К чему зимняя одежда сложена? Это означало только то, что князь решил ее в Димитрове и на зиму оставить. А это ссылка. В монастырь упечь не может, четверо детей все-таки, так он всех вместе пусть недалеко от Москвы, но усылает.

И снова текли беззвучные слезы отчаяния. Вот чем обернулась резкая речь на совете! Войско против Ахмата выступило, а саму бунтовщицу из Москвы выгнали.

Все внутри сопротивлялось этой мысли. Может, не ссылка, может, действительно из-за опасности отправил семью прочь из Москвы Иван Васильевич? Вспомнила слова «пока в Димитров», значит, не насовсем? Андрей Михайлович Плещеев, которому обоз поручен, только руками развел:

— Остальное мне неведомо, государыня. Сказано обоз собрать да в Димитров привести.

— Почему зимнего столько, лето же?

И снова он пожимал плечами:

— Готовь сани летом…


От Москвы до Димитрова недалече, верховому быстрым скоком так и вовсе полдня.

Обоз тащился медленно, очень медленно, вызывая недоумение в попадавшихся по пути селениях. Было тех немного, Московия, как и вся Русь, лесами покрыта, летом мало кто ездит, стараются зимой по замерзшим рекам. Но на сей раз выбора не было, тряслись на ухабах, переваливаясь из одной ямы в другую.

Впереди боярин Андрей Михайлович Плещеев с небольшой охраной, остальные верховые вокруг да позади обоза. Воины были страшно недовольны тем, что другие воевать будут, а они баб царевниных охранять, словно это позорное поручение. Но возражать не смели.

В кибитке за закрытыми дверцами темно и душно, но иначе пыли наглотаешься. Пыль все равно проникала внутрь, набивалась в перины, обивку, ткани, в волосы. Было трудно дышать, сильно трясло.

София сидела, прикрыв глаза, и размышляла.


Давно ли к достойному сопротивлению ордынскому хану Ахмату призывала, бабье войско собрать грозила, а вот подошел Ахмат к границам Руси, и ехала она, великая княгиня София Фоминична, вместе с детьми и немалым своим двором в Димитров, спасаясь от возможного нападения ордынцев на Москву. А мать великого князя Мария Ярославна в Москве осталась, не испугавшись.

София ни с кем не разговаривала, никому душу не открывала. Приказал великий князь уезжать в Димитров — уехала, словно бы подчиняясь его воле.

Те, кто на совете был, либо уже на Угру с войсками ушли, либо в Москве остались, но никто не укорил за отъезд, словно и не сомневались, что удерет.

Большая колымага, выстеленная многими мягкими перинами, чтобы удобно ехать, все равно тряслась. Внутри сидели кроме Софии дети, их нянька, кормилица маленького Георгия и две служанки. Несмотря на тряску, утомленные сборами и отъездом, а также ощущением тревоги окружающих взрослых дети спали. Прикорнули и взрослые.

София тоже делала вид, что дремлет, чтобы не отвечать на расспросы, как надолго едут. Самой знать бы. Иван Васильевич приказал добираться до Димитрова, там, мол, скажут, куда и как дальше. Кто скажет? Почему не сразу в Москве? Но великий князь молчал в ответ на все расспросы, и это не добавляло спокойствия. Хуже нет неизвестности.

Сколько раз она переживала эту неизвестность, неуверенность в будущей жизни! Сколько раз подвергалась опасности, не ведая, что впереди… Но тогда она была сама за себя, а вот теперь с ней дети. Ее дети, их с Иваном дети. Провожая, просил об одном: сберечь детей.

София боялась всю жизнь. В детстве — понимая, что все благополучие и спокойствие основано только на надежде, что не придут страшные турки, не заберут в рабство.

Боялась, когда укрывались в стенах крепости еще на Пелопоннесе, потом на Корфу, после смерти матери боялась того, что останется с еще маленькими братьями без защиты, ведь отец в Риме и даже не узнает, что турки захватили его детей.

Потом боялась, что станет ненужной, потеряет защиту папского двора. Тогда хоть в монастырь иди или в прислуги.

Потом боялась, что утонет в бурю на море, что не доедет до Москвы, не понравится мужу, не родит детей, дети не выживут, что не будет наследника, а одни лишь дочери…

Теперь пришел другой страх — за четверых детей, которые мал мала меньше. Старшей Елене только шесть, Феодосии пять, Василию полутора нет, а Георгий и вовсе сосунок. Что с ними будет, если погибнет их отец или не сумеет удержать страшных ордынцев? Димитров от Москвы совсем недалеко, но там холодно и бедно.

Девочки и мальчишки меж собой погодки, видно, и дружить будут так же. Если, конечно, останутся живы. Дочери лежали обнявшись рядом с матерью, маленький на руках у кормилицы, а годовалый Вася — широко раскинув ручонки в беспокойном сне. Как она сможет вырастить четверых детей, которым все враги?

Единственной надеждой и защитой этих малышей были их отец и мать.

Что их ждет? Все вокруг враги, эти малыши не нужны никому, кроме нее и их отца. Старший брат не пожалеет, он волком смотрит с первого дня, а уж на Васю и подавно. Хотя какой тот старшему брату соперник, Ивану Молодому двадцать два минуло, а Вася только ходить научился.

Великая княгиня Мария Ярославна много лет за других сыновей стояла, часто против старшего, словно не понимая, что семейная распря может бедой обернуться. Где ее мудрость была, когда Андрею Большому и Борису бунтовать помогала? Потом убеждала эту распрю прекратить, но только когда поняла, что семейным разладом ордынцев на Русь накликала. Хан Ахмат недовольству братьев обрадовался, легче всего воевать тех, меж кем лада нет.

София была страшно сердита на свекровь за ее заступничество за младших сыновей и предпочтение Андрея Большого перед Иваном.

И внуков Мария Ярославна не всех одинаково любит. Конечно, сердцу не прикажешь, но видеть, как свекровь больше интересуется детьми Анны Васильевны Рязанской, обидно. Словно Софиины малыши ей не внуки вовсе.

Братья Ивана Васильевича и вовсе против племянников будут, но не всех, Ивана Молодого признают, а детей византийской царевны нет.

Вот и получалось, что одна у них защита — мать да отец. Но отец на брань уехал, выживет ли, спасет ли Москву, удержит ли ордынцев? Оставалась мать. Потому София и боялась. И в Москве оставаться страшно, и в Димитров ехать тоже. Но главный вопрос: дальше-то что? На что жить в Димитрове? Не меньше ордынцев она боялась голода, не для себя — боялась, что детей не сумеет накормить. Голод — это страшно, София с детства помнила, как обреченно выглядели жители Мореи, когда у них отняли все и нечем было накормить детей.


По пути следовало пропитание брать у жителей тех селений, через которые проходили. Но их мало, и они сами бедны! Как отнять последнее у местных, чтобы накормить не своей волей отправленных из Москвы людей Софии Фоминичны?

От разорения округу спасло только то, что обоз добрался в Димитров быстро. А вот там опустошили все. Для нужд княгини и ее сопровождающих были словно метлой выметены все дворы. Пребывание великой княгини надолго запомнили в Димитрове и окрест него. София об этом не знала и вообще не задумывалась, она ждала распоряжений от мужа, гадая, что будет дальше.

Ждать пришлось недолго, вскоре их догнал еще один обоз, возглавляемый дьяком Василием Далматовым по прозвищу Третьяк. Охрана этого обоза заставляла думать, что там что-то очень ценное. Дьяк передал княгине письмо, в котором Иван Васильевич велел следовать вместе с Далматовым куда тот скажет.

— Куда и когда?

— Завтра на Белоозеро.

София промолчала, понимая, что вопросы задавать глупо. Видно, очень опасно стало в Москве, если князь семью и казну (а София не сомневалась, что в сундуках на подводах казна) так далеко отправляет. Спросила только, взяли ли ее казну. Получила ответ, что не взяли, осталась в подполе храма.

Стало тоскливо: княжеская казна спасена, а она снова осталась без средств к жизни. На что у Белоозера жить и как долго?

В Белозерск требовалось добраться до холодов и распутицы, а она в этих краях начиналась раньше Москвы. Можно бы по воде, как делали это в теплое время, но где взять столько расшив? Вот и плелись конно-пешим обозом, останавливаясь для передыха и охоты. Охота выручала, хотя зверье, почуяв неладное, уходило подальше.

Далматов давно отправил в Белозерск людей с наказом рубить избы. Тут уж не до теремов, было бы где от стужи зимой прятаться. А еще приказал собирать припасы на зиму со всей округи, когда холода встанут, будет поздно.

Когда добрались наконец до Белозерска, дом для княгини с детьми стоял, а остальные пока только строились. София определила себе маленькую горенку, остальное отдала старшим женщинам и детям. Не до простора, всем нужна крыша над головой.

София всю дорогу не зря сидела с прикрытыми глазами и думала. К Белому озеру приехала внутренне подготовленной, пугайся не пугайся, а выжить до весны надо. Уже осень, значит, и времени для подготовки мало. Она словно проснулась, очнулась от долгого тяжелого сна, обнаружив, что жизнь вокруг этого сна не легче, но все равно это жизнь!

В первый же день София Фоминична собрала сопровождающих, которых приставил государь: дьяка Василия Далматова, боярина Василия Борисовича, Андрея Плещеева… Вопросов, как надолго они здесь и как жить, не задавала, принялась сразу распоряжаться:

— Здесь ли будем, уедем ли — все одно надо на зиму запасы сделать. Пока тепло, не дома стройте, а уток бейте, гусей, любую птицу, которая немного погодя в теплые края потянется.

Дьяк с изумлением смотрел на государыню:

— Да что ты, княгиня, сами справимся, твоей ли головушке о том болеть?

София резко осадила:

— Моей! Я здесь с детьми и людьми многими, значит, думать должна, как зиму пережить. Сейчас каждый день важен, пока ягоды да грибы еще есть, птицу и рыбу накоптить можно.

Она приказывала так, словно всю жизнь этим занималась. Никому не стала говорить, что на каждом привале по пути сердце от боли и тревоги замирало, понимала, что если не запасет еды на зиму, то будут ее дети голодать. Конечно, княжичам кусок хлеба нашли бы, но как остальные? Когда один ест, а другие вокруг голодные, то поневоле волками смотрят.

Тогда она и начала прикидывать, что и как можно запасти здесь в лесу на зиму. Осторожно расспрашивала, никто на те расспросы внимания не обращал, считая блажью княгини. Разве о грибах думать надо, если ворог на Русь идет страшный?

И теперь в Белозерске София распоряжалась уверенно.

Ее поддержали, часть прибывших по-прежнему занимались стройкой, согнав еще и местных, а другая била птицу и ловила рыбу. Маленький Белозерск никогда не видел такого числа гостей, и обеспечить всех ни едой, ни жильем не мог. Они старались сами.

Но набить уток и гусей и наловить рыбы мало, для копчения их надо ощипать и почистить. Соль уже доставили из Кириллова монастыря, отправили за ней на соляные варницы, что не так далеко, но не хватало женских рук. И тогда княгиня попросту согнала всех своих придворных и служанок и заставила работать! А чтобы не противились, встала сама. Объяснила коротко:

— Кто будет бездельничать — зимой еды не получит!

Сначала это вызвало женский бунт. Решившие высказать свое недовольство княгине нашли ее на берегу — София не очень умело, но потрошила рыбу, закатав рукава по локоть и подоткнув подол сарафана.

— Помогать пришли? Так переоденьтесь, здесь самоцветы и жемчуга ни к чему. А кто не желает, так я в третий раз повторять не стану: или рукава закатывайте, или вон отсюда!

— И пойдем! — уперла руки в пышные бока боярыня Евдокия Степановна.

— Так чего сюда пришли? Ступайте в Москву.

— Мы не своей волей, государыня, сюда приехали, ты нас привезла, ты и обратно вези.

София фыркнула:

— Вас не я везла, а лошади. Скажите дьяку Василию Третьяку, что приказала лошадей вам дать с повозкой и два человека в охрану, да пусть какой-никакой еды добавит, и пошли вон!

Боярыни топтались рядом, не зная, как быть. Похоже, государыня не собиралась дальше беседы вести, она ловко подхватила очередную рыбину, вспорола ее брюхо острым ножом и вывалила внутренности прямо под ноги Евдокии Степановне. Та на удивление шустро отскочила, несмотря на грузность.

Потоптались боярыни, да одна за другой и засучили рукава, София только искоса недовольный взгляд метнула. Она не собиралась никого уговаривать, стояла на своем: каждый, кто остается, должен работать. Не рыбу потрошить, так птицу ощипывать, не это, так грибы чистить, на нитки нанизывать или вовсе собирать.

От сбора грибов боярынь сразу пришлось отстранить, в первый же день к Софии прибежала девка из местных, которая помогать нанялась: