Утром, едва открыв глаза, я поспешил убраться к себе в комнату. Моя постель была несмятой, одеяло аккуратно застелено, словно на ней в эту ночь никто не спал, но в воздухе еще витал явственный, хотя и едва различимый аромат любви, такой неожиданный для комнаты, где живет евнух. Я распахнул окно, и оно открылось как-то удивительно легко и беззвучно — как перед рассветом выпадает роса. Соловей улетел, уступив место жаворонку.

Еще никогда мне не доводилось видеть, чтобы моя госпожа так лучилась радостью, как в тот момент, когда я откинул занавеси, помогая ей сесть в носилки. Впереди нас ждал долгий путь домой. И то, что эта ночь была первой и последней в ее жизни, уже не имело никакого значения. Она была любима, она провела ночь в объятиях своего возлюбленного, и это было больше, чем она когда-либо смела надеяться. Должно быть, наши гостеприимные хозяева даже почувствовали ту радость, которую Эсмилькан никак не могла скрыть, — на лицах их была явственно написана обида, хотя, соблюдая приличия, они и вышли нас проводить. А Эсмилькан, по-видимому, ничего не замечала. Счастье, переполнявшее ее, неистово требовало выхода, и она запела. Ее нежный голосок, эхом отражаясь от стенок паланкина, вырвался наружу, и даже носильщики зашагали веселее. Не сомневаюсь, что слышал его и Ферхад. Под предлогом обычной утренней прогулки верхом он вызвался проводить нас до городской стены.

Хорошее настроение, овладевшее моей госпожой, передалось и всем нам, и служанкам тоже. Обошлось даже без обычных споров и ссор, что неизбежно происходит, когда женщины, запертые в тесных носилках, вынуждены по многу часов подряд изнывать от скуки.

«Что бы ни случилось впредь, — думал я, — чем бы это ни закончилось, я никогда не пожалею о том, что сделал».

Но, как говорится, всему приходит конец, и безоблачное настроение, как и хорошая погода, не могло продолжаться вечно. Однако этот раз, похоже, стал исключением, поскольку атмосфера все две недели, пока длилось наше путешествие, оставалась безмятежной, как погожий весенний день, — до того момента, как ее нарушило пренеприятное происшествие. Моя госпожа неожиданно почувствовала себя плохо, а потом и разболелась не на шутку. Мы сделали остановку, чтобы дать ей немного оправиться, но, несмотря на все наши заботы, ей так и не стало легче. Убедившись, что лучше ей не стало, Эсмилькан настояла на том, чтобы мы двинулись в путь. Пришлось подчиниться, но почти каждый час мы останавливали носилки, чтобы моя госпожа могла укрыться за одним из кустиков. Хотя она уже несколько дней почти ничего не ела, желудок ее постоянно бунтовал, снова и снова извергая наружу даже то немногое, что мы могли уговорить ее проглотить, даже если это был глоток простой воды.

Вначале я решил, что всему причиной не совсем свежая вода, которую Эсмилькан выпила случайно, но никто из нас не заболел, да и потом, стояла весна, и все ручейки вокруг были полны прохладной, свежей, ослепительно чистой воды, текущей с вершин гор, где еще не успел растаять снег. Так что до того времени, когда на страну обычно обрушивается эпидемия кишечных заболеваний, было еще далеко. Я терялся в догадках, не зная, что и думать, страшась даже представить себе, что скажет по этому поводу мой хозяин. Вместо очаровательной, свежей розы, которую я надеялся привезти ему из Коньи, на подушках в паланкине лежал бледный, засохший цветок, выглядевший так, словно провел весь путь где-нибудь в пыльной сумке, притороченной к луке седла.

Наконец мы добрались до Константинополя — на четыре дня позже, чем рассчитывали, судя по тому, с какой скоростью ехали вначале. Убедившись, что моя госпожа со всем возможным комфортом и заботами водворилась в свои старые покои, на женской половине дворца, я, тяжело вздохнув, собрался отправиться на мужскую его половину — с докладом хозяину. Я собирался сообщить ему не только о том, что моя госпожа благополучно вернулась домой, — предстояло также со всей возможной деликатностью дать ему понять, что сейчас она не в том состоянии, чтобы принять его у себя.

— Нет, нет, Абдулла, ты не должен ему этого говорить, — запротестовала Эсмилькан, когда я предупредил ее, что должен идти. — Наоборот, передай ему, что я буду рада увидеть его у себя в любое время, когда ему будет удобно меня навестить.

— Но, госпожа, — возмутился я. — Что вы говорите?! Вы так слабы, что едва стоите на ногах!

— И все равно я должна! И к тому же мне непременно нужно выглядеть здоровой и… и соблазнительной, насколько это возможно.

Не слушая моих возражений, она попыталась присесть и посмотреть на себя в зеркало. Наверное, на лице моем в этот момент отразились сильнейшие сомнения, потому что, перехватив мой взгляд, Эсмилькан вдруг рассмеялась.

— О Абдулла, неужели ты так мало знаешь о женщине, которую тебе доверили охранять, что даже не можешь догадаться, что она беременна?

— Госпожа! — изумленно выдохнул я, не веря собственным ушам. Немного придя в себя, я уцепился за единственную причину, позволявшую мне не поверить. — Но ведь раньше с вами ничего подобного не происходило!

— Надеюсь, это лишь подтверждение тому, что на этот раз мой ребенок останется жить. Я знаю это, Абдулла. Аллах услышал мои молитвы.

— И выполнил ваше заветное желание, позволив вам познать преступную любовь?

— Да, — без малейшего сожаления ответила она.

— Тогда вам действительно нужно как можно скорее увидеться с нашим повелителем. Да простит меня Аллах, даже сегодня ночью, если это возможно, иначе потом у него могут зародиться подозрения.

— Да, Абдулла, — кивнула Эсмилькан, не отводя глаза. В ее взгляде по-прежнему не было ни страха, ни сомнения. Словно мы говорили о совсем обычных делах.

XL

Как только нездоровье моей госпожи немного отступило и дождавшись благоприятного момента, когда ни у кого не могло возникнуть никаких подозрений, мы с госпожой отправились во дворец сообщить эту новость всему гарему. Согласно моему плану, это должно было произойти вечером, когда все общество по своему обыкновению будет мирно попивать ледяные напитки и развлекаться сплетнями. Старуха Айва, как и следует ожидать, устроит целое представление — станет бормотать свои излюбленные заклинания, которые, по ее словам, приносят здоровье и счастье будущему ребенку, после чего с помощью своих колдовских штучек попытается угадать пол малыша и его судьбу. А Эсмилькан, в свою очередь, во всех подробностях опишет, как прошло ее паломничество. После чего некоторые из особо доверенных подруг, возможно, даже удостоятся особой чести — их под локоток отведут куда-нибудь в укромный уголок, чтобы со слезами на глазах поведать о том, как милостивый Аллах снизошел к мольбам несчастной женщины.

Увидев Эсмилькан, женщины принялись обнимать ее и целовать в обе щеки, шумно радуясь ее приезду, но госпожа, обежав их глазами и не увидев среди них Сафии, моментально расстроилась.

— А где же моя дорогая Сафия? И наш обожаемый маленький принц? Подумать только, должно быть, он уже совсем большой мальчик — ведь ему уже два года! Как мне хотелось увидеть их обоих, я так соскучилась по ним!

— О, разве ты ничего не слышала? — выпалила одна из девушек, явно не в силах по примеру остальных попридержать свой язычок. — Сегодня утром в столицу явился принц Мурад — против воли своего отца!

Итак, тайна уже выплыла наружу. Поскольку теперь ни у кого уже не оставалось причин хранить молчание, женщины принялись наперебой выкладывать новости.

— Представляешь, он бросил свою провинцию!

— Летел сюда день и ночь.

— На все его мольбы вернуться в Магнезию Сафия отвечала ему «нет»!

— Даже после того, как его сын подрос.

— Говорят, — хихикнула одна из служанок, — принц просто обезумел от желания.

— Эта девчонка! — прошипела Нур Бану и замечание подействовало на разошедшихся сплетниц, словно ушат ледяной воды.

Один из младших евнухов, которых в султанском гареме оказалось бесчисленное множество, незаметно приблизившись сзади, осторожно потянул меня в сторону и сказал, что хочет кое о чем попросить. Оказалось, что телятина, та самая телятина, которую в гаремах готовили специально для евнухов — почему-то считалось, что, употребляя ее в пищу, мы останемся тощими и поджарыми, словно молодые бычки, а не превратимся в бесформенные глыбы жира, — вчера вечером протухла. И вот, как теперь выяснилось, все евнухи маются животом.

— Если бы вы могли остаться тут хотя бы на пару часов, пока из старого дворца не доставят все необходимое… — причитал он.

— Конечно, Абдулла, отправляйся с ним, — вмешалась моя госпожа. — Тем более что наша беседа вряд ли будет тебе так уж интересна, — усмехнулась она.

