Ульянка собирала сумку, и я остановилась возле нее в проходе. Все утро она была молчалива и задумчива, и снова избегала на меня смотреть. Я скучала по подруге, и ничего не могла с собой поделать. Друг — это вам не корка апельсина, так просто не отбросишь в сторону. Друг потому и друг, что ему отдана частичка души. И моя частичка души вблизи от Ким очень грустила.

— Привет, Ульян, — я подошла ближе и улыбнулась девушке. — Как дела?

Она на секунду замерла, но глаза не подняла.

— Почему ты спрашиваешь? — как-то странно насторожилась, а я растерялась.

— Да так, просто, — пожала плечами. — Хотела узнать насчет вечера. Если хочешь, мы могли бы встретиться и вместе поехать в клуб.

— Мы и так идем в «Альтарэс» всей толпой, если ты забыла. Коваль только что всем напомнила, где встречаемся. Разве ты не слышала?

— Слышала, конечно. Но я полагала, что мы, что ты и я.… А впрочем, не бери в голову, Уль. Забудь!

Я развернулась, намереваясь уйти. Зря я понадеялась вернуть прежнюю Улю. Аудитория уже опустела, а разговор не получался, но девушка меня остановила. Спросила вдруг тихо в спину, но я расслышала:

— Почему ты не сказала, что сама его бросила?

— Что? — я оглянулась. Ким продолжала собирать сумку.

— Мальвина? Разве ты святоша, Фанька? Разве ты никогда не ошибалась?

— Нет, я… — слова никак не ложились на язык.

— Он любил, а ты наплевала. Он до сих пор не может тебя забыть.

— Все не так, Уль!

— Неужели? — Ульянка подняла на меня карий взгляд — непривычно-холодный и чужой. — Разве не потому он все время с другими, что вы не вместе? Ты хоть раз об этом подумала? Это жестоко, Чижик! Мне казалось, это ревность, но это еще хуже! Ты не дала ему даже шанса стать лучше. Ни разу не подумала, что он чувствует, а еще обвиняешь! Он звонит, ищет встречи, он даже рассказывает всем о тебе, а ты его мучаешь! Не отпускаешь и смеешься! Да он это все назло, понимаешь? С другими — назло! Я никогда и подумать не могла, Фанька, — закончила Ульянка, — что в тебе столько цинизма.

Что? Я так и ахнула. Мне показалось, что мир встал с ног на голову, или это я потеряла под ногами точку опоры.

— Господи, Ульян, перестань, — попросила подругу просевшим голосом. — Это же глупость какая-то! Ты же знаешь Мартынова. Назло — это не про него. Его самоуверенности хватит на пятерых. И мы давно расстались!

Но, похоже, что так виделось только мне. Ким отставила сумку и повернулась.

— Скажи мне правду, Фанька, — сказала, глядя в глаза. — Все это время, когда ты его скрывала, ты думала, как ему одиноко от мысли, что он тебе не нужен?.. Да, я ошиблась, — она разочарованно кивнула, словно своей догадке, — ты не ревнуешь его. Ты просто взяла и вычеркнула Севу из своей жизни, как лишнего человека. Превратила в пустое место. Не захотела остаться даже друзьями!

— Какие друзья, Уль? Он предал меня. Но я его не виню. Да, винила раньше, но больше нет! Я просто не хочу о нем слышать. Да пусть живет, как хочет! Причем тут я? Речь вовсе не обо мне. Я просто не хочу, чтобы было больно тебе!

Ульянка горько усмехнулась.

— Какое показное равнодушие, Чижик, к тому, кого ты когда-то любила.

Этот упрек уколол болью и ожег душу обидой, и признание само сорвалось с губ.

— Да, любила.

— А мне кажется, нет, — сухо возразила девушка. И припечатала к месту словами. — Если бы любила, ты бы простила. Не смогла не простить. Никогда бы не подумала, Фань, что ты не способна чувствовать.

Что?

Я отшатнулась, потрясенная этими словами. Неужели это все говорит Ульянка? Человек, который знает меня намного лучше других?.. Воистину те, кто нам дорог и от кого нет защиты, могут причинить настоящую боль.

— Нет, это не так, — качнула головой.

Я могу чувствовать, могу! И предательство тоже! Разве я виновата, что не хочу делить? Что не могу найти измене оправдания? Значит, не было чувств — тех самых, настоящих, — не было! А по-другому я любить не хочу. А может, права Ульяна, и я на самом деле жестокая стерва? Бесчувственный сухарь? И мне стоит все забыть, принять покаяние Мальвина и быть до гроба ему благодарной только за то, что он все это время меня помнил?..

Ха. Как в той сказке, в которой битый небитого везет. Не Фанька первая, не Ким последняя.

— Ульян, ты встречалась с Севой, да?

— А что? — девушка с вызовом вскинула подбородок. — Нельзя? Или нужно было спросить у тебя разрешения? Да, мы гуляли, и Сева мне многое объяснил.

— Ты… рассказала ему, где я сейчас живу?

Ульянка вдруг покраснела и, опустив лицо, засуетилась с одеждой. Щелкнув молнией, вкинула сумку на плечо и направилась по проходу между партами в сторону выхода, оставляя меня одну.

— Нет. Меня это не касается, Чижик. Не надейся, что я стану той, кто снова вас сведет.

Как она ошибалась, но разве удалось кому-нибудь докричаться в глухое сердце влюбленной девушки?

Я ехала в автобусе и сомневалась: стоит ли вообще сегодня идти в клуб? Настроение упало, а вместе с ним пропало и всякое желание быть на людях. Хотелось забиться в какую-нибудь раковину и отсидеться там, пока не станет легче. Пока трещинки когда-то разбитого сердца вновь не затянутся, и я смогу жить дальше, существуя и радуясь новому дню. Но собственной раковиной я не обзавелась, а автобус уже притормозил на знакомой мне остановке. Дождавшись, когда откроются двери, я сошла. Вздохнув, поплелась ко двору бабы Моти, не глядя по сторонам. И все же не смогла сдержать улыбку, когда на подходе к дому увидела двух бодреньких старушек, притоптавших под фонарем пятачок снега.

Похоже, Матильда Ивановна и Мила Францевна поджидали меня не меньше получаса, словно назначили здесь свидание, и очень обрадовались, заприметив издалека.

— Здравствуй, Фанечка!

— Здравствуй, детка! — расцеловали в обе щеки и устроили пятиминутный допрос с пристрастием о моем житие-бытие. В общежитии, конечно! Узнай они, что я делю квартиру с парнем, да еще с таким симпатичным, как Сокол, этот допрос продлился бы часа два, не меньше, так что я не стала их разубеждать. Все равно скоро придет время съезжать из переулка Федосеева. К коменданту общежития я обещала заглянуть сразу же после новогодних праздников, как только вернусь от родителей.

Удовлетворившись краткими сведениями о моей учебе и здоровье, старушки дружно поплевали в сторону племянника бабы Моти — алкаша бесстыжего и чертового ворюгу, чтоб ему пусто было и менты повязали! — и затащили меня на чай к Миле Францевне.

— Пошли, пошли, Фань! Зря, что ли, я сегодня с утра у плиты стояла! Мы тебе и гостинцы приготовили, а как же! Часок посидим, и побежишь дальше по своим молодым делам! Лучше расскажи, как у тебя дела на личном фронте? Жених-то появился? Нет? Пора бы уже.

Я неожиданно для себя подумала об Артеме. О нашей с ним прогулке в боулинге и вообще о многом. О том, что даже не заметила, когда парень стал мне близок. Последнее время он не выходил у меня и головы. Даже снился ночами, но не об этом же рассказывать восьмидесятилетним старушкам при долгожданной встрече. Хотя уверена, что они с удовольствием бы послушали о наших с Соколом ночных приключениях.

Ну вот, под любопытными взглядами даже раскраснелась. Но думать о нем, как о женихе — смешно! Да и вообще мечтать!

— Нет, Мила Францевна, не появился. Вот чтоб жених! — улыбнулась я. — А друзья есть, конечно.

— Плохо, — покачала головой в модной шапке баба Мотя (шапки на подружках были новые, модные, и я догадалась, что вязались они по инструкции из одного журнала и наверняка наперегонки). — Парни нынче пошли — одна шалупень! В упор не видят хороших девчонок! Фаня у нас красавица!

— Правильно говорить «шелупонь», Матильда, — поправила подругу интеллигентка Францевна. — Сколько можно повторять. От твоей «шалупени» невольно возникает ассоциация с чем-то низменно-порочным, — захихикала весело.

— Один черт, Милка! Все одно им всем голожопых и голопузых подавай! Скажешь, нет? Вот я недавно смотрела в «Инстаграме»…

Знаете, девочки они и в семьдесят восемь девочки. И когда к чаю на стол был выставлен яблочный штрудель, а для разогрева с мороза в сорокаграммовые рюмочки разлит и выпит коричный ликер, жизнь неожиданно окрасилась в краски. Еще неяркие, но со смехом и шутками старушек, снова заиграла цветом и задышала ароматами.

— Все, Матильда Иванна, пора мне, — я встала из-за стола. — Буду бежать! Мне еще в клуб на концерт успеть бы собраться. Сегодня с девчонками идем на выступление рок-группы. Спасибо за штрудель, Мила Францевна, все было очень вкусно!

— Держи, Фанечка, — женщина подхватилась со стола сверток с выпечкой и сунула мне в руки, — это для тебя гостинец. Подружек в общежитие угостишь. Постой, — цапнула меня за руку. — На концерт? Без маникюра?

Вообще-то маникюр у меня был. За руками я следила в силу работы в кафе, да и вообще. Но покрытия на ноготках не было, это факт!

— Ну, почему же без? — удивилась, глядя на свои пальцы. — Есть. Просто ногти не покрыты, но это же ерунда.

Веки Милы Францевны захлопали, как у возмущенной тетушки Совы.

— Матильда, ты слышала? — обратилась она к подруге. — Ерунда?! Милочка моя, — уперла указательный палец мне в грудь, — кто тебе сказал, что красота внешняя должна уступать красоте внутренней? Тем более, что в твоем случае все это легко исправить! Матильда, ты случайно не помнишь номер телефона Зины из первого подъезда? Той, у которой дочь мастером маникюра в парикмахерской на углу работает?

— Помнить не помню, но в блокноте точно записано! — с готовностью отозвалась баба Мотя. — Она мне должна, я с ее внуком Вовкой в позапрошлом году все лето нянчилась.

— Будь добра, узнай у Зины: сегодня случайно не смена ее дочери? Заодно и про внучка напомни. Мол, долг платежом красен. И желательно бы платеж оформить срочно! Со скидкой!

— Да ну что вы! — растерялась я от активности старушек. — Мила Францевна, Матильда Ивановна, — попыталась их образумить, — не нужно никого беспокоить! Мне неудобно!

— Неудобно, деточка, это когда смеются над твоим мужчиной, и когда белье не по размеру и трет, — веско заметила Францевна. — А когда женщина прихорашивается перед выходом в свет, все очень естественно и достойно. Что у тебя за платье?

— Черное. Короткое и без рукавов, — машинально созналась. — Да вы же мне его сами советовали, помните? В стиле «шанель»?

— Сапоги?

— Демисезонные. Я их почти не надевала. Некуда было.

— Каблук?

— Высокий. Шпилька, — кивнула. Ну да, вот купишь такие — самые красивые, себе в подарок на день рождения, а потом не носишь, потому что некуда и дороги такие, что лучше и вовсе без каблука!

— Алый!

— Что?

— Ногти, говорю, красим в алый! Можно в черный, ты не думай, Фаня, я в моде разбираюсь, но подобный китч не для тебя, а вот цвет страсти еще ни одну женщину не подвел! Вот увидишь!

— Ты, Фанька, слушай, что Милка говорит, — поддакнула из-за стола баба Мотя, в ожидании звонка прижав телефон к уху. — Она в самом Париже была! Будешь как королева!

— Э-э… кхм, — только и нашлась, что сказать.

Мне кажется или старушки разошлись не на шутку? Девочки такие девочки, сколько бы им ни было лет.

— Отлично! Волосы лучше распустить, — продолжила бывшая пианистка. — Такие волосы как у тебя грех прятать! Наш концертмейстер Жанночка такая красавица. Как не приду в филармонию, так и любуюсь ее гладкими в талию волосами.

— Так она их, наверно, утюгом выравнивает, — догадалась я.

— Да? — Мила Францевна подняла тонко подведенную бровь. — А у тебя, детка, есть такая штука?

Есть ли у современной девушки утюжок для волос? Я улыбнулась. Широко.

— Конечно!

Вот тебе и съездила за вещичками. Домой к Соколу возвращалась уже в сгустившихся сумерках, таща на себе сумку с имуществом, но зато с маникюром, от которого не могла оторвать взгляд. Даже перчатки надевать не стала, все смотрела и смотрела, помахивая пальчиками, стараясь не забыть последнее наставление Милы Францевны: «И про глазки не забудь, детка! В мою молодость тушь была главным оружием женщины. Ты удивишься, но очень дефицитным! Сделай акцент на глазах и губах. Тон лица не трогай. С такой чистой кожей, как у тебя, бледность только выгодно подчеркнет контраст. А румянец и так не заставит себя ждать. И ради Бога никаких черных колготок!

— Мила Францевна, но это же клуб, а не светский раут!

— Без разницы! Хоть дом терпимости! Теплые женские колени привлекают внимание не меньше, чем речь умного собеседника. А когда в девушке и то и другое на высоте, ей по плечу кого угодно свести с ума. Ты у нас умная и красивая, дураком будет тот, кто тебя не оценит. Только попробуй сегодня не найти себе парня!»