Архиепископ Кентерберийский, бароны, лорды и послушное им духовенство двенадцать дней составляли хартию, и Джон подписал ее лишь под угрозой насилия. Он не имел ни малейшего намерения соблюдать поставленные в документе условия, поскольку всегда мог отречься от них, заявив, что подписался не по доброй воле.

Король понимал, что теперь как никогда необходимо иметь рядом возможно больше верных людей, если не друзей, то хотя бы союзников. Он был твердо уверен в лояльности Хьюберта де Берга, графа Честера и своего брата Сейлсбери. Кроме того, сейчас он отчаянно нуждался в Уильяме Маршалле. Думая угодить королю, члены комиссии решили спор между Маршаллом и фитц Генри в пользу последнего. Джон пришел в бешенство, отменил приговор и подтвердил право Маршалла на наследственное владение землями в Ирландии. То же самое было сделано и в отношении Уильяма де Берга, лорда Коннота. Джон держал в заложниках Ричарда, младшего сына Маршалла, чтобы не опасаться измены со стороны отца, и теперь, конечно, потребовал привезти и сыновей Уильяма де Берга. Таков был старый, общепринятый обычай, и Уильям согласился, особенно потому, что мальчиков собирались отдать под надзор Хьюберта де Берга, их дяди и верховного судьи.

Уильям попросил аудиенции у короля, и тот согласился при условии, что де Берг приведет с собой Эстеллу. Та сначала хотела отказаться, но после долгих размышлений поняла, что ее судьба и судьба Джона неразрывно связаны, пути пересекаются и отношения между ними еще не разорваны.

Пока они ждали выхода короля, Эстелла пристально рассматривала де Берга. Здоровье его отнюдь не улучшилось от пребывания в сырых и душных апартаментах, отведенных ему в Лондоне. Уильям был очень бледен, и, несмотря на ее лечение, легочная болезнь пожирала его. Эстелла видела на его лице печать смерти. Путешествие домой по морю немного поможет ему, но лишь временно.

Мысли Эстеллы возвратились к настоящему – она пыталась все продумать наперед и угадать, что нужно от нее Джону. Использует ли он шантаж или начнет умолять? Она слегка удивилась, когда Джон примирительно воскликнул:

– Госпожа Уинвуд, Эстелла, как могла ты покинуть меня в тяжелую минуту? Неужели у тебя нет ко мне ни капли сострадания?

Король заметно изменился к худшему от развратной жизни и излишеств – рыхлый обвисший живот выпирал из-под мантии, лицо отекло и покрыто красной сыпью.

– Позвольте, ваше величество, поздравить вас с сыном и наследником, – нашлась Эстелла.

При этих льстивых словах Джон прямо раздулся от гордости.

«Какой скользкий ублюдок, – подумала она, прекрасно видит, что Уильям болен, и даже не подумал предложить сесть». Взглянув королю прямо в глаза, Эстелла твердо сказала:

– Можем ли мы присесть, ваше величество?

– Ах, как невежливо с моей стороны! Конечно, конечно! Нам так много нужно обсудить! Прежде всего, я должен принести поздравления. Моя дорогая племянница Джезмин достойно способствовала продолжению рода де Бергов! Уильям, прошу, отвези мое послание к леди де Берг!

– С удовольствием, сир, – поклонился Уильям. Джон окинул де Берга проницательным взором.

Да, он не ошибся, этот человек умирает.

– Твой племянник Фолкон – сильный честолюбивый вождь, солдаты которого преданы ему до конца. Не боишься доверить ему своих детей и земли? – осведомился он, когда Уильям попросил его оставить Фолкона регентом лордства Коннот, пока не подрастет старший сын.

– Я полностью доверяю Фолкону. Он не предатель. И кроме того, строит собственный замок в Портумне для своих наследников. Мы, де Берги, всегда стоим друг за друга!

Эстелла внутренне вся сжалась – Уильям намекнул на то, что Плантагенеты всю жизнь были готовы сожрать родственника. Джон улыбнулся и предпочел не обижаться. Эстелла сразу поняла, что королю что-то нужно от них.

– По собственному горькому опыту я понял, что лучший способ излечить честолюбие и предостеречь человека от захвата земель и титулов – даровать ему и то и другое, – сразу появится повод для беспокойства, – вздохнул он.

Эстелла с самого начала знала, что Джон решил удержать ее при себе, силой или уговорами, но теперь поняла, что ему нужна еще и Джезмин, и он использует ее детей, чтобы заполучить племянницу. На столе Джона весьма к месту оказались карта и перо.

– Давайте посмотрим, – пробормотал он, притворяясь, что размышляет.– Скажем, я пожалую Фолкону де Бергу города Миличард, Килфикл, а также Портумну и... замок и земли Аскетон в Лимерике, около Банретти, который он превратил, по твоим словам, в пристань для судов.

– Уверен, он будет потрясен вашим великодушием и щедростью, – отозвался Уильям.

– Все это будет принадлежать ему на тех же условиях: его сыновья должны стать залогом верности короне, – величественно объявил Джон.

Зная Джезмин, Эстелла понимала, что та никогда не согласится на подобные условия. Она вспомнила о Матильде де Бреоз и невольно вздрогнула. Но Джон немедленно подметил это:

– Вы замерзли, госпожа Уинвуд. Не хотите ли вернуться в ваши уютные покои во дворце? Их никто не занял, их держат специально для вас.

Эстелла рассматривала короля из-под полуприкрытых век. Все эти годы после смерти дочери она лелеяла ненависть к Сейлсбери и остальным мужчинам. Теперь она почувствовала, как тает лед неприязни. Не все они так уж плохи. Сейлсбери, де Берг и даже Мэрфи были святыми по сравнению с этим человеком.

– Эстелла, ты вынуждаешь меня умолять, – продолжал Джон.– Те приступы, от которых ты меня лечила, повторяются все чаще и становятся тяжелее. Приходится пользоваться услугами Ориона.– Он пустил в ход последний довод.– Неужели не останешься, чтобы помочь своему королю?

Эстелла вздохнула. Ну что ж, пусть последствия падут на его голову!

– Да будет так, – решила она.

Джезмин стояла на коленях около огромного сундука, набитого вликолепными тканями. Вот уже несколько часов она торговалась с капитаном О'Мэйли, только что приплывшим в Галуэй прямо из Марокко. Джезмин выбрала отрез черного шелка, очень тонкого, совершенно прозрачного, но в этот момент осознала присутствие какого-то зла, надвигающегося, словно неотвязная мгла. Случилось что-то неприятное. Ее ждет беда.

Джезмин встала и поглядела на море. Облака отбрасывали на воду длинные тени. Повинуясь неведомому порыву, она помчалась в детскую и облегченно вздохнула, увидев, как Рик вполне намеренно столкнул со стола глиняную миску, которая тут же разбилась, – куски вымоченного в молоке хлеба полетели во все стороны. Мик размазывал по лицу и волосам неопределенного цвета массу, бывшую, по всей вероятности, его обедом.

– Он нарочно это делает, чтобы лишний раз искупаться, – пояснила Большая Мег.– Просто неестественно, как этот сорванец любит плескаться в воде.

– Я сама часто проверяю, – рассмеялась Джезмин, – уж не выросли у него перепонки между пальцев.

Большая Мег угрожающе нахмурилась, видя, что Рик нерешительно дотронулся до очередной миски.

– Стыдись, Рикард де Берг! Сейчас тресну тебя головой о стену, если не уймешься!

Малыш немедленно столкнул миску со стола и улыбнулся матери ангельской улыбкой. Ее сердце забилось так, что казалось, выскочит из груди, – ребенок был точной копией отца. Но Фолкон сейчас в Портумне, где заканчивается строительство замка. Может, это неприятное предчувствие связано с ним? Слабое, но отчетливое дыхание чего-то зловещего не уходило. Джезмин металась, словно тигрица в клетке. Потом взглянула на черный шелк.

Джезмин закрыла глаза, на несколько мгновений ушла в себя, мысленно представив Фолкона, так живо, что заметила даже иссиня-черную щетину, всегда появлявшуюся, если он не брился. Муж здоров. Опасность угрожала не ему. Скорее – это угроза власти Джезмин над ним. Легкая улыбка коснулась губ Джезмин. В ней еще кроются неизведанные силы! Она отправится к Фолкону, испытает, велики ли они. Тэм, конечно, будет возражать против путешествия в тридцать пять миль, означающего, что в Портумну они приедут в сумерках, но Тэм словно глина в ее пальцах – лепи, что захочешь.

Замок Портумна даже в темноте выглядел внушительно: массивные толстые зубчатые стены с башнями возвышались по обе стороны ворот. Днем она могла бы увидеть изящные арки, украшенные каменными завитками, но сейчас на фоне стен выделялись только черные бойницы и огромная гора камней, постепенно исчезающая по мере завершения работ.

Они смогли проникнуть в замок лишь потому, что железные ворота были еще не навешены. Зная, что Джезмин хочет сделать мужу сюрприз, Тэм повел лошадей в конюшню, чтобы поздний приезд не разбудил обитателей замка.

Джезмин потихоньку направилась к стенам. Она привезла в Портумну только одну вещь – отрез прозрачного черного шелка, вызывавшего столь тревожные ощущения, как только она прикасалась к нему. Поспешно раздевшись, она завернулась в тонкую ткань и поглядела на небо, темный бархат которого был усыпан миллионами алмазов; медленно плывущий полумесяц озарял все окружающее серебристым светом, так что по углам протянулись таинственные тени. Джезмин воздела руки, тихо произнесла заклинание: – Земля и Вода, Воздух и Огонь, Жезл, Пентакль и Меч! Исполните мои желания, воплотите слово в дело!

Потом Джезмин протянула руки вперед и поманила кого-то. Фолкон проснулся словно от толчка. Что потревожило его? Он прислушался. Все тихо. Однако что-то мешало повернуться на другой бок и заснуть, словно его позвали. Ночь была тихой и теплой, и эта сказочная красота позвала его. Натянув лосины, он сонно потянулся, чтобы стряхнуть остатки сна, словно ночной хищник, прокрался к стенам и неожиданно остановился как вкопанный, не веря своим глаза: неужели это силуэт Джезмин обрисован на фоне тяжелых камней?

Фолкон огромными шагами поспешил навстречу видению, уверенный, что ни одна женщина в мире не может обладать волосами цвета лунных лучей.

Оказавшись совсем рядом с обнаженной фигуркой, просвечивающей сквозь клочок черного шелка, он остановился и спросил:

– Джесси... как ты попала сюда?

– Прилетела на крыльях ночи, – прошептала она в ответ, усиливая волшебство этой необыкновенной встречи.

Голос Фолкона прозвучал словно ласка: – Не стану спрашивать, как или почему, достаточно того, что ты здесь.

Он хотел подойти еше ближе, но Джезмин отступила назад, в тень, и исчезла, оставив за собой лишь звон серебристого смеха в тихом ночном воздухе, зная, что он последует за ней, пройдет через огонь и воду, притягиваемый магнитом ее великолепного тела. Но тут у Фолкона были все преимущества: он сам построил замок, и кроме того, загорелый дочерна, в темных лосинах, был почти невидим. Джезмин же не позаботилась скрыть волосы, так что скорый конец игры был неизбежен. Фолкон настиг жену, когда она пересекала лужайку, и схватил на руки.

– Гонялся за мной, пока я не позволила поймать себя, – поддразнила она.

– Верно. Ты маленькая распутная плутовка, Джезмин де Берг, кому еще придет в голову бегать голой по ночам? Я-то думал, что избавил тебя от излишней скромности, а сейчас понял, что у тебя вовек не бывало никакой скромности! В душе ты настоящая язычница.

Он начал целовать ее шею, губы прожигали огненную тропинку за ушком, зубы прихватили мочку, чуть прикусили.

– Я ведьма, – просто ответила Джезмин.

– Нет, ведьма – мерзкое слово. Волшебница. Моя волшебница. Прошлой ночью на воду опустились цапли и лебеди. Я хотел любоваться ими вместе с тобой. Так сильно хотелось, чтобы ты пришла...

Фолкон поставил Джезмин на траву, нежную и густую, как бархат, поднес ее руки к губам.

– Последнее время ты бесстыдно мной пренебрегал. Я пришла, потому что больше не могла жить без твоей любви.

Требовательные, восхитительно горячие губы Фолкона нашли ее рот.

– Я люблю тебя, – клялся он между поцелуями.– Обожаю тебя, поклоняюсь, боготворю, – Джезмин счастливо вздохнула.– Ляг со мной под звездами, —умолял Фолкон.

Она растянулась на изумрудно-зеленой траве и неотрывно наблюдала, как Фолкон раздевается. Оставшись обнаженным, он подошел к ней. Тела их разделяла лишь прозрачная черная ткань, еще больше возбуждавшая желание. Какое чувственное ощущение – ласкать ее мягкие груди через тонкий шелк, пока они не набухнут и не затвердеют в его ладонях. Фолкон затаил дыхание, когда его удлинившийся отросток коснулся скользкой материи, и лег на жену, прижавшись к ней всем телом.

– Джесси... моя любовь вечна и нетленна...

– Не твоя – наша любовь... наша, милый...

Джезмин льнула к мужу, словно он был единственным источником ее жизненной мощи, дающим вечную молодость и красоту. Она давала ему столько страсти и нежности, что томилась по ответной страсти, наполнявшей пересыхающий источник, нуждалась в могучем неутомимом корне мужской силы, дарившем счастье завершенности и удовлетворения, жизнь и любовь. Радость обладания друг другом бьша так напряженно-остра, что скорее напоминала боль.

Потом она долго молча лежала в объятиях Фолкона под ночным небом. Оба смотрели, как падают звезды, и загадывали желания.