Павел вышел из ее кабинета с неприятным чувством разочарования и порушенных ожиданий. Кардиограмму он сделал только потому, что кабинет находился по ходу его движения и очереди не наблюдалось. Сделал и забыл. Но Ирина позвонила к ним домой, разговаривала с младшей сестрой Павла Вероникой, сказала, что кардиограмма показала нарушения в сердце, пока не фатальные, но с операцией тянуть не следует.

Вероника перепугалась, развила бурную деятельность, затолкала Павла в больницу. После операции, которую дети переносят играючи, Павлу пришлось лихо. Валялся беспомощный на кровати с жутким ощущением, что ему в горло залили горячий свинец, который держат на постоянном подогреве. Он не помнил, как сказал Веронике, преданно за ним ухаживавшей: «Пусть придет наша участковая докторша». Сестра позвонила в поликлинику.

Ирине его просьбу озвучил главный врач поликлиники. Он патологически боится жалоб. Стоит какой-нибудь маразматической старухе позвонить в райздрав и поплакаться, что участковый врач мало валерьянки выписывает, как главврач на еженедельной конференции устраивает всем разнос. И просьба Павла, произнесенная в полубреду, дошла до Ирины в варианте начальствующего окрика:

– Больной вашего участка, Павел Кузмич, которому сделана тонзилоэктомия, срочно требует, чтобы вы явились в больницу! Кто выписывал направление на операцию? Вы выписывали? А почему не лор? Самодеятельность развели! Мне карточку больного на стол, а сами поезжайте, разбирайтесь, и чтобы никаких рекламаций на поликлинику!

В состоянии понятного раздражения, потому что никаких грехов за собой не видела, Ирина приехала в больницу. В ординаторской лечащий врач Павла удивился ее визиту, заверил, что не вызывал, и в мыслях не было. Да и зачем?

Ирина хотела тут же уйти из клиники, но все-таки задержалась, заглянула в палату.

Когда Павел ее увидел, он подумал, что к нему прилетел ангел. Хотя Ирино нелюбезное лицо выглядело далеко не ангельски…

– Посиди со мной! – одними губами попросил он, потому что каждый звук, напряжение связок доставляло боль.

После секундного раздумья Ирина присела на стул рядом с его кроватью. Павел взял ее за руку и приложил ладонью к груди. Потом он клялся, свято верил, что с этого момента стал выздоравливать стремительно. Они молчали, смотрели друг на друга. Павел говорить не мог, а Ирина не находила нужным. Он не заметил, как задремал, но очнулся, когда Ирина стала высвобождать руку.

– Придешь ко мне еще? – прошептал Павел и добавил слово, которого прежде никогда не произносил: – Умоляю!

Она приходила еще три дня, пока он не начал вставать и сумел проглотить три ложки бульона. Посещения Ирины не выбивались из схемы: она сидела возле кровати, он держал ее руку, и молчали. Почему-то и остальные больные в палате начинали говорить шепотом, косились на них в смущении, словно подсматривали за интимным свиданием.

Выписавшись из больницы, Павел пришел в поликлинику в часы, когда Ирина вела прием, с громадным букетом роз.

– Это же сколько деньжищ такая клумба стоит! – восхищенно произнесла медсестра, явно намекая, что лучше бы деньгами отблагодарил.

Как позже узнал Павел, Ирина была на ножах со своей медсестрой. Врач и сестра работают на одном участке в тесной связке, а у них был сплошной, изматывающий нервы конфликт.

Ирина стрельнула гневным взглядом на сестру и обратилась к Павлу:

– Благодарю вас! Но вы мне ничем не обязаны. Будьте здоровы! Всего доброго!

Павлу ничего не оставалось, как попрощаться и выйти из кабинета.

Впервые в жизни он мечтал заболеть – чтобы вызвать врача на дом. Но как назло здоровел с каждым днем. И даже ангины ему были не страшны после операции. Вероника тоже не жаловалась на здоровье, но каждый вечер Павел внимательно ее рассматривал:

– Что-то ты красная. Наверное, температура, ОРЗ. Давай завтра врача вызовем?

На третий или пятый день такой «братской заботы» Вероника не выдержала:

– Если тебе очень нужно, я, конечно, могу прикинуться больной.

– Умница! Есть такой старый школьный способ: канцелярский клей в нос. Слезы, сопли – все будет натурально. Знала бы ты, сколько я уроков с помощью клея прогулял!

– А съесть какую-нибудь гадость для тебя не нужно? Пашка! Ты же влюбился! Без бинокля видно.

– Ну и что?

– А то, что раньше в обращении с девушками робости у тебя не наблюдалось. Чего ты трусишь? Твоя докторица сделана из того же теста, что и остальные.

– Ничего-то ты не понимаешь! И закрыли тему!

Ирