Татьяна Тронина - Солнечная богиня

Лера тем временем по сотовому сосредоточенно вызывала «Скорую».

– Это Кекс его?.. – Вперед пробиралась старушка в черном платке. – Или просто малому плохо стало?.. Погоды-то нынче какие… Кого хочешь удар хватит!

– Да Кекс, Кекс же! – раздраженно закричал дачник с лопатой. – Не умеют люди с такими серьезными животными обращаться!.. Я тыщу раз Фаньке говорил: держи своего Кекса в наморднике!

– Сейчас приедут, – сухо произнесла Лера, захлопывая крышку мобильного телефона. – Что, Оля, как там дела?

Кирилл вдруг зажал обеими руками рот и быстро ушел.

– Оля, пойдем. – Павел помог Оле подняться.

– Бедный Олежек… – дрожащим голосом произнес Иван. – Бедная Стефания… Я представляю, что с ней будет, когда она вернется!

– Да ничего с ней не будет! – раздраженно произнесла Эмма Петровна. – Она бесчувственная толстая корова, которой на все наплевать! Но ничего, сейчас приедут настоящие доктора, они, может, успеют спасти ребенка…

– Не успеют, – сухо произнесла Лера. Она была единственной, кто мог держать себя в руках.

– Ужасно, ужасно… – пробормотал Иван. – А ты, Павел, молодец, не растерялся! Лерочка, ты в порядке?

– Я-то в порядке…

– А помните, Оля, мы не так давно говорили о том, что это ружье должно выстрелить?.. – Иван с трагическим вдохновением обернулся к Оле, стоявшей рядом с Павлом. – Пророческие слова сбылись! Пришлось убить песика… а что поделать?.. Иначе мы сюда бы не вошли.

– Убить зверя, – холодно поправила Лера мужа. – Убить зверя, мой милый…

– Поздно. Слишком поздно, – тихо, без всякого выражения прошептала Оля.

– Оля, идем… – Павел повел ее обратно к калитке, придерживая за руку.

– Ты не понимаешь… слишком поздно! – шепотом произнесла она.

Эмма Петровна с изумлением посмотрела им вслед.

– Нет, вы только посмотрите… – всплеснула она руками. – Идут себе под ручку как ни в чем не бывало!

– Эмма Петровна, перестаньте, – с досадой остановила ее Лера.

– Нет, какие у нас доктора! – закричала та. – Даже пальцем не пошевелила, чтоб ребенку помочь!

– Ружье выстрелило! – тем временем продолжал твердить Иван. – Нет, вы не понимаете… Ружье выстрелило!

– Если б не выстрелило, я бы сам этого Кекса пристукнул! – веско произнес дачник, взмахнув своей лопатой.

Дальнейшие события Оля помнила как-то смутно.

Павел отвел ее домой, потом прибежала Кристина, которой, разумеется, было уже не до разоблачений.

– Что творится, что творится… – пробормотала она, задыхаясь. – Там «Скорая» приехала, милиция, да только уж все бесполезно… Говорят, Олежек погиб практически моментально. Павел, ты сходи, тебя там о чем-то спросить хотят!

Павел ушел. Оля легла на кровать и свернулась калачиком. Ее бил озноб, несмотря на жару.

– Переживаешь, да? – сочувственно произнесла Кристина. – Конечно, переживаешь, я же видела, сколько ты с Олежеком возилась!

– Нет, Кристина, я в порядке, – равнодушно сказала Оля.

Кристина убежала, а через час в комнату вошел Викентий:

– Оля, ты тут? Вернулся из города, а здесь такое… Я как раз хотел сказать, что тебе не стоит выходить из дома.

– Почему?

– С Фаней творится что-то страшное, тебе не стоит на это смотреть.

– Она приехала?

– Да, да… – взволнованно закивал Викентий. – Мы как раз с ней чуть не стукнулись машинами на улице! Она издалека уже все увидела, тут же почти весь дачный поселок, милиция… Не представляю, а милиция-то тут при чем?.. – пожал он плечами.

– И что? – безучастно спросила Оля.

– Ну вот, она в панике к себе во двор забегает, а там… Да, ты знаешь, что меня больше всего поразило? – оживился Викентий. – Она первым делом не к ребенку своему побежала, а к Кексу! Это действительно Павел его пристрелил?

– Павел…

– И правильно сделал! По-моему, пес сбесился… Или эта жара на него так подействовала, говорят, от жары тоже можно сойти с ума?..

– Я не знаю, – Оля повернулась на другой бок. – Ты иди, я хочу побыть одна.

– Ты точно в порядке? – растерянно спросил ее Викентий.

– Да. Иди.

Он еще некоторое время посидел рядом с ней, а потом тихонько вышел. У Оли не было ни мыслей, ни чувств, ни желаний, лишь звенящая пустота пульсировала у нее в висках.

Она закрыла глаза и неожиданно уснула, точно в темный колодец провалилась.

…Холод, яркое мартовское солнце. Неприветливый город.

– Иди сюда! – подзывая, махнул ей рукой человек в машине.

Она, ни секунды не сомневаясь, пошла к нему, просто потому, что замерзла и ей хотелось согреться.

– Поедем в одно место, – сказал человек, когда она села к нему в машину. – Там тебе будет хорошо, я надеюсь. Тут, на улице, тебя всякий может обидеть…

Машина сорвалась с места и помчалась куда-то.

– Люди злые, – утвердительно кивнула она головой. – Почему люди злые?..

– Я не знаю.

Они переехали через длинный мост, а потом вдруг развернулись и стремительно покатили в обратном направлении…

Оля, открыв глаза, подскочила на кровати.

«Что это? – в панике подумала она. – Что это такое?!»

Перед ней за несколько мгновений промелькнули те самые события, о которых она не помнила и вспоминать не хотела, – ее уличные приключения и затем дни ее жизни у Павла.

Вспомнила старуху Бабаню, дом на Яузском бульваре, прогулки по весеннему городу, те нехитрые разговоры, которые пытался вести с ней Павел… Даже поход в психиатрическую клинику, где ей очень не понравилось и откуда она постаралась как можно скорее ускользнуть, увлекая за собой и Павла.

Вообще Павел был везде и всегда, и каждая минута ее воспоминаний была заполнена им или ожиданием его. Да-да, когда он отсутствовал, она ждала его!

Он был добр, он заботился о ней, он был предан ей настолько, что казалось, будто, кроме нее, у него и нет никого…

А она сама, Оля, в те дни словно плавала в каком-то зыбком тумане и никак не могла вырваться из этой густой, плотной полутьмы наружу, в этот мир. Это было как сон, сон наяву, в котором почему-то она была не Олей, а женщиной по имени Дезире.

Дезире?

Это слово шло откуда-то из далекого прошлого. Когда-то оно, случайно услышанное, понравилось маленькой девочке по имени Оля. Именно так, кажется, она назвала одну из своих кукол. Но, боже мой, как это было давно!.. Так давно, что только сейчас она об этом догадалась, сопоставив все.

Детские впечатления – самые сильные. Наверное, именно потому она назвала себя именем своей куклы, когда была в забытьи.

– Да что ж это такое?! – ошеломленно пробормотала Оля, вскочив с кровати. – Я же милостыню просила… Сидела на улице, в какой-то грязной одежде! Ой, мамочки…

Поначалу то, что первые дни своего болезненного забытья она провела на самом дне жизни, как отверженная, поразило ее больше всего.

Но потом ей стало еще хуже.

– Боже мой, мы действительно… И мы с Павлом… о, какой стыд!

Она сама пришла к нему в первый раз и прикоснулась к нему, потому что знала, как она волнует Павла, и ей нравилось наблюдать за его волнением. И вообще сам он тоже ей нравился!

– Выходит, я напрасно его ругала… Нет, он, конечно, виноват, но и я… – растерянно бормотала Оля. Она схватилась за зеркало. – Ну, да, неудивительно, что он меня не узнал, я тогда была совершенно другой… – она дернула себя за волосы, потом сделала несколько гримас перед зеркалом.

Она бросила зеркало в угол и снова ничком упала на постель.

С огромным трудом ее сознание вмещало в себя события прошедшей весны. «Не может быть… нет, это была не я!»

– Кекс убил Олежека, и это на меня так подействовало, что память ко мне вернулась… ну да, Пал Палыч меня предупреждал, что рано или поздно это случится! – Оля заплакала, потом засмеялась (без всякого намека на веселье), а потом снова заплакала – так мучительно жаль стало ей белобрысого соседского мальчика.

Прошло четыре дня с тех самых пор, как к Оле окончательно вернулась память.

Она лежала в саду, в гамаке, и читала книгу, вернее пыталась читать, поскольку никак не могла сосредоточиться.

– Вчера Олежека, должно быть, хоронили… – хмуро произнесла Мура, подойдя к Оле. – Что за жизнь, а?..

– Мура, молчите, мне так жаль его! – попросила Оля, вытирая слезы, тут же набежавшие на глаза.

– Всем жаль… – уныло буркнула домработница.

Из-за кустов появилась Кристина, как всегда, в прямой темной юбке и белой блузе, лишь расплывшееся чернильное пятно на груди, где был накладной карман, странно диссонировало с ее строгим, совсем не дачным обликом.

– Слышали? – возбужденно крикнула она.

– Что? – в один голос воскликнули Оля и Мура.

– Фаня чуть не разбилась! Только что узнала, звонили из Москвы…

– Жива?..

– Жива, жива, что ей сделается… А вот машина всмятку!

– С жизнью, что ли, решила от горя покончить? – тревожно спросила Мура.

– Нет, случайная авария…

«Ласточка… Она называла свою машину „Ласточкой“!» – мелькнуло у Оли в голове.

– Вот как бывает, человек за короткое время теряет все, что любил, – пробормотала она.

– Ха, любила! – с другой стороны появился Силантьев, слегка пошатываясь. – Она никого не любила.

– Машину и Кекса она точно любила! – с досадой произнесла Мура. – Ну, сына, может быть, чуть меньше, это все знали…

– Зачем только Кекса убили, не понимаю, – сказала Кристина, разглядывая пятно на своей груди. – Надо же, ручка протекла!..

– Как это не понимаешь? – вспыхнула Мура. – Он, значит, ребенка загрыз, а его надо было в живых оставлять?

– Ну он же не виноват! Это Фаня виновата, что оставила его вместе с ребенком… а Олежек был еще маленький и бестолковый, он наверняка сделал что-то такое, что разозлило Кекса…

– Что за люди! – с ненавистью закричал Силантьев. – Вчера телевизор смотрел, так там сказали, что чуть ли не девяносто процентов населения России за то, чтобы вернуть смертную казнь, а вот собачек они жалеют!

– Правильно! Потому что самый страшный зверь – это человек! – возмутилась Кристина.

– Давайте тогда все умрем, – предложила Оля, мрачно усмехнувшись. – Все, все человечество! А природа и животные пусть живут… мы им только мешаем.

– Хорошая мысль! – хихикнул Силантьев.

– Как можно шутить над такими вещами! – обиделась Кристина.

– А что? Кто-то из умных сказал, что нет более страшного сочетания, чем любовь к животным и нелюбовь к людям… – сказал Силантьев. – Я вот про одного физика, который то ли атомную, то ли водородную бомбу создал, такую вещь знаю… Он, значит, бомбу свою придумывал, которая разом несколько миллионов могла убить, и в то же время бездомных котят на улице подбирал… Уж такой жалостливый товарищ был!

– Серьезно? – удивилась Мура.

– Вы не понимаете! – топнула Кристина ногой. – А ты, Оля…

– Что, Кристина?

– Я думала, ты человек, а ты…

– Что я?

– Ты сама не знаешь, что такое любовь!

– А ты знаешь? – строго спросила Оля.

– У Оленьки замечательный жених, – встряла Мура. – Уж такой вежливый, такой обходительный… Было б мне лет на сорок поменьше, я бы непременно его отбила у нее.

Кристина несколько мгновений смотрела на Муру, вытаращив глаза. Потом, ни слова не говоря, умчалась прочь.

Оля тоже отложила книгу, выпрыгнула из гамака и пошла в совершенно противоположную сторону.

Сияло солнце, нежно пах гелиотроп, и над цветами сонно жужжали шмели – все вокруг дышало покоем и благодатью, но почему-то не было мира в душах людей, живущих здесь…

В дальнем конце сада, за флигелем, где жили Оля, Викентий и Эмма Петровна, пряталась в зарослях крапивы душевая кабина. На крыше ее была огромная бочка с водой, нагревавшейся естественным путем – от солнечных лучей.

Оля зашла внутрь и разделась.

Здесь пахло мылом, размокшим деревом – словом, тем особенным запахом, который бывает в старых деревенских банях и таких вот душевых…

Открутила кран и подставила лицо воде, – теплой, лившейся неспешной струей. Сквозь щели в стенах было видно, как ветер шевелит траву, и золотые блики бежали по мокрому полу.

«…зачем она так сказала? Нет, она сама не знает, что такое любовь, и вообще как посмотрю, никто ничего не знает, и все живут одним днем… и еще – все играют чужие роли, и играют плохо…» Оля закрыла глаза, вода текла у нее между лопаток и щекотала спину.