— Прибавь к этому свекровь, — продолжала Мэдди. — Хелен никогда особенно меня не жаловала. Она проклинает меня по семь раз на дню.

— Ты моложе Хелен, и она никогда тебе этого не простит, — заметила Трева. — Согласись, тут есть и твоя вина.

Мэдди вновь принялась возить сыром по терке, давая занятие рукам — лишь бы не думать о своем будущем.

— Наконец, все прочее население Фрог-Пойнта, — сказала она. — Похоже, наш городок стоит на пороге войны.

— Из-за тебя, что ли? Черта с два. — На лице Тревы появилась презрительная гримаса. — Никому и в голову не придет сказать хоть одно дурное слово о Мэдди Мартиндейл, Вечной Девственнице города Фрог-Пойнт. Даже такой мегере, как Хелен Фарадей.

Ирония, прозвучавшая в голосе Тревы, заставила Мэдди вскинуть голову.

— Что ты сказала?

Трева смущенно потупилась:

— Извини. Не будь ты моей лучшей подругой, у меня едва ли хватило бы сил терпеть твои странности. Если бы ты знала, какое это облегчение — резануть тебе правду-матку в глаза!

У Мэдди отвалилась челюсть; она сидела, не зная, что ответить. Это было так непохоже на Треву; она могла высмеять, сделать язвительное замечание, но, безусловно, поддержала бы подругу и ни за что не обрушила на нее такой тяжелый удар, не предупредив заранее.

— Ну ладно. — Мэдди решила, что пока лучше повременить с выяснением отношений. — Я рада хоть кому-то доставить удовольствие.

Трева бросила ложку, обошла стол и плюхнулась в кресло напротив Мэдди.

— Извини. Забудь, что я сказала. У тебя все будет хорошо. — Мэдди рассеянно взглянула на нее, и Трева затараторила: — Ты не сделала ничего дурного. Ты идеальная мать и супруга. И вообще, кому какое дело? Господи, Мэдди, неужели ты готова забыть о себе, лишь бы потрафить городу? — Трева откинулась на спинку кресла. — К тому же, если хорошенько подумать, именно так ты и поступала, всегда была чиста в словах, делах и помыслах.

— Насчет помыслов я не уверена, — отозвалась Мэдди, пытаясь сдержать натиск Тревы. — Порой мне в голову приходит что-то совсем несуразное — я выхожу в деловую часть города, останавливаюсь напротив банка и выкрикиваю похабные слова, потом смотрю, как отреагируют люди. Или прогуливаюсь голышом по Центральной улице. Я даже всерьез подумывала об этом.

— Я бы с удовольствием раскошелилась, лишь бы взглянуть на тебя в этот миг, — засмеялась Трева. — Впрочем, нет, дело даже не в тебе; я заплатила бы вдвойне, чтобы увидеть физиономии окружающих.

— Только я едва ли смогу сделать что-либо подобное, — сокрушенно сообщила Мэдди. Отложив терку, она подалась вперед. — Это была бы глупая, постыдная и бессмысленная выходка, и она подорвала бы репутацию моей семьи. Видишь ли, быть хорошей гораздо проще.

— Не для всех, — возразила Трева и так резко отодвинула назад кресло, что его ножки заскрипели. — Кое-кому из нас гораздо проще совершать дурные поступки, а потом всю жизнь расплачиваться за них.

Мэдди смотрела на подругу, хлопая глазами, пытаясь отвлечься от нынешних неурядиц и обратить свои мысли к событиям далекого прошлого.

— Это ты насчет Три? Да никто уже и не вспоминает о том, что двадцать лет назад тебе пришлось выйти замуж по техническим причинам.

— Я была еще школьницей, — Трева вернулась к стряпне, — и все будут помнить об этом до скончания века. Даже если бы я изобрела лекарство против рака, люди так и говорили бы: «Трева Хейнс — ну, та самая, что выскочила замуж не закончив школу, — придумала лекарство от рака!» В нашем городе никто ничего не забывает. — Она отодвинула кастрюлю с маникотти и принялась мыть стойку. — Но тебя-то не тронут. Ты всегда все делала правильно. Вышла замуж за школьного приятеля и ни разу в жизни даже не взглянула на других мужчин. Тебя скорее положат в хрустальный гроб и выставят в церкви!

— Трева, я тебя не узнаю! — воскликнула Мэдди. — Конечно, мне хотелось бы проявить сочувствие, но моя жизнь вот-вот превратится в ад, и я пришла просить помощи!

— Верно. — Трева прикусила губу. — Верно. Извини. Просто у меня выдалась тяжелая неделя, а теперь еще и это. Какой кошмар. Я совершенно выбита из колеи.

— Зато у тебя готов обед, — отозвалась Мэдди, протягивая Треве миску с тертым сыром и оставшийся кусок пармезана.

— Нет уж, натирай до конца, — велела Трева.

— Ради одной кастрюли макарон?

Трева распахнула холодильник и взмахнула рукой. Мэдди вытянула шею, заглянула внутрь и, увидев на полках еще пять кастрюль маникотти, в ужасе отпрянула.

— Трева, у тебя определенно что-то стряслось.

— Кто бы об этом говорил… У меня всего лишь гора вареного теста, а у тебя — чужие трусики с дыркой. — Трева захлопнула дверцу. — Что ты собираешься делать? Пусть все летит к чертям, но я не брошу тебя в беде.

Мэдди открыла рот, чтобы продолжить расспросы, но прикусила язык, наткнувшись на тяжелый непроницаемый взгляд Тревы, которым та всегда гасила в зародыше готовые начаться ссоры. Какие бы неприятности у нее ни случились, Трева не желала их обсуждать, и точка. Мэдди решила не обострять ситуацию и вернуться к своим собственным затруднениям.

— Когда Брент появится дома, устрою ему скандал, — сказала она. — Честно говоря, я не знаю, что делать. У меня нет улик. Я выбросила трусики.

Трева закатила глаза:

— Какие еще улики? Ты ведь собираешься разводиться, а не совершать убийство.

Убийство. Какой чистый, приятный звук, особенно по сравнению со словом «развод».

— Не забегай вперед, — сказала Мэдди. — Еще не вечер.


— Ты говорила с родителями насчет щенка? — спросила Мэл.

— Нет, — ответила Эм. — Не было подходящей минуты.

— Ну, тогда слушай про Джейсона Норриса. Я такое о нем узнала!

Девочки сидели в домике на дереве, доставшемся Мэл в наследство от ее старшего брата, Три. Эм развалиась на старых голубых подушках, позаимствованных в гостиной, и пыталась решить, стоит ли изливать свои тревоги лучшей подруге. Мэл была похожа на свою мать — такая же худощавая, светловолосая и веснушчатая — и обладала разумом, отточенным игрой в «нинтендо» и свободным доступом к видеофильмам для взрослых. В городе не осталось ни одной кассеты, которую не посмотрела бы Мэл. Эм считала ее лучшим в мире собеседником, с которым можно было обсудить семейные передряги. Впрочем, она еще не была уверена, что хочет их обсуждать. Высказанные вслух, опасения могли превратиться в реальность.

— Дердри Уайт сказал мне, что Рашель Тэнди от него без ума, — заявила Мэл. — Но Джейсону на это наплевать. В этот миг Эм тоже было наплевать.

— А Джейсон сказал, что у девчонок водятся вши, — ответила она.

Мэл выпрямилась.

— Вот как? Подумать только, он снизошел до разговора с тобой. Моя мама говорит, что мальчишки — бессловесные твари, и если парень произносит что-нибудь кроме хрюканья, это замечательный знак!

Эм покачала головой и продолжила:

— Потом он начал гоняться за мной вокруг бассейна с лягушкой в руке, как будто я их боюсь. Такой противный.

— А мне он нравится, — отозвалась Мэл, хмурясь. — Эм, что с тобой? Еще неделю назад ты тоже считала Джейсона милым.

— У нас в доме творится настоящий кошмар.

— Что, родители поцапались? — Мэл пожала плечами. — Ерунда. Мои предки постоянно ругаются.

— Правда? — На мгновение Эм попыталась представить себе дядю Хауи, который орет на тетю Треву. Впрочем, ей было бы трудно поверить, что он способен хотя бы огрызаться — не родился еще на свет тот человек, который решится возразить тете Треве.

Мэл порылась в старом чемодане, давно ставшем хранилищем для всякой всячины, и достала оттуда мятую пачку «Ориона».

— Еще бы не правда, — ответила она. — На прошлой неделе они собачились из-за травы. — Мэл вынула печенье и протянула пачку Эм. — Конечно, они и не догадывались, что я подслушиваю.

— Из-за травы? — Эм сдвинула очки на переносицу и внимательно изучила пачку. Не обнаружив там жучков, она взяла печенье и впилась в него зубами. Печенье оказалось несвежее и жесткое, но, как ни говори, это был «Орион» без жучков, что в домике на дереве являлось настоящим лакомством. На улице поднялся ветер; он проникал внутрь сквозь окошко и через щели между досками. Три соорудил этот домик в первые годы увлечения плотницким ремеслом. Щели в стенах придавали домику особое очарование. Любой дурак сколотил бы доски вплотную друг к другу, и только Три хватило мозгов устроить кондиционирование.

— Ага, из-за травы, — подтвердила Мэл. Проглотив печенье и достав еще одно, она слизнула сахарную глазурь. — Папа пришел домой и сказал… — Мэл заговорила грубым низким голосом, покачивая головой: — «Боже мой, Трева, летом в школе каникулы, тебе нечего делать, и ты еще хочешь, чтобы я стриг газон после рабочего дня?» — Мэл опять изменила голос и затараторила визгливым контральто: — «Не хватало только, чтобы я свалилась на чертовой лужайке с сердечным приступом. Хочешь, чтобы газон был подстрижен, — стриги сам!»

— Они что, с ума сошли? — спросила Эм, донельзя заинтригованная.

— Не-а. — Мэл опустилась на подушки рядом с подругой, сунула в рот половинку печенья и продолжала говорить с набитым черными крошками ртом: — Они быстро выдохлись, поворчали друг на друга, потом понесли какую-то чепуху, а уж потом занялись этим.

— Какую чепуху? — спросила Эм, моргая.

— Ну вот, к примеру, мама говорит: «Ладно, черт с тобой, я согласна стричь траву, согласна пыхтеть, сопеть и потеть весь день напролет, но только потому, что ночью такое бывает слишком редко». А папа ей: «Бог с ней, с травой, трава может подождать, но ваши обвинения, мадам, заслуживают самого серьезного внимания». А мама отвечает: «Ну, не знаю, лужайка действительно слишком заросла», и тогда папа хватает ее за руки и говорит: «Пройдемте в мой кабинет и все это обсудим». И мама начинает смеяться, и они удаляются в спальню и приступают к делу. — Мэл проглотила вторую половинку печенья. — Я хотела подслушать у двери, но Три взял меня за ухо…

— И что он сказал? — улыбаясь, спросила Эм.

— Сказал, что если я буду подслушивать такие вещи, это может остановить мой рост, и если я вырасту карлицей, то только по собственной вине. А потом повел меня на улицу и купил мне мороженое.

Эм вздохнула:

— Обожаю Три.

— Если хочешь, он будет и твоим братом тоже, — предложила Мэл. — Так из-за чего воюют твои предки?

Эм отложила огрызок печенья и сказала:

— Они не воюют. Они даже не ругаются. Даже не разговаривают. — И после минутного напряженного раздумья добавила: — По-моему, они даже не делают это.

Мэл помотала головой.

— Откуда тебе знать? Может быть, они хитрят и ждут, пока ты уснешь. Твои родители взрослые люди, а мои — настоящие дети. — При этих словах Мэл задрала подбородок, и Эм опять улыбнулась, позабыв о своих тревогах, — очень уж Мэл была похожа на свою мать. Но Мэл не была бы собой, когда бы тут же не вернулась к обсуждаемым событиям. — Если твои родители не ссорятся, что же они делают? — спросила она.

— Они вообще ничего не делают. — Эм старательно рылась в памяти, отыскивая слова, доступные пониманию подруги. — Папа играет в кегли, копается во дворе и ездит на работу. Мама хлопочет по дому, готовится к началу учебного года, болтает по телефону с бабушкой и твоей мамой, ездит в дом престарелых навестить нашу ненормальную прабабушку… и все это они делают по отдельности! — Эм поправила очки и продолжала, хмуро глядя на Мэл: — Как будто все в порядке, а на самом деле хуже некуда. Сегодня моя мама была такая грустная. Не знаю, из-за чего, но мне показалось, что она чем-то очень расстроена.

Мэл выпрямилась.

— Значит, они не обнимаются, не шутят, не делают вид, будто ссорятся? И не смеются после этого?

Эм попыталась представить себе родителей, которые делают все то, о чем упомянула Мэл. Как славно иметь родителей, которые смеются, но Эм об этом даже не мечтала. Мама порой смеялась вместе с ней или с тетей Тревой, но только не с папой. А когда смеялся папа, Эм и вообще не могла припомнить.

— Нет, — сказала она. — Никогда.

На лице Мэл появилось рассудительное выражение.

— Наверное, они собрались разводиться.

— Нет! — крикнула Эм, отшвыривая пачку «Ориона» и чувствуя, как запершило в горле. — Нет, они не хотят разводиться! Они даже не ругаются!

— Ладно, оставайся жить у нас, — предложила Мэл. — Моя мама тебя любит, и папа тоже. Будешь моей сестрой.

— Они не собираются разводиться, — упрямо повторила Эм.

Мэл уставилась в пространство и глубоко задумалась. Эм с надеждой наблюдала за подругой, напоминая себе, что в их компании Мэл была поставщиком идей — вдруг ей удастся что-нибудь придумать, и все будет хорошо.

— Надо проследить за ними, — сказала наконец Мэл.

— Нет, — отрезала Эм. Мэл была выдумщицей, но ее предложения порой не лезли ни в какие ворота, поэтому последнее слово всегда оставалось за Эм. Мэл оставила мысль о слежке и опять погрузилась в раздумья.