Дина Лампитт - Солдат удачи

— А где же мисс Хасс?

Несколько секунд все молчали, а затем раздался взрыв смеха.

— Ты, наверное, хочешь сказать «леди Ганн»? — произнес Джон Джозеф.

— Леди Ганн?

— Она вышла замуж за сэра Роули Ганна — холостяка со странной репутацией. В один прекрасный день лошадь выбросила его из седла прямо перед нашими дверьми.

Джекдо удивленно посмотрел на него, но Джон Джозеф, не обращая на это внимания, продолжал рассказ:

— Это совершенно невероятная вещь. Такой ужасный старик, ему, наверное, скоро стукнет пятьдесят, и за ним тянется репутация грязного соблазнителя… прошу прощения, мама, я совсем забыл, что здесь девочки… И вот он, хромая, вваливается сюда. А через двадцать четыре часа он делает предложение мисс Хасс. Его словно околдовали. Этот старый развратник… прости, мама… буквально сгорал от страсти. Я в жизни не видел ничего подобного.

— Это колдовство. Натуральное колдовство, — произнес мистер Уэбб Уэстон. — Необыкновенно. В самом деле, необъяснимо.

— О, Небо! Я просто не могу себе представить мисс Хасс в роли леди Ганн.

— Из грязи в князи одним колдовским прыжком, — произнес Джон Джозеф, и все рассмеялись.

Позднее, когда молодые люди уже направлялись к замку, чтобы нанести визит миссис Тревельян, Джон Джозеф сказал:

— А ты знаешь, Джекдо, это и вправду очень странно. Я имею в виду гувернантку и Роули Ганна. Если бы я не знал ее сто лет, я был бы готов поклясться, что она подмешала ему в питье любовное зелье. Это был совершенно закоренелый развратник. Мисс Хасс, этот мешок с костями, — последнее, на что он мог польститься. Ты помнишь, она иногда поглядывала так лукаво?

— Нет, — ответил Джекдо, — не помню. Я тогда был еще маленький и понимал людей не так хорошо, как ты.

— Должен тебе сказать, что в ее взгляде чувствовалась настоящая страсть. Наверняка они с сэром Роули неплохо проводят время в постели.

Друзья ехали верхом по аллее в надвигающихся сумерках, поглядывая то на цаплю, которая ловила увертливых рыбешек на реке Уэй, то на жаворонка, теряющегося где-то высоко в небе.

При виде замка Саттон Джекдо почувствовал, что у него, как всегда, участилось дыхание. Джон Джозеф заметил это и спросил:

— Что, эта груда камней тебе тоже действует на нервы?

— Нет, почему, этот дом выглядит очень внушительно.

— Когда ты разбогатеешь на своих шпионских делишках и станешь фельдмаршалом, ты у меня его купишь?

Прежде чем Джекдо успел подумать, его губы ответили «нет».

— Я так и думал. Как бы ты им ни восхищался, а стать его владельцем все равно не захочешь.

Возразить на это Джекдо был не в состоянии. И снова у него по спине пробежал холодок: он ощущал совсем близко присутствие какой-то опасности. Юноша гадал, не является ли источником этой опасности вторжение миссис Тревельян в скучную жизнь Уэбб Уэстонов, и надеялся, что его шестое чувство подскажет ему ответ. Но когда надутый от спеси дворецкий провел молодых людей в маленький салон (когда-то принадлежавший Элизабет Уэстон, матери Мэлиор Мэри), ясновидение все еще не пришло на помощь Джекдо.

— Будьте так любезны, садитесь, господа. Миссис Тревельян выйдет к вам через несколько минут.

Джон Джозеф с изумлением оглядывался вокруг. Ему казалось, что в замок вернулись старые добрые времена. По крайней мере, в эту комнату. На окна, прежде завешенные муслином, выходившие во двор и в парк (такой же вид открывался из Длинной Галереи, но она была в другом крыле), новая хозяйка повесила голубые бархатные портьеры. Жардиньерки были нежно-розовые и белые, а у стены стоял столик из вишневого дерева, заставленный горшками с папоротниками и комнатными цветами. То, что месяц назад казалось совсем ветхим, теперь словно заново родилось на свет. Миссис Тревельян превратила гостиную в очаровательное гнездышко.

Наследник замка уже хотел было высказаться по поводу произошедших в доме перемен, но тут скрипнула дверь, и Джон Джозеф понял, что они уже не одни. Он встал и слегка поклонился. А когда поднял голову, то на него уже смотрели глаза новой обитательницы поместья Саттон. Она улыбнулась и кокетливо опустила взгляд. Джон Джозеф ощутил, что его сердце забилось быстрее.

Маргарет Тревельян, как того требовало положение вдовы, была одета в фиолетовое — кроме этого цвета и черного все остальное считалось дурным вкусом. Но что это был за цвет! В мягком вечернем освещении женщина была похожа на хрупкую пармскую фиалку. Ее густые волосы медового оттенка были украшены именно этими цветами. Длинными узкими пальцами она держала крошечный кружевной веер, изящные ножки были обуты в атласные туфли в тон платью.

— Садитесь же, садитесь, господа, — произнесла она, негромко засмеявшись. — Меня зовут Маргарет Тревельян. А вы мистер Уэстон?

Она направилась к Джекдо, протягивая ему руку. Они были совершенно одинакового роста, и взгляды их встретились. В светло-голубых глазах вдовы было нечто такое, от чего становилось как-то не по себе.

Джекдо сухо поклонился:

— Нет, мэм. Джон Уордлоу, к нашим услугам. Я осмелился нанести нам визит вместе с мистером Уэбб Уэстоном. Я гостил в замке Саттон, когда был еще ребенком, и люблю вспоминать об этом доме.

Краем глаза Джекдо заметил, что Джон Джозеф удивлен холодной чопорностью своего друга. В ту же секунду он заметил на лице миссис Тревельян облегчение, оттого что не он является хозяином замка.

Она невзлюбила Джекдо с первого взгляда, так же, как и он се.

Миссис Тревельян отвернулась и быстрым, почти незаметным движением пожала руку Джону Джозефу. Но Джекдо успел обратить на это внимание, тем более что пальцы его друга инстинктивно сжались, прежде чем выпустить затрепетавшую, как птичка, руку миссис Тревельян.

— Прошу вас, — повторила она, — садитесь же. Я так счастлива с вами познакомиться, мистер Уэбб Уэстон. Я собиралась завтра утром зайти к вашей матери и пригласить вас всех на обед.

Джон Джозеф снова схватил руку вдовы и поднес ее к губам. Его голос слегка дрожал, пока он говорил:

— Вы доставите всем нам огромное удовольствие, миссис Тревельян. Не сомневайтесь, мы всегда к нашим услугам.

— В жизни не видела такой суеты, — сказала Кэролайн Уэбб Уэстон, отбрасывая со лба непослушную прядь. — Глядя на вас, можно подумать, что вы отправляетесь на обед к самому королю. Слава Богу, что хоть мама решила не идти. Нам бы ни за что не удалось одеть ее как следует!

Она стояла на коленях на полу, стараясь придать надлежащий вид своей сестре Мэри; на той было вечернее платье, принадлежавшее когда-то ее тетке и в ужасной спешке перешитое за двенадцать часов после того, как миссис Тревельян пригласила Уэбб Уэстонов на обед.

— Это просто счастье, что нас с Матильдой сочли слишком маленькими для такого визита. Не представляю, в чем бы мы пошли, наверное, в старых занавесках.

— Это действительно ужасно, — согласилась Мэри, поворачиваясь, чтобы получше разглядеть себя в высоком зеркале. — У тети Бриджит была совершенно плоская грудь, это платье стиснуло меня, как сосиску. Ох, Кэролайн, я знаю, что выгляжу отвратительно, а миссис Тревельян такая красавица.

— А я думаю, что она безвкусная, — голос Кэролайн звучал теперь приглушенно, потому что она засунула голову под подол платья Мэри, делая последние стежки. — Не всем мужчинам нравятся худышки. Джекдо, например, нравится твоя грудь.

Мэри покраснела, как маковый цвет:

— Кэролайн, что за ужасные вещи ты говоришь! Как у тебя язык поворачивается! — Потом она немного помолчала и добавила: — А откуда ты знаешь?

— Я видела, как он на тебя смотрел.

— В самом деле?

— Да, в самом деле. Мэри, ты совсем покраснела. Наверное, ты в него влюбилась. А я-то думала, почему ты так переживаешь из-за платья.

— Просто я не хочу выглядеть уродиной по сравнению с миссис Тревельян.

— Гм. Ну, об этом волноваться не стоит. Она же в трауре.

— Да… — произнесла Мэри с сомнением в голосе.

Но когда трое гостей — Джон Джозеф, Джекдо и Мэри — уже сидели в салоне миссис Тревельян, зрелище, представшее перед ними, никого не оставило равнодушным, несмотря на траур.

Вдова снова была в фиолетовом — ей был предоставлен небогатый выбор цветов — но ее наряд переливался почти всеми оттенками этого цвета. Юбка нежно-лилового платья с глубоким вырезом и открытыми плечами была присборена так, что казалось, будто Маргарет Тревельян дождем осыпали лепестки сотен крошечных фиалок. Фиалки же украшали и гребень из слоновой кости, закреплявший греческий узел из медово-золотых локонов, перевитых фиолетовыми атласными лентами. Как только хозяйка переступила порог,

Мэри в тетушкином платье циста розовой лососины сразу поблекла.

— Дорогие мои, — произнесла миссис Тревельян, — как чудесно, что вы пришли. Но почему же нет ваших родителей?

Джон Джозеф приподнялся и вежливо ответил:

— Они очень редко выезжают в свет. Кроме того, моя мать страдает нервной болезнью. Родители просили передать вам свои глубочайшие извинения.

Миссис Тревельян лучезарно улыбнулась и обратилась к бедняжке Мэри, которая сидела, сложа руки на коленях и во все глаза смотрела на хозяйку:

— Значит, нам с вами придется развлекать наших прекрасных джентльменов, не так ли, дорогая? Давайте выпьем что-нибудь перед обедом.

В ту же секунду в комнату вошел горделивый дворецкий, словно все это время он простоял за дверью, ожидая вызова. Гостям был предложен великолепный херес в хрустальных бокалах, охлажденный несколько сильнее обычного.

— Мой покойный муж любил, чтобы херес был как следует охлажден, — извиняющимся тоном произнесла миссис Тревельян. — Думаю, он приобрел эту привычку где-нибудь за границей. Разумеется, мне его очень недостает. Конечно, он был гораздо старше меня…

Она грустно улыбнулась, и в эту минуту Джон Джозеф мечтал лишь об одном: взять ее за руку и утешить. С другой стороны, ему приятно было услышать, что покойный Огэстес Тревельян был в преклонном возрасте. Мысль о том, что вся эта утонченная прелесть принадлежала грубому и пылкому молодому человеку, была для Джона Джозефа невыносимой. Впрочем, ему также отвратительно было представлять и старческие руки, ласкавшие миссис Тревельян.

Глядя на ее тонкую талию, обтянутую корсажем, и на маленькую грудь, очертания которой смутно угадывались за пышными фиолетовыми кружевами, Джон Джозеф снова почувствовал, как сильно бьется его сердце. Никогда прежде он не был так взволнован. От мысли, что она могла бы принадлежать ему, молодой человек залился румянцем не меньше, чем его сестра.

Тут он обнаружил, что хозяйка что-то говорит ему, и, задыхаясь, ответил:

— Простите, мне очень жаль, я не расслышал.

— О, Боже! — смех ее зазвенел серебряным колокольчиком. — Как же вы глубоко задумались! Я просто говорила Мэри, что эта комната может показаться мужчинам украшенной чересчур по-дамски.

— На мой взгляд, она очаровательна.

Он прекрасно понимал, что льстит, стараясь завоевать ее расположение. Джон Джозеф почувствовал, что Джекдо пристально глядит на него, и рассердился: приятель почему-то начал раздражать, и Джону Джозефу захотелось отвернуться.

— Надеюсь, моя мать вскоре будет чувствовать себя лучше и сможет нанести вам визит, миссис Тревельян. Благодаря вам наш бедный замок выглядит просто роскошно, — сказала Мэри.

— Я буду рада видеть ее у себя, как только она выздоровеет. А еще я хотела бы чуть позже пройтись с вами по замку и показать кое-какие небольшие изменения.

В дверях появился дворецкий и объявил:

— Кушать подано!

Джон Джозеф слегка поклонился Маргарет и предложил ей опереться на его руку.

— Мне все же хотелось бы, чтобы вы продолжали считать замок своим домом, — говорила миссис Тревельян, спускаясь вместе с гостями по Западной Лестнице; новая хозяйка с Джоном Джозефом шли впереди, а Мэри и Джекдо держались несколько поодаль. — Можете заходить сюда, когда вам захочется.

Миссис Тревельян улыбнулась, заглянув Джону Джозефу в глаза, и он почувствовал, что сходит с ума: единственное, чего он сейчас желал, — это лелеять ее, восхищаться ею, покорять ее, преклоняться перед ней.

Они направились к украшенной деревянной резьбой столовой, находящейся в Западном Крыле, которая во времена сэра Ричарда Уэстона была всего-навсего кладовой. Но спустя годы — в 1724 году — Джон Уэстон, отец Мэлиор Мэри, последний мужчина в этом роду, переделал комнату и обшил ее дубовыми панелями.

Сегодня вечером стараниями миссис Маргарет Тревельян столовая выглядела нарядной и ярко освещенной. Массивный длинный стол красного дерева блестел, как лед, отполированный усердными руками (Джон Джозеф догадывался, что это были руки Кловереллы).