Стефани Лоуренс - Соблазнительница

— Отнесите это немедленно на Аппер-Брук-стрит, 12.

— Почему музей? — удивилась Амелия, подойдя к нему. Люк взял ее за локоть и повернул к себе.

— Чтобы мы могли поговорить в пристойном уединении, на людях, и всякий, кто нас увидит, решит, что мы просто случайно встретились. Никому и в голову не придет, что свидание можно назначить в музее. Я здесь выполняю свой долг — сопровождаю своих сестер и мисс Фоллиот. Нет! Не зовите их! Они походят по музею и встретятся со мной попозже.

Амелия посмотрела на трех девушек в другом конце зала, во все глаза рассматривающих экспозицию.

— Что из того, что они нас увидят?

— Ничего. Но, увидев вас, они захотят к нам присоединиться, а это сделает нашу встречу бесполезной. — И он увел ее под арку в египетский отдел.

Глядя на его лицо, она отметила, что по нему, как обычно, ничего нельзя понять. Темные волосы, черные, как де готь, тщательно причесаны, от хмельного разгула в классических чертах его лица не осталось и намека. Невозможно представить себе, что всего несколько часов назад он лежал у ее ног пьяный.

Как сформулировать свой вопрос? Зачем он назначил ей свидание?

Посмотрев на него, она наконец решилась:

— О чем вы хотите говорить со мной?

Взгляд, который он бросил на нее, был мрачен. Он остановил ее у стены перед витриной с керамикой.

— Полагаю, после нашей вчерашней встречи предмет разговора очевиден.

Значит, он передумал — проснувшись, понял, что поспешил, и теперь собирается взять свои слова обратно. Крепко сжав кулаки, она вздернула подбородок и посмотрела ему в глаза.

— Вам вовсе ни к чему сообщать мне, что вы были так пьяны, что не понимали, о чем говорите. Я слышала вас, а вы слышали самого себя. Вы согласились, и я намерена заставить вас выполнить обещание.

Он заморгал, нахмурился, потом нахмурился еще сильнее.

— У меня нет ни малейшего желания заявлять, что я собираюсь отказаться. Я был не настолько пьян, чтобы не понимать, что говорю.

Его язвительный тон не оставлял сомнений, что он говорит серьезно.

— Но нам нужно поговорить не об этом. — Хмурое выражение не сходило с его лица.

У нее словно гора с плеч свалилась. Она постаралась скрыть это, изобразив на лице вежливый интерес.

— Тогда о чем же?

Он огляделся, потом взял ее под руку и повел по залу медленно, словно прогуливаясь. Из-за своего роста ему приходилось, разговаривая с ней, смотреть вниз, что придавало их разговору нечто очень личное, несмотря на то что они находились в публичном месте.

— Мы решили пожениться, теперь нам нужно предпринять дальнейшие шаги. Решить, как и когда.

Лицо ее посветлело — он не отказывается от нее! Совсем напротив. Душа ее воспарила, но в то же время ее охватило смятение.

— Полагаю, через несколько дней. Вы ведь могли бы достать разрешение?

Он удивленно взглянул на нее.

— А как же свадебное платье? А ваша семья? Несколько дней — не будет ли это выглядеть слишком поспешным решением?

Она остановилась, посмотрела ему в глаза, выпятив подбородок.

— Платье меня не интересует, и я сама поговорю с родителями. Мне всегда хотелось быть июньской невестой, а это значит, что мы должны пожениться в течение следующих четырех недель.

Он прищурился. Она поняла — увидела по его темно-синим глазам, — что он обдумывает что-то, но, как всегда, не могла понять, что именно.

— Четыре недели годится, четыре дня — нет. Только представьте себе, что подумают люди, когда вдруг узнают, что мы женимся с такой немыслимой спешкой? Такое поведение вызовет вопрос «почему», и есть всего два возможных ответа, ни один из которых не устроит ни вашу семью, ни, разумеется, мою.

Она задумалась… и неохотно уступила.

— Люди решат, что здесь замешаны деньги, и после всех ваших упорных стараний скрыть положение вашей семьи это самое последнее, что вам нужно. — Она, вздохнув, подняла глаза. — Вы правы. Очень хорошо — значит, через четыре недели. Июнь еще не кончится.

Люк скрипнул зубами, сжал ее руку и вывел из зала.

— Мне не хотелось бы, чтобы они подумали и о другой возможности.

Она подняла брови:

— Что мы с вами… — Она покраснела.

— Никто в это не поверит, не говоря уж обо всем прочем. — Она хотела остановиться, чтобы посмотреть ему в лицо, но он потянул ее дальше. — Делайте вид, что мы рассматриваем экспозицию.

Она устремила взгляд на стеклянные витрины, стоявшие вдоль стен.

— Но ведь мы знаем друг друга много лет, — смущенно произнесла она.

— И ни разу ничем не показали, что хотя бы немного заинтересованы в развитии отношений более близких, чем обычная дружба. Именно так. Нам нужно подготовить общество, и если вы твердо нацелены на четыре недели, значит, мы все проделаем в четыре недели. — Она подняла голову, но он поспешил дальше, прежде чем она успела возразить. — Вот мой план.

Он ожидал, что у него будет два месяца или больше, что бы все устроить, но четыре недели… Да за четыре недели он успеет соблазнить любую женщину!

— Нам нужно, чтобы общество просто приняло наш брак — нет никаких причин, чтобы этого не случилось. Всем известно, что мы с вами подходим друг другу. Нам остается только постепенно подвести их к мысли о нашей женитьбе, прежде чем рассылать объявления в газеты.

Она кивнула:

— Вы правы — не надо гнать лошадей.

— Вот именно. Мне кажется, наиболее убедительный ход — это мне начать подыскивать себе невесту. Мой взгляд остановится на вас. Вы были подружкой на свадьбе Мартина и Аманды, я был там шафером. Вы много времени проводите с Эмили и Энн. Учитывая, что мы с вами давным-давно знакомы, нет причин, которые не позволили бы мне влюбиться в вас, если не с первого, то со второго взгляда.

По ее лицу он видел, что она следит за его доводами, представляя себе картину, которую он рисует.

— Тогда, — заявил он, — мы с вами пройдем через все обычные стадии ухаживания, хотя, если вы настаиваете на свадьбе в июне, ухаживание это будет весьма бурным.

Она слегка нахмурила лоб:

— Вы хотите сказать, что нам нужно сделать вид, будто мы… увлечены друг другом?

Ему притворяться не придется, для него ухаживание — ее соблазнение — будет настоящим.

— Все будет так, как это обычно бывает, — мы встречаемся на балах и вечерах, ездим на пикники и все такое. Поскольку сезон на излете, а Эмили и Энн нужно развлекаться, нам будет совсем нетрудно находить подходящие случаи.

— Хм… все это очень хорошо. Но неужели нам действительно понадобятся четыре недели? — Они дошли до угла зала. Амелия остановилась и посмотрела на Люка. — Все уже знают, что я ищу жениха.

— Прекрасно, это нам подходит. — Он взял ее под руку и повел дальше, двигаясь медленно, словно рассматривая витрины. — Мы можем как будто случайно приметить друг друга и с этого начать. За последние годы вы научились неплохо флиртовать — только играйте по слуху и следуйте за мной.

Она посмотрела на него, прищурившись и вскинув вверх подбородок.

— Я так и не поняла, зачем нужны четыре недели. Я могу притвориться, будто влюбилась в вас за неделю.

Он стиснул зубы от этого неумного возражения и тоже прищурился.

— Четыре недели. Вы предложили — я согласился, но отныне вести игру буду я.

Она остановилась.

— Это почему же?

Он встретил ее воинственный взгляд и выдержал его. Она молчала, не сводя с него пристального взгляда, и он спокойно произнес:

— Потому что теперь всегда будет именно так.

В этом он был непоколебим и вовсе не считал, что вопрос об этой стороне их отношений затронут слишком рано. Будь это любая другая девушка, в подобном заявлении не было бы необходимости, но Амелия — из семьи Кинстеров, и сразу четко очертить границы и все расставить по своим местам просто необходимо. И момент для этого подходящий: она не может спорить, потому как рискует потерять все, чего уже достигла, — его согласие на брак.

Она вздернула нос и резко отвернулась.

— Прекрасно. Делайте как знаете. Четыре недели. — Она двинулась вперед, не дожидаясь, пока он возьмет ее под руку. — Но ни одним днем больше.

Она уже была в нескольких шагах от него, когда до него дошел смысл ее слов. Он последовал за ней не сразу, ему потребовалось время, чтобы подавить желание, которое она так не вовремя в нем пробудила. Еще с неделю или чуть больше у него не будет возможности нажать на нее. Но когда он прочно ее свяжет…

Она остановилась, делая вид, что рассматривает витрину с ножами; он смотрел на нее, смотрел, как свет играет на ее локонах.

Обман — не лучший фундамент, на котором стоит возводить здание супружества, но он ведь не лжет ей и не собирается лгать, он просто не упомянул об одном немаловажном факте. Когда она будет принадлежать ему и он будет в ней уверен, тогда он сможет сказать ей правду — когда ее сердце будет отдано ему, ей будет все равно, почему они поженились, главное, что это произошло.

Все это, конечно, не требовало ухаживаний на глазах у всех. Соблазнит ли он ее теперь или после того, как они обвенчаются, не имело никакого значения для его плана. Однако хотя он не испытывал сомнений по поводу ее уверенности, будто он женится на ней из-за денег, мысль о том, что общество будет думать так же, вызывала в нем отвращение. Это в его представлении было бы неприемлемым поведением — поведением, неподобающим для джентльмена. Если общество решит, что он женился на ней исключительно из меркантильных соображений, не испытывая настоящих чувств, это не только будет ложью, но и на ней самой отразится не лучшим образом. Особенно если вспомнить, что они идут по стопам союза Мартина и Аманды, порожденного любовью. По его мнению, Амелия заслуживает лучшего.

Надменно подняв голову, она шла впереди него. Он двинулся следом привычным неторопливым, но широким шагом и быстро нагнал ее.

Пусть она подозрительна и упряма, порывиста и нетерпелива, все равно она заслуживает того, чтобы ее обожали. Ему необходимо привязать ее к себе чем-то иным, кроме прозаического прагматизма. Сделать что-то такое, чтобы причина его женитьбы уже не имела значения.

Откладывая до времени размышления об их союзе, он надеялся, что пока все останется в зачаточном состоянии, неопределенном и, значит, не таком опасном. Откуда эта мысль явилась вдруг и сейчас, почему он сосредоточился на ней, на этом внезапном осознании, что она — единственная женщина, которая ему нужна? Она же не выказывала никаких чувств, которые бы подтверждали ее стремление к нему.

Пока не выказывала.

Нагнав Амелию, он взял ее за руку. Она повернулась к нему, и взгляды их встретились.

— Эмили и Энн меня ждут. Будет лучше, если они не увидят нас вместе.

— Интригуете?

— Вот именно. — Он посмотрел ей в глаза и поклонился. — Увидимся вечером у Маунтфордов.

Она задумалась, потом кивнула:

— До вечера.

Он сжал ей пальцы и быстро отпустил. Она отвернулась и принялась рассматривать витрину. Еще два удара сердца, и он ушел.

Был один человек, который должен был узнать правду. Вернувшись домой, Люк посмотрел на часы, затем прошел к себе в кабинет и занялся разными финансовыми делами, требующими его внимания. Когда на часах пробило четыре, он отложил бумаги и поднялся по лестнице в гостиную своей матери.

До этого часа она обычно отдыхала, но всегда вставала в четыре. Сверху, с галереи, он увидел миссис Хиггс, которая, пройдя через холл, направилась к лестнице с подносом, уставленным обильной едой. Подойдя к двери гостиной, он постучал и, услышав голос матери, вошел в комнату.

Она, судя по всему, сидела, прислонившись к спинке своего любимого кресла, но теперь выпрямилась и поправляла подушки у себя за спиной.

Все еще красивая женщина, хотя ее яркая внешность — черные волосы, светлая кожа, темно-синие глаза, как и у него, — выцвела, но осталось что-то неуловимое в ее улыбке, в прекрасных глазах, и это нравилось мужчинам и вызывало у них непреодолимое желание потакать ей во всем. Качество, о котором она не забывала, но которым, насколько ему было известно, не пользовалась после смерти его отца. Он никогда не понимал союза своих родителей, потому что мать была умна и проницательна, но при этом оставалась непоколебимо верна этому бесхребетному, никудышному человеку и даже после его смерти хранила память о нем.

Она увидела его и подняла брови. Люк улыбнулся, вошел и придержал дверь для миссис Хиггс, которая, склонив голову, проплыла мимо него, чтобы поставить поднос на низенький столик рядом с креслом матери.

— Я принесла две чашки на всякий случай и много печенья… Вам понадобится что-нибудь еще, милорд?

— Благодарю вас, миссис Хиггс, этого вполне достаточно.

Мать тоже поблагодарила ее — улыбкой.

— Да-да, Хиггс, благодарю вас. Скажите, обед готовится так, как мы решили?

— Да, мэм. — Миссис Хиггс выпрямилась и лучезарно улыбнулась им обоим. — На дороге все спокойно, и в мире тоже все в порядке. — С этим победным сообщением она сделала неуклюжий реверанс и быстро вышла, закрыв за собой дверь.