Эшли Марч - Соблазнить герцогиню

Герцог молчал, и Шарлотта, опустив глаза, добавила:

— Поверь, ни один из этих слухов не был правдой. Но ведь тебе было все равно, не так ли?

— Нет, не все равно! — заявил Филипп. — Я ужасно переживал, когда видел тебя с мужчинами, которых считал твоими любовниками. Поверь, мне хотелось убить их всех, даже тех, которые просто танцевали с тобой или осмеливались прикасаться к тебе.

Хотя было и такое время, когда ему действительно было все равно, когда он лишь насмехался над попытками Шарлотты соблазнить его, — она ведь делала такие попытки. Да, тогда он и впрямь игнорировал ее. И даже игнорировал… собственную совесть.

Молчание Шарлотты свидетельствовало о том, что она прекрасно помнила то время. Филипп уже хотел заговорить, но тут она, подобрав с пола платье, вдруг заявила:

— Но был момент, когда я чуть не завела себе любовника. Да, было и такое…

Филипп сжал кулаки.

— Кто он?!

Шарлотта с усмешкой покачала головой:

— Не было его. То есть я не смогла… Мы должны были встретиться, но когда пришло время…

— Что?! Говори же, Шарлотта! Что произошло?

Она со вздохом ответила:

— Когда пришло время, я могла думать лишь о тебе. — Снова вздохнув, она добавила: — Ох, как же я ненавидела тебя за это.

— Потому что ты любишь меня?

Она кивнула:

— Да, поэтому.

Герцог молча смотрел на жену. Ее рассказ изумил его, ошеломил — и в то же время вселил дикую радость! Выходит, он был у Шарлотты единственным мужчиной! И не было у нее никаких любовников! Только он один!

«Но если так, — говорил себе Филипп, — если ее любовь действительно настолько сильна… О, какой же я негодяй! Ведь я предал ее, издевался над ней, а она оставалась мне верна». Да, он явно не заслуживал ее любви, был недостоин такой женщины, как Шарлотта. И едва ли ему удастся загладить свою вину перед ней.

Но с другой стороны… Они ведь любили друг друга, не так ли? И очень может быть, что он сумеет ее переубедить, сумеет сделать так; чтобы она с ним осталась.

Шагнув к жене, Филипп взял ее за локоть.

— Шарлотта, любимая…

Она покачала головой:

— Нет, Филипп. Отпусти меня, пожалуйста.

Он еще крепче сжал ее локоть.

— Останься, Шарлотта. Я ведь люблю тебя…

Рывком высвободив руку, она отпрянула от него и прокричала:

— Филипп, неужели ты не понимаешь?! Неужели не понимаешь, что у нас с тобой ничего не получится?! Ведь мы с тобой… мы слишком разные и совсем не подходим друг другу. О Боже, как мне все эти годы хотелось стать другой, стать лучше — тогда бы ты полюбил меня, Но я уже не смогу измениться… Поэтому тебе, Филипп, нужна другая жена. Такая, которая сумела бы стать настоящей герцогиней.

— Нет, Шарлотта. — Он со вздохом покачал головой. — Не нужна мне другая… О, как же слеп я был все эти годы. Каким же глупцом я был.

— Прекрати, Филипп. Прекрати. — Шарлотта подошла к саквояжу и положила на него дорожное платье.

Филипп медленно прошелся по комнате. Остановившись, тихо сказал:

— Что ж, я не стану уговаривать тебя, не стану умолять, чтобы ты осталась.

Что-то укладывая в саквояж, Шарлотта ответила:

— А я и не ожидала от тебя этого.

Однако Филипп знал, вернее, чувствовал: даже если бы он стал умолять Шарлотту остаться, ничего бы не вышло, она все равно бы уехала.

В комнате воцарилось тягостное молчание. Шарлотта продолжила собираться. Отложив в сторону дорожное платье, она заполнила саквояж и тут же раскрыла еще один, после чего опять подошла к гардеробу и стала что-то выискивать в его глубинах. Казалось, она хотела взять с собой все свои вещи — не желала ничего оставлять, потому что не собиралась сюда возвращаться.

Филипп вдруг усмехнулся и спросил:

— А не хочешь забрать арфу?

Шарлотта замерла на мгновение. Потом покачала головой:

— Нет, она слишком большая.

— Тогда я отправлю с тобой еще один экипаж, — заявил Филипп. Он чувствовал, что не выдержит присутствия арфы в его доме. Да, конечно, он не заходил в музыкальную комнату, потому что ему нечего было в ней делать. Но он ведь знал бы, что там находится арфа Шарлотты. Проходя мимо этой комнаты, он непременно вспоминал бы про арфу и, следовательно, про Шарлотту. И представлял бы, как она, сидя рядом с ней, перебирает струны своими изящными пальчиками. И, наверное, он думал бы о том, что Шарлотта вернется сюда, если оставила туг арфу…

— Если ты не заберешь арфу, я прикажу ее уничтожить, — проворчал Филипп.

Она кивнула:

— Хорошо, согласна.

Герцог вздохнул и снова прошелся по комнате. Время от времени он останавливался и наблюдал за женой, собиравшей вещи. Когда же та, наконец, закончила сборы, он подошел к двери, выходившей в коридор, и отпер ее. Затем позвонил в колокольчик, вызывая горничную Шарлотты.

И в тот же миг девушка вошла в комнату, видимо, ждала у двери. Возможно, она даже пыталась подслушать их разговор. Интересно, услышала ли что-нибудь?

Филипп невольно усмехнулся. Когда-то он выгонял слуг за подобные проступки. Теперь же ему было все равно.

Взглянув на горничную, Филипп сказал:

— Прикажи Фэллону подготовить карету и еще один экипаж. И пришли сюда кого-нибудь, чтобы спустили багаж ее светлости. Она готова к отъезду.

Служанка кивнула, присела в реверансе и тут же выскользнула из комнаты.

— Похоже, у нее хорошие манеры, — заметил Филипп. — Как ее зовут?

— Анна. Между прочим, она служит у меня уже два года. — Казалось, Шарлотта давала понять, что ему, Филиппу, следовало бы знать имя этой служанки.

— Гм… а это она делает тебе прическу?

— Прическу?..

— Да, ее. — Филипп покрутил над затылком ладонью. — Ну, вот такая прическа… мне нравится, как она укладывает тебе волосы.

Шарлотта уставилась на него в изумлении, наконец пробормотала:

— Тебе нравится, когда волосы у меня собраны на затылке?

— Да, очень красиво.

— Ну, знаешь ли… — Шарлотта пожала плечами. — Спасибо за комплимент.

— Но мне действительно нравится. Потому что…

Тут дверь отворилась, и в комнату вошел слуга, которого прислали за вещами.

Говорить, в сущности, больше было не о чем, и Филипп с Шарлоттой молча наблюдали за тем, как слуга выносил из спальни саквояжи, а также картонки, которых оказалось великое множество. Когда слуга вынес последний предмет — довольно объемистый сундучок с небольшой вмятиной, — Шарлотта повернулась к мужу и тихо сказала:

— Ну вот… Я снова с тобой прощаюсь.

— Шарлотта…

Она выскользнула из комнаты, не дослушав его.

«Что ж, вот и хорошо», — подумал Филипп. Хотя он и говорил, что не станет умолять Шарлотту остаться, он уже готов был отказаться от своих слов, забыть о гордости…

Заметив на кровати синее дорожное платье, которое Шарлотта отложила, решив не надевать, Филипп с грустной улыбкой пробормотал:

— Как же она торопилась… Даже не стала переодеваться…

И в тот же миг из-за окна послышал крик кучера, а затем раздался грохот колес.

«Неужели действительно уедет? — думал Филипп. — Или, может быть…»

Он выбежал из комнаты и быстро зашатал по коридору. Возможно, Шарлотта передумает и захочет вернуться, Возможно, она прикажет кучеру остановиться. Ведь она…

Филипп остановился у самой лестницы и тяжело вздохнул. Грохот колес постепенно затихал, и было ясно, что Шарлотта не передумает, не вернется.

Но Филипп еще долго стоял у лестницы, напряженно прислушиваясь. Он все-таки надеялся, что снова услышит стук колес, означающий возвращение Шарлотты.

Фэллон поставил перед герцогом поднос с завтраком.

— Может, отдернуть занавески, ваша светлость?

— Нет.

Филипп заморгал и уставился на стену, где, как ему почудилось, снова появились какие-то странные лица, Слава Богу, что он еще не заговорил с ними…

— Надеюсь, вы не сочтете за дерзость, ваша светлость…

Филипп перевел взгляд на дворецкого, лицо которого казалось расплывчатым серым пятном.

— А ведь это может стать интересным развлечением, — пробормотал герцог с усмешкой.

— Простите, вы о чем, ваша светлость? — Дворецкий с беспокойством взглянул на герцога. — Может, послать за доктором Барроу?

Филипп нахмурился и покачал головой:

— Нет, я не болен.

— Да-да, конечно, ваша светлость, — поспешно согласился дворецкий.

— Ты разве слышал, чтобы я кашлял?

— Нет, ваша светлость.

— Я похож на больного?

Фэллон промолчал, и это его молчание было весьма красноречивым.

Филипп невольно вздохнул. Если честно, то он и впрямь чувствовал себя ужасно. Последние три дня он почти не вставал со своего кресла. А когда все-таки вставал, то пошатывался и спотыкался — едва держался на ногах.

Фэллон открыл рот, очевидно, собираясь что-то сказать, но так ничего и не сказал.

Филипп строго взглянул на него:

— Говори же!

— Видите ли, ваша светлость, возможно, доктор Барроу… Возможно, он даст вам снотворное средство, которое поможет вам заснуть.

Филипп молча покачал головой. Ему не требовалось лекарство от бессонницы. Он нуждался в лекарстве от снов. Спасаясь от снов, он уже три ночи провел в кабинете, где пытался заниматься чем угодно — только бы не спать. Но чаще всего он просто расхаживал по комнате, надеясь утомить себя настолько, чтобы заснуть очень уж крепким сном, без сновидений. Однако у него ничего не получалось. Он или засыпал на ногах, или дремал в кресле; причем и в том, и в другом случае перед ним возникала Шарлотта. Иногда она смеялась, иногда, когда он целовал ее и ласкал, громко стонала, а затем подводила его к своей постели, в ее потемневших глазах были нежность и страсть. Он тут же просыпался и тоже стонал, но вовсе не от страсти; в такие минуты ему казалось, что сердце его разрывается…

Но хуже всего было, когда она молчала, когда просто смотрела. Губы ее никогда не шевелились, но он все равно слышал ее тихий голос — обвиняющий его, перечисляющий все его грехи.

Правда, ему всегда удавалось просыпаться до того, как Шарлотта начинала плакать; каким-то образом он узнавал, что она вот-вот заплачет.

Так что снотворное не принесет ему пользы. Ему требовалось такое лекарство, которое заставило бы его постоянно бодрствовать.

Тут дворецкий, нарушив молчание, вновь заговорил:

— Ваша светлость, а может быть…

Филипп покачал головой:

— Ничего не нужно, Фэллон. И за мистером Барроу посылать не нужно.

Пожилой дворецкий со вздохом кивнул. Затем указал на окна:

— Ваша светлость, а может, все-таки раздвинуть шторы? Вы слишком бледны…

— Фэллон, все! Разговор закончен! Можешь идти.

Дворецкий замер на несколько мгновений. Потом поклонился и пробормотал:

— Слушаюсь, ваша светлость. — Он вышел из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.

Филипп же снова уставился на стену, на которой, как ему казалось, были какие-то лица. Минуту спустя он повернулся к окнам, но тут же отвел глаза. Ему почудилось, что сквозь занавеси он видит подъездную дорожку, по которой экипаж Шарлотты возвращается обратно в Рутвен-Мэнор. Более того, ему казалось, что он даже слышит стук колес.

Герцог специально приказал, чтобы занавески не трогали — иначе он постоянно испытывал бы соблазн смотреть в окно. Однако он все равно то и дело погладывал в сторону окон.

О Господи, когда же все это закончится? Неужели он всю оставшуюся жизнь проведет в этом кабинете, глядя то на стену, то на окна, задернутые шторами?

Раньше он думал, что самый страшный ад — любить ее, зная, что она его ненавидит.

Но сейчас он понял, что есть кое-что и похуже. Знать, что Шарлотта сейчас могла бы быть рядом с ним, если бы не его проклятая гордость, — о, это было невыносимо!

Выругавшись сквозь зубы, Филипп поднялся на ноги и взглянул на поднос с завтраком, который принес дворецкий.

Почувствовав резкий запах лососины, герцог поморщился — запах еды вызывал у него тошноту. За все эти дни он ни разу не заходил в столовую и почти не прикасался к тому, что приносил ему в кабинет Фэллон. Старик, разумеется, знал об этом, но все равно аккуратнейшим образом приносил хозяину завтраки, обеды и ужины, а вчера даже принес поднос с чаем.

Да-да, поднос с чаем. А также сахар, молоко, печенье, булочки и пирожные. Как будто он, Филипп, когда-нибудь пил чай, — если, конечно, не считать случаев, навязанных ритуалами светского общества.

Но не только дворецкий за него беспокоился. Все слуги обращались с ним как с тяжелобольным. Как-то раз к нему даже пришел его камердинер и спросил, не желает ли он, чтобы ему в кабинет принесли новую смену белья.