Я и глазом моргнуть не успел, как на меня напялили белую чалму и зеленый, отороченный мехом халат — своеобразную форму, которую носили все, кто служил в дворцовом гареме, — и объяснили, где мне стоять на посту. Оказалось, что пост этот в мабейне, в центральной его части.

А там явно бушевали страсти. Судя по доносившимся голосам, Мурад и Сафия ссорились. Я навострил уши: в голосе Сафии звенел едва сдерживаемый гнев, который она выплеснула на голову своего возлюбленного.

— Хотелось бы мне знать, что это все означает? Ради чего, во имя Аллаха, тебе вдруг понадобилось торчать столько времени в Константинополе? Почему ты бросила меня? Почему тебе непременно нужно оставаться здесь? Что ты вообще делаешь тут целыми днями и почему нельзя заниматься этим в Магнезии?

— Я знаю, ты ничуть не меньше меня расстроен тем, что эта затея с повозкой с сеном не увенчалась успехом и из мятежа ничего не вышло. Но, мой принц, ты должен всецело мне доверять. Ты должен верить, что я тружусь не покладая рук, чтобы помочь тебе…

— Выброси из головы дурацкую затею с мятежом! — прогремел Мурад. — Это слишком опасно — для тебя, для меня, для нашего сына, наконец. И потом, если хочешь знать, у меня нет ни малейшего желания стать султаном — если рядом со мной не будет тебя!

— Ты можешь жениться…

Последняя ее фраза заставила Мурада взорваться.

— Я ведь сто раз тебе объяснял, что дал клятву матери!

— Выходит, наш сын для тебя ничего не значит?

— Похоже, черт возьми, он и для тебя не так уж много значит!

— Что ты такое говоришь?! Конечно, я люблю нашего мальчика…

Тут из-за двери донеслось слабое хныканье, и я догадался, что все это время маленький Мухаммед тоже был там. Я невольно подавил вздох — да уж, малышу не позавидуешь! Иметь сейчас дело с Мурадом — все равно что оказаться с глазу на глаз с разъяренным быком!

— Ну, ну, дорогой, не плачь. Иди к маме.

Этот голос принадлежал другой женщине, и я понял, что при этой сцене присутствовала и кормилица маленького Мухаммеда. Мухаммед продолжал жалобно хныкать, в то время как София пыталась довольно неуклюже продемонстрировать всем свои материнские чувства.

— Да, да, я уже успел заметить, как сильно ты привязана к нашему сыну, — с едким сарказмом в голосе бросил Мурад. — Его так и тянет к тебе, просто как пчелу к меду!

Это, по-видимому, разъярило Сафию еще больше.

— Просто диву даюсь, чем тебе так не понравилась Магнезия?! — продолжал бушевать Мурад. — Между прочим, я сам там родился. И вырос тоже там.

— Ах, ну да, конечно. Сколько раз я слышала, как твоя достопочтенная матушка расписывала, какие чудесные дни она проводила там со своим обожаемым Мурадом! Так почему бы тебе не увезти туда ее вместо меня? Уж она бы окружила тебя истинно материнской заботой!

— Магнезия — чудесный город. И самое подходящее место для ребенка. Ни грязи, ни вони, ни толпы — не то что здесь, в Константинополе!

— Я там умру от скуки.

— Что ты сказала?

— Что там я умру от скуки. Там всегда такая тишина, что в ушах звенит — того гляди и слышать разучишься.

— Скука?! О чем ты говоришь? Тебе будет скучно там — со мной?

— Ты сам это сказал — не я. Я этого не говорила.

— Проклятие! Может, ты объяснишь наконец, в чем дело? Что, я уже недостаточно хорош для тебя, да? Да ты помнишь, с кем говоришь! Я наследник Оттоманов! И у тебя язык поворачивается сказать, что тебе со мной скучно?!

— А я ничего такого и не говорила! — самым невинным тоном пропела Сафия.

— Во имя Аллаха, признавайся — неужели ты неверна мне?

— А что, это была бы неплохая шутка, верно? Изменить тебе тут, за этими толстыми стенам, где на каждом углу торчит мрачный евнух, а твоя досточтимая матушка шпионит за мной с утра до ночи? Стоит мне только нос высунуть за дверь, а она уже тут как тут!

— Ну, знаешь, еще ребенком я слышал много рассказов о всяких гаремных штучках! Так что можешь не морочить мне голову. Мне известно, что иногда такое случается. И в гарем можно пробраться — например, в корзине с бельем.