Папа откашлялся, Сусанночка промолчала, а Илонка так грустно и тяжко вздохнула, услышав о планах, что захотелось бедняжку хоть накормить на дорожку. Тем более, что бедняжка, кажется, и сама не была против чего-нибудь съесть. Первой учуяв запах бульона из петушка, посмотрела тоскливо в сторону кухни, глотая слюну.

— А вот как примешь, сын, так и задержимся. Гляжу, расхозяйничались вы здесь, молодежь!

Задержались гости ненадолго. Суп ополовинили (дядя Вася старался за двоих), петушка оглодали, а вот горку ватрушек умяли подчистую! Я когда последнюю булочку Илонке к чаю подсунуть захотела, ее у меня Сокол спер! Слопал, засранец, красиво у сводной на глазах, и сказал невежливо — ну все, мол, гости, вам пора. Задержались! Мне еще Анфису по программе город-кино выгулять надо.

Ему. Меня. В кино. Ржачь! Чуть вареньем черничным не подавилась. Так и оскалила народу синие зубы. Гы-гы! Если бы Сокольский не глянул строго, как Дракула на бестолковую нечисть, честное слово, сдала бы контору! А так снова пришлось коклюшем прикрываться.

Когда за гостями закрылась дверь, мы с Соколом дружно выдохнули. Спать хотелось ужасно, на посуду было плевать, и парень озвучил очень дельную и своевременную мысль:

— Ну что, Чиж, позицию отстояли, чемодан спустили, теперь можно и по постелям?

Я радостно кивнула — вот это ночка! Расхохоталась, держась за бока.

— По постелям! — и стартанула с Сокольским с места наперегонки в надежде первой занять свое спальное место!

Конечно, первым управился Сокол — просто плюхнулся спиной на кровать и раскинул руки. Делать нечего, пришлось завистливо показать парню язык и нырнуть за своим матрасом. Вот же жук хитрый! Расстелить, как следует на матрасе мамину постель, взбить подушку, задернуть шторы, и даже пробежать в ванную комнату и обратно уже в пижаме, грозно крикнув Сокольскому: «Отвернись!»

— Да больно надо, Чиж. На что у тебя там смотреть? На мультяшных мышей?..

— Вот и не смотри!

— И не буду.

— Заметано! Мои мыши, мне нравятся!

— Да пожалуйста… — на том и затихли, отвернувшись каждый к своей стене. Уснули в пару мгновений, мирно укрывшись одеялами, на этот раз без всяких хлопков.

Спали мы с Соколом долго — целый день и часть вечера. Пока на улице совсем не стемнело. Наверно, я бы еще и дольше спала, если бы меня не разбудил звук работающего телевизора и бубнеж хозяина квартиры. А точнее — тихое чертыхание парня под специфический голос комментатора.

Я хоть и привыкла спать, укрывшись одеялом до кончика носа, а все равно глаза открыла. Сложно не открыть, когда в двух метрах от тебя работает полутораметровая плазма, на стадионе шумит народ, а Сокольский сидит почти что над головой, сложив ноги по-турецки и, кусая ногти, ругается междометиями, как трубочист.

— Да… давай…. справа, справа обходи… нет, рано… вот сейчас пас, ну!.. Твою мать, Корелли, как можно было мяч потерять?! *запикано* Макаронник чертов! Такой голевой момент просра… *запикано*!

Я села на матрасе и потянула одеяло на плечи.

— Чиж, тут чемпионат Европы показывают — полуфинал, так что мне не до сна. Прости, что разбудил. Я этот матч месяц ждал!

— Да нормально все, — зевнула. — Валяй, смотри, — отмахнулась, сонно уставившись в экран. — А кто играет?

— Италия с Португалией.

— Ого!

— То-то же! Восьмая минута первого тайма, так что болею за своих!

Своих на поле стадиона «Стад де Франс» в Париже точно не было, и я сонно поинтересовалась у Сокольского — просто, чтобы быть в курсе, что вообще вокруг меня происходит?

— Да? А кто у нас свои?

— Сборная Италии, конечно!

— А-а…

— Черт, Чиж, когда-нибудь я тоже с ними сыграю на одном поле, вот увидишь!

— Ага.

— Ты что же, мне не веришь? — и такая сила вопроса в голосе, что даже об игре забыл.

— Ну… — Честно? Верилось с трудом. Где мы, и где Рим, понимаете, да? Мало ли, чего там Соколу приснилось намедни. Но ответила, конечно, совсем иначе в серые, полные острого ожидания глаза. — Верю. Могу даже за Португалию поболеть для равновесия, Сокольский, хочешь? Если продуешь, смотри, тебе и посуду мыть, — предупредила. — А то мне без резона не интересно за «своих» португальцев болеть.

— Идет!

Снова ударили по рукам.

Нет, ну что с людьми азарт делает! И не заметила, как втянулась в ход игры и вылезла к Соколу на постель. Но факт есть факт. Через полчаса, я уже сидела на кровати рядом с парнем прямо в пижаме и тоже разговаривала бранными междометиями.

— Ай! Ой! Только не гол! Пожалуйста, только не… Го-о-о-ол! Ура-а-а!

Серьезно? Гол в ворота итальянцев?!

В перерыве сбегала на кухню сделать чай и вновь прибежала к телевизору. Всучив Соколу в руки его кружку, забралась в кровать с ногами и приготовилась «болеть» дальше. Игра была напряженная, счет сравнялся «1:1», и, клянусь, я чувствовала, как у меня скрипят зубы на последних минутах второго тайма, так мне хотелось выиграть полуфинал вместе с португальцами… У Сокола зубы просто крошились.

Когда раздался финальный свисток и комментатор озвучил счет, я кричала и танцевала, прыгая по комнате, вместе со стадионом! «2:1». Два один в пользу Португалии! Ураааааа! Захотелось станцевать бразильскую самбу и что-то раскрутить над головой и я, схватив с кресла футболку Сокола, запрыгала, двигая попой:

— Оле-оле-оле-оле! Португальцы молодцы-ы! Оле-оле-оле-оле! Итальяшки-и… и-индюки!

Попа все еще вертелась в ритме самбы, футболка летала, но ноги уже остановились и улыбка пропала, когда взгляд неожиданно наткнулся на побледневшее лицо Сокольского, сейчас словно высеченное в камне — острые скулы, подбородок, твердая линия рта, и горящие жаром обиды глаза. Парень рывком поднялся с кровати и вырвал из моих рук футболку. Смяв ее в комок, отбросил в стену и грозно навис сверху.

— Индюки, говоришь? — сверкнул серыми как сталь глазами под темными бровями. — Такие, как я?! — прорычал. Ого, зверь, а не птица! — Да, Чиж? Ну, давай, изобрази на рисунке дураков с фингалами, как ты умеешь! Всю команду индюков вместе со мной! Сообща и посмеемся!

— Я? Я не! — убедительно мотнула головой.

— Что ты «не»?

— Никогда!

— Чего никогда?

— Всегда и везде! — сказала, как отрезала.

Этому приему меня научил папа. Называется «глупый постовой». Кто не знает в чем соль, объясняю. Если попал в затруднительную ситуацию, на любой вопрос, заданный в лоб, надо отвечать четко и уверенно. Все равно что, главное, не молчать! В свою очередь игре папу обучили его ученики, спасаясь от двоек, ну а он, рад стараться — дочь. И работает прием, я вам скажу! У любого учителя спросите. Рука не поднимется такому «постовому» кол влепить! Вот и сейчас Сокольский, глядя на меня, озадаченно заморгал и отступил, оценивая ущерб, нанесенный его рыком, моему мозгу.

Я решила не мучить человека. Вдруг совестно стало за свои танцы на осколках чужого поражения. Действительно, у итальяшек загублен полуфинал, крах надежды, а я тут самбу танцую на нервах фаната… Грустно вздохнув, спросила:

— Что, мне идти посуду мыть, да? Я могу.

— Живи, мелочь. Обойдусь без сопливых!

— А чего это я сопливая? — на всякий случай утерла нос. — И ничего не…

Но Сокольский уже отодвинул меня в сторону, развернулся и пошагал в прихожую, а там и на кухню. Показав широкую спину, хлопнул дверью. Ну и что теперь делать?

Выключив телевизор, поплелась следом.

— Эй! Ты где?

Парень — ну, надо же! — мыл посуду, и я, помедлив, пристроилась в шаге сбоку. Похлопала осторожно по плечу, чтобы знал, что Чижик здесь, а то он как робот-машина — на лице ноль эмоций. Попробуй такого без тактильного контакта понять.

— Сокольский, ну чего ты? Обиделся, да?

— Ничего. — И дальше моет посуду, поигрывая перед глазами гладкими бицепсами. Но не могу же я уйти просто так!

— Не расстраивайся, слышишь. Да подумаешь, продули! В следующий раз обязательно выиграют! Я тебе точно говорю! Итальяшки же они ух какие упрямые!

— Прекрати, Чиж. Иди спать.

— А я не хочу! Мне еще задания в универ учить.

— Тогда иди… и учи!

— Ну, и пойду!

— Дуй! Ветра тебе в шлюз! Развела тут детский сад — успокой соседа! Не нуждаюсь!

Ну, и зачем, спрашивается, мочалку-то бросать? Рычать зачем? Теперь весь кафель над мойкой в пене.

— А ты не веди себя, как маленький! Игра есть игра! Надул щеки пупсом, губы трясутся, того и гляди заревешь!

— Что?! — тарелка из рук в мойку — брынь, хорошо, что не разбилась. — Трясутся?! — Сокол снова навис сверху, засверкал глазами. — У меня?! — изумился.

— Ну, не у меня же? Вот так о подбородок варениками шлеп-шлеп! — И показала, как Кубик-Рубик у мамы в детстве игрушки выпрашивал. Изобразила наглядно.

— Так! Знаешь что, Чиж-ж… — палец Сокольского уткнулся в мой нос. Закачался у лица угрожающе.

— Что? — на всякий случай тоже решила надуть грудь колесом. А что, ему можно, а мне нет? — И можешь не выгонять! Все равно мне идти некуда! — сообщила, а то вдруг Сокольский забыл.

— Тогда придется запомнить, П-пыжик! У меня ничего и нигде не трясется! Ничего! Нигде! Ясно?!

И снова палец к моему носу — на! Для уяснения важности момента.

Э-эх, пришлось за него цапнуть зубами. Не спрашивайте зачем. Сама не знаю, как так получилось.

Мы замерли, уставившись друг на друга. Сокольский с распахнутыми глазами, и я — с его пальцем во рту. Глядя на мои губы, парень неожиданно сглотнул.

Вода из крана продолжала литься… В тридцатый раз отозвался вибро-звонком телефон… Кажется, пора действовать, а то что же мы вот так стоим почти минуту, как истуканы, ничего не предпринимая?

Я выплюнула изо рта «гадость» и скривилась.

— Тьфу, оказывается пена такая горькая, как рыбья желчь! А в человеческой слюне полно вирусов! Лучше промой руку, Сокольский! А то превратишься в лунатика, будем вместе в полнолуние Барабашку искать, — подставила ладонь парня под воду и отошла на пару шажков, озадаченно закусив губы. Как-то мы странно с ним «притерлись».

Сокол ничего не ответил, отвернулся и принялся дальше мыть посуду. Заработал подхваченной губкой, катая на плечах мускулы, еще больше превратившись в гранитного буку.

— Сокольский? — никогда не умела долго молчать.

— М?

— Ты на меня уже не обижаешься?

— Нет.

Но он обижался, я это видела, и уйти не могла. Еще этот палец! Черт меня дернул за него укусить! Не стану рассказывать Ульяшке о своей промашке, а то, чего доброго, подруга покрутит указательным у виска. Я бы на ее месте точно покрутила.

— Знаешь, если честно, мне тоже итальянцы нравятся, — решила признаться. — В следующий раз не буду против тебя болеть. Лучше вместе, договорились?

— Перестань, Чиж, — отчеканил Сокол, принимаясь за мамину кастрюлю. — Это всего лишь игра. Будут новые матчи.

— Но у тебя пропало настроение, и мне это не нравится!

— Наплюй и не парься.

— Не могу! А хочешь, я блинчики испеку? С черникой? — предложила. — Или печенье? — заглянула в глаза. — Ты ведь купил молоко? Потому что если не купил…

— До чего же ты докучливая, Пыжик! — чертыхнулся в сердцах Сокол, вновь бросая мочалку… — Как пиявка! Да, купил я твое молоко! Купил!

Тю! Я плюнула, махнула в повороте растрепанной косой и ушла. И дверью от обиды хлопнула! Походила, побродила по комнате… и вернулась. А и пусть докучливая! Пусть пиявка! Может, я сама блинов хочу! Да пусть не ест, кто его заставляет-то? Вот сейчас ка-ак приготовлю горку самых вкусных блинов — пышных, в дырочку, и умну за обе щеки! А Сокол пусть пыжится себе дальше! Губешками трясет. Подумаешь, индюком обозвала! Да индюк вообще благородная птица!.. Э-э-м, кажется.

Блины ели вместе, поглядывая друг на друга. И даже пижама с мышами не смущала — вполне себе приличная пижама, надо сказать. Я просто в какой-то момент о ней забыла, а потом и рукой махнула. Сокол вон тоже передо мной в домашних трениках ходит и ничего. Это он в универе пижон мажористый, а дома просто симпатичный парень.

Хм, я сказала симпатичный? Не верьте. Я на такие мелочи внимания не обращаю. Показалось!

— Чиж, кто это тебе без конца названивает, а ты не отвечаешь?

— Да так, — пожала плечами. — Дятел один. Извини, не могу надолго телефон отключить. Вдруг мама позвонит, или папа. Они у меня не любят, когда дочь в недосягаемости. Нервничают. Жаль дятел этого не понимает.