого. – Я только вчера приехала из Стоунли. Умер кузен Ричард.

– Понятия не имел, что у нас есть кузен Ричард, – сказал маркиз, возвращаясь к мясу. – Сражен во цвете лет, да?

Мать недоверчиво смотрела на него.

– Господи, Элерик, ему было девяносто два года. О чем бы ты знал, если б выполнял семейный долг. – Она поджала губы. – Полагаю, ты не придешь завтра на похороны?

Девеллин медленно жевал, стараясь выиграть время. Она хитра, его мать.

– Ты одна?

Сжав руки, та смотрела на канделябр.

– Нет, я не одна.

Маркиз аккуратно отрезал кусочек мяса.

– Я не могу. Ты сама знаешь.

– Не вижу причины! Кузен Ричард был моим родственником, а не твоего отца, Элерик.

– Формально, как тебе известно.

– Отец скучает по тебе, – прошептала мать.

– Не скучает. – Девеллин бросил нож. – Думаю, после десяти прошедших лет ты уже все поняла, мама.

Ее широко раскрытые глаза блестели, как он надеялся, от света канделябра. Внезапно она встала и принялась ходить по столовой, останавливаясь, чтобы взять безделушку или подсвечник.

– Оцениваешь пробу? – спросил он, стараясь вернуть голосу шутливость.

Мать бросила на него мрачный взгляд, затем провела кончиками пальцев по стене.

– Право, Элерик! Пурпурные матерчатые обои в столовой? Ты хотя бы имеешь представление, насколько это вульгарно?

Маркиз не имел. Обои выбирала Камелия или же ее предшественница.

– Я безнадежный профан, – сказал он, подхватывая вилкой мясистый черный трюфель. – Но если вы находите вульгарным это, мэм, тогда взгляните на мои розово-красные драпировки в спальне.

– Элерик, – тяжело вздохнула мать, – я уже видела твою гостиную. Она выглядит как дешевый бордель.

– Мама, – с улыбкой возразил Девеллин, – моя любовница устраивает здесь оргии, а не литературные салоны.

– Элерик! – Забыв про матерчатую обивку и драпировки, мать вернулась к столу. – Ты любишь всех шокировать, не так ли?

– Человек использует таланты, коими наградил его Бог. Теперь Девеллин искал в салате редиску. Он любил яркое, острое. Наподобие Руби Блэк.

– Ты не мог бы хоть на секунду оставить в покое эту кучу зелени, Элерик, и попытаться вынести умную беседу?

– Конечно. – Девеллин отложил вилку. – Но две минуты назад ты сама просила меня продолжать обед.

– Да, но это было до того, как ты отказался прийти на похороны.

– Хочешь, чтобы я умер с голоду? – подмигнул он. – Не выйдет, мама.

– Прекрати, Элерик. Прекрати шутить, есть, пить и говорить о своих шлюхах, просто слушай. Пора вам с отцом помириться. Ты знаешь, он ужасно сожалеет. И всегда сожалел. Он не имел в виду то… ну, что сказал. Вот почему я пришла. Нужно, чтобы ты помирился с ним. Пожалуйста. Маркиз искоса взглянул на нее.

– После разговора об отце настанет очередь лекции о поиске жены и выполнении семейного долга, не так ли?

Мать в отчаянии всплеснула руками:

– Господи, нет! Я люблю тебя и не пожелаю тебе в жены ни одну из тех женщин, которых я знаю. Кроме того, у меня не хватит сил разлучить тебя со всеми этими танцовщицами и актрисами. Полагаю, одна из таких или, может, обе лежат сейчас в твоей ванне, пока мы тут разговариваем.

– В этом доме нет женщины.

– Понимаю. Тебя снова бросили?

– Да. Снова. Попытайся сдержать радость.

– Элерик, дорогой мой, – вздохнула мать. – Найди себе другую. Найди двух или трех. Меня это больше не интересует. Но ты достаточно пребывал в горе и раздражении, так не может продолжаться. Ты нужен мне и своему отцу, попытайся справиться с этим. Прошу тебя.

Девеллин молчал. Ему не хотелось видеть мать несчастной. Он вдруг заметил, как дрожит ее рука, которой она подперла голову.

– Элерик, у него сердце, – тихо сказала она, словно обращалась к скатерти.

Пол будто качнулся под его стулом.

– У него… сердце?

– Ему недолго осталось, – прошептала она.

– Недолго?

– Может, несколько месяцев. – Она пожала плечами. – Ну, год или два, если будет жить спокойно. Если не будет расстраиваться. Если…

– Если я проглочу свою гордость и попрошу прощения? Да? Не выйдет, мама. Я делал это шесть месяцев. И напрасно. Его единственный сын умер, помнишь? Не будем начинать все сначала.

Лицо матери выражало страдание.

– Ты наследуешь титул герцога, мой дорогой. Представь, как это выглядит.

– Господи, мама! Неужели ты правда считаешь, что меня хоть в малейшей степени заботит, как это выглядит? Разве я когда-нибудь вел респектабельную и осмотрительную жизнь?

– Нет, конечно. Только вот кого ты хочешь этим наказать, себя или отца?

Девеллин покачал головой.

– Ты слишком все драматизируешь. Я никогда ведь не был святым. И Грег тоже.

Поднявшись со стула, мать подошла к нему и положила ладонь на его руку.

– Послушай меня, Элерик. Молодым людям нужно перебеситься, затем они меняют свою жизнь. Вы с Грегори были просто озорными.

– Ты читаешь слишком много романов, мама. Я давно уже не молодой человек. Отец знает, что ты здесь?

– В хорошем браке нет секретов, Элерик.

– И что он сказал?

– Ничего. Хотя не запретил мне.

– Разумеется, он бы не посмел, – кисло улыбнулся маркиз.

В глубине дома начали бить часы, и мать поцеловала его в щеку.

– Мне пора. Я останусь у тети Адмиты до среды, хорошо?

– Не жди меня, – предупредил Девеллин. – Тетя все еще разговаривает с этим нориджским терьером, которого считает умершим мужем?

– Ну и что в этом такого? Хорас, по общему признанию, очень красивая собака.

– Да, волос у него больше, чем когда-либо имелось у дяди Хораса.

– Ради Бога, Элерик! Давай прекратим разговор об этой глупой собаке. Я хочу тебе сказать нечто важное.

Девеллин понял, что ничего хорошего это ему не сулит.

– В следующем месяце у твоего отца будет семидесятый день рождения, и я хочу открыть дом на Гросвенор-сквер. – Мать сжала его локоть. – Я даю бал, Элерик. Первый с тех пор, как мы… как умер Грег. Ты подумаешь об этом? Он может стать его последним днем рождения.

– Не питай особых надежд, мама, хорошо? Просто обещай мне.

Лорд Девеллин проводил мать до двери, затем вернулся в гостиную, чтобы продолжить выпивку и бесцельное хождение из угла в угол.

Мисс Дженнифер Арбакл почти спала, когда экипаж ее отца подъехал к Бедфорд-плейс. Сидони тоже устала, проведя скучный вечер на концерте у леди Кертон, улыбалась и аплодировала дебютанткам, которые одна за другой выходили на сцену. Для мисс Арбакл приглашение на столь превосходное состязание явилось великой честью. Арбаклы были торговцами, а леди Кертон вдовой безупречного происхождения, известная в свете своей филантропической деятельностью и добровольной работой в обществе «Назарет».

Миссис Арбакл, хрупкая, нервная женщина, испытывала неудобство от своей новой роли в жизни. Приглашения, которые она получала благодаря теперешнему богатству мужа, почти всегда доводили ее до мигрени. Поэтому в жизни мисс Арбакл появилась Сидони, чтобы научить ее тому, чего не умела миссис Арбакл, – игре на фортепьяно.

Сидони порекомендовали семейству Арбаклов, сказав, что Сидони благородная вдова, принадлежавшая к мелкому дворянскому роду и недавно прибывшая из Франции. Все отмечали у нее легкий акцент, однако не спрашивали ни о родителях, ни о том, почему она приехала в Англию. Разумеется, Сидони не ответила бы им.