– Фаня, ты дома? Фаня!

Раздалось грозное рычание. Оля моментально захлопнула калитку обратно.

– Я здесь! – вдруг весело отозвалась соседка из-за забора. – Оля, это ты? Погоди, сейчас Кекса запру…

– Значит, мама приехала, – констатировал Олежек, стоя рядом с Олей.

– Заходи! – через некоторое время крикнула Стефания.

Оля с Олежком вошли в соседний двор.

– Калитку не забудь запереть, а то с вашей Мурой опять припадок случится! – весело напомнила Фаня.

Была она темноволосой, полной и чем-то напоминала Римму, поэтому Оля чуть ли не с первых дней почувствовала к соседке симпатию.

– Фаня, ты не волнуйся. Олежек у нас был…

– Да знаю я, где он пропадает! – засмеялась Фаня. – Олежек, иди поиграй, не мешай нам с тетей Олей…

– А что такое? – заинтересовалась Оля.

– Винца купила… – заговорщицки прошептала Фаня. – Не в одиночку ж напиваться! Сегодня пять лет, как Платов умер.

– Кто?

– Мой бывший, вот кто! Олежкин папка… – усмехнулась Фаня. – Идем, посидим на веранде полчасика. Или ты этой грымзы боишься?..

– Господи, Фаня, и не знала, что сегодня такой день! Ты, наверное, переживаешь, и воспоминания всякие… Конечно, я посижу с тобой. А насчет Эммы Петровны… – Оля пожала плечами, давая понять, что никакой проблемы нет.

– Ну и отлично! Идем…

Фаня быстро накрыла стол на веранде – салат из свежих овощей, тонко нарезанный сервелат и пышный хлеб, который не поддавался ножу, и его надо было ломать руками.

Где-то в дальней комнате бесился Кекс.

– Ну, за покойного… не чокаясь!

Оля хотела расспросить Фаню о покойном муже, как приличествовало случаю, но Фаня, выпив первый бокал, словно забыла повод, по которому задержала Олю.

– Как там, в санатории твоем? Ничего? А мужики подходящие есть? Знаешь, надоело во вдовушках ходить… – болтала Фаня.

Потом принялась рассказывать, как в конце прошлой зимы пыталась купить на распродаже норковую шубку.

– …а ты в чем зимой ходишь? В куртке? Ну и что, что утепленной… У женщины в нашем возрасте обязательно должна быть приличная шуба!

Фаня болтала и болтала, видимо, ей не хватало общения.

– Да ты ешь, ешь… Или фигуру бережешь? – ревниво спросила она.

– Нет! – засмеялась Оля.

– А чего?

– Просто… – Оля отломила небольшой кусок хлеба и положила на него кружок сервелата. – У Олежка сильный насморк, его надо отоларингологу показать.

– Да знаю… – кивнула Фаня. – Хотя, если честно, все дети в его возрасте с соплями ходят. Тут хоть лечи, хоть не лечи… Осенью он в первый класс пойдет. Кстати, где твой Викентий?

– Сейчас на работе, а вечером приедет.

– А чего не женится? – бесцеремонно спросила Фаня, подливая в бокалы еще вина.

– Отчего же… Свадьба в августе, – спокойно ответила Оля, любуясь, как играет красное вино на солнце. – Мы уже собирались один раз, но я заболела…

О причине своей болезни Оля не стала распространяться, но Фаню это и не интересовало.

– Наверное, Эмма Петровна допекает?

– Бывает, – вздохнула Оля. – Но я с некоторого времени стараюсь не обращать на это внимание.

– У меня с ней тоже был небольшой конфликт… – вдруг шепотом призналась Фаня. – Лет десять назад, еще до знакомства с Платовым.

– Из-за чего?

– Ей привиделось, что Викентий на меня глаз положил… Да ты не думай, ничего такого! – энергично замахала соседка руками. – А я, прикинь, на шесть лет старше ее обожаемого сыночка… Это ж какой мезальянс! – фыркнула она.

– Шесть лет – не такая уж большая разница… – растерянно пробормотала Оля.

– Но Эмма – ненормальная мамаша! – шепотом закричала Фаня. – И притом ей комплекция моя никогда не нравилась… В общем, она сделала все, чтобы мы с Викентием не общались. Если честно, напрасно она беспокоилась: во-первых, Кеша не в моем вкусе, а во-вторых, я – не в Кешином… Ему больше такие, как ты, нравятся! – Фаня прыснула. – Когда сорок второй размер…

– У меня сорок шестой! – Оля сделала вид, что обиделась.

– Да ладно тебе! – захохотала Фаня. Лицо у нее раскраснелось от вина, глаза заблестели. Она прислушалась к завываниям Кекса. – Золото мое! – страстно призналась она. – Друг мой дорогой! Вот кто мой самый лучший друг, – обратилась она к Оле. – На куски разорвет любого, кто ко мне приблизится. Такая преданность – ты не представляешь!

– Да, серьезное животное…

– Мы с ним по вечерам гуляем, – сказала Фаня, отбрасывая со лба прядь темных волос. – Идем вдоль реки – далеко-далеко… С ним я ничего не боюсь, это скорее меня все боятся. Один раз хулиганы какие-то все-таки привязались, так еле ноги потом унесли. У меня еще машина есть, да ты видела – «Волга», белая… Я ее «Ласточкой» называю. На ней тоже можно уехать далеко-далеко, где ни одной опостылевшей рожи не встретишь… «Ласточка» и Кекс – вот что меня в этой жизни держит.

– А подруги? – невольно спросила Оля. – У тебя есть друзья?

– Все сволочи, – махнула Фаня рукой. – Сначала познакомишься с человеком, душу ему откроешь, а он в нее наплюет. Вот была у меня одна знакомая, поначалу такая милая да хорошая…

«Она действительно чем-то похожа на Римму, – думала Оля, слушая Фанин рассказ. – Но у Римки все как-то по-детски, она отходчива и незлобива. А тут… Ужасно, когда человек никого не любит, кроме собаки и машины. Даже о сыне не вспомнила…»

– Кстати, – спохватилась Оля. – Я вот что хотела тебе сказать… Позови-ка Олежка.

– Оле-ег!

Через секунду Олежек был уже тут как тут, сияя от счастья. Ну как же – на него обратили внимание!..

– Сними майку, – попросила Оля. – Смотри, Фаня… – она повернула мальчика, чтобы было видно Стефании. – Чуть-чуть наклонись, Олег, – она провела кончиками пальцев вдоль его позвоночника. – Видишь? Это называется – сколиоз. Теперь выпрямься, Олежек. Стой пряменько… Фаня, одно плечо у него выше другого – видишь?

– Да вижу… – вздохнула та. – Ну, и к чему ты это?

– В санатории есть хороший детский массажист. Я могу договориться с ним. Ну, и водить Олежка на лечебную физкультуру… Нарушение осанки надо лечить, иначе в будущем могут быть всякие нехорошие последствия. И, кстати, все это прекрасно можно исправить…

– А кто его водить-то туда будет? – возмутилась Фаня. – Думаешь, у меня времени много?

– Я его буду водить, – тут же предложила Оля. – Все равно мне по пути.

– Я подумаю… – буркнула Фаня. Лицо у нее стало недовольным, совсем не таким она представляла продолжение этой беседы. – Ладно, надо Кекса выпустить, а то он совсем там с ума сойдет…


…На аллее стоял Викентий и сосредоточенно нажимал на кнопки сотового телефона. Увидев Олю, он вспыхнул от радости и тут же спрятал телефон в карман.

– Оля! А я уж тебе собирался звонить…

– А я у Фани была. – Оля поцеловала его в прохладную, гладко выбритую щеку. – Я ей говорю, надо Олежку осанку исправлять, а она…

– Делать тебе нечего! – попенял Викентий. – Пускай она сама со своим ребенком разбирается… Не лезь не в свое дело.

– Я знаю, – тут же согласилась Оля. – Но мне так Олежка жалко… Фаня даже как будто рассердилась на меня, когда я предложила водить его на массаж.

– Фаня – клиническая идиотка, – брезгливо произнес Викентий.

Оля посмотрела на него и засмеялась.

– А Фаня говорила, что лет десять назад у вас с ней было что-то вроде романа…

– Ты ревнуешь? – с изумлением спросил он.

– Нет, что ты! Это же было до меня, десять лет назад… – искренне веселилась Оля. – Хотя…

– Никогда не ревнуй меня к этой Фане, – строго произнес Викентий. – К кому угодно, только не к ней. Дело в том, что лет десять назад она действительно меня домогалась, если можно так выразиться… Бр-р! Наглая, нахальная, упрямая… Не женщина, а танк! Она и мужа своего уморила, кстати.

Оля неожиданно вспомнила историю, когда-то рассказанную ей Эммой Петровной. О том, как младший сын Степана Андреевича, Павел, соблазнил юную Стефанию и та даже пыталась повеситься… «Не очень-то похоже на Фаню, – мелькнуло у Оли в голове. – Хотя, может быть, лет двадцать назад она была совершенно другим человеком. И это Павел сделал ее такой…»

Оля хотела спросить жениха о Павле, но передумала. В этом доме о нем старались не говорить лишний раз.

…Вечером Викентий зашел к ней в комнату.

– Не спишь?

– Нет… – она отложила в сторону детектив, который читала до того. Под потолком вокруг лампы вился рой мотыльков.

Викентий обнял ее.

– Я так боюсь потерять тебя… – пожаловался он, уткнувшись ей в волосы. – Каждый раз, когда ты куда-то исчезаешь, я думаю о том, что ты снова решила меня бросить. Вот и сегодня я вернулся, а тебя нет… – снова напомнил он.

– Я никогда тебя не брошу. Я тебя люблю!

Они принялись целоваться. Мотыльки бились о лампу. Викентий торопливо выключил свет и снова вернулся к Оле.

– Ты пахнешь цветами… У тебя такая нежная кожа!

– Самый лучший, самый хороший… – она исступленно обнимала его, словно цеплялась за спасательный круг.

Старая пружинистая кровать предательски заскрипела.

– Тс-с, тише… – выдохнул Викентий. Его ладони были горячи, каждое прикосновение обжигало Олю.

Если дом Степана Андреевича и внутри, и снаружи поражал барской роскошью, то все пристройки и флигельки – словом, то, где жили его родственники и останавливались на время гости, были обставлены очень скромно, по минимуму. Олина комната не отличалась от прочих – старая кровать, шкаф времен соцреализма, умывальник с холодной водой… Из роскошеств было только одно – на стене висела репродукция картины «Запорожцы пишут письмо турецкому султану» в широкой золоченой раме.

В данный момент рама поблескивала отраженным светом луны, плывшей за окном.

– Ты только моя… только моя! – едва слышно шептал Викентий. – Никому не отдам…

Оля все сильнее прижимала его к себе. Старая кровать издала что-то вроде визга… Викентий замер.

Наверху загромыхал стул, и Эмма Петровна позвала:

– Кеша… Кеша, ты где?

– Не уходи! – умоляюще прошептала Оля, держа его за руки. – Куда ты? Не уходи…

– Я сейчас, – он вскочил, быстро стал одеваться.

– Кеша, она же просто так тебя зовет! – сердито прошептала Оля.

– Нет, я так не могу… – раздраженно ответил он.

Оля, закутавшись в простыню, тоже вскочила с кровати.

– Послушай, это невозможно…Так нельзя!

– Что нельзя?

– Ты… ты в любой момент готов сорваться с места. Ты не можешь расслабиться и полностью отдаться своим чувствам… Ты говоришь, что любишь меня, а сам ведешь себя так, как будто совершаешь нечто непристойное…

– А разве нет? – усмехнулся он в темноте. – Здесь такие тонкие стены и такие скрипучие кровати, что полностью расслабиться нельзя!

Оля прижалась к нему.

– Знаешь, чего я боюсь?.. – прошептала она.

– Чего?

– Что ничего не изменится. Даже после того, как мы станем мужем и женой – уже официально…

– Оля, мы же не с мамой будем жить! – возразил он. – А у тебя… Потом купим квартиру побольше, это сейчас не проблема.

– Даже если не с мамой… Все равно Эмма Петровна даже на расстоянии будет контролировать тебя.

– Оля, это моя мама… Конечно, у вас сейчас не все ладится, но потом вы привыкнете друг к другу. Все будет хорошо…

– Ладно, иди… – Оля оттолкнула его.

Викентий ушел, и она осталась одна.

Легла на скомканную постель и закрыла глаза.


На небольшой полянке в саду, в окружении яблонь, стоял Ярослав Глебович Силантьев, в старых широких джинсах и перепачканной краской безрукавке, с разметавшимися по плечам длинными седыми волосами, и, закусив губу, ожесточенно водил кистью по холсту.

Ярослав Глебович был художником, горьким пьяницей и мизантропом.

Вообще непонятно, по какой причине он жил у Степана Андреевича, но, вероятно, причины все же были.

– Добрый день, – поздоровалась Оля, проходя мимо Силантьева.

– Добрый… – отрывисто буркнул тот в ответ.

Оля уже приблизилась к тому месту, где аллея сворачивала в сторону, как Силантьев позвал ее:

– Ольга!

– Да?.. – обернулась та.

– Можно вас на минутку…

Оля подошла к Ярославу Глебовичу. На холсте расползались бело-желто-зеленые пятна, которые ничуть не походили на яблоневый сад, который в данный момент художник писал с натуры. Скорее будущая картина напоминала разлившуюся по столу окрошку – с островками рубленого яйца и зеленого лука.

– Вот что, Ольга… Как у вас со временем? – отрывисто спросил он.

– Нормально… А почему вы спрашиваете? – пожала она плечами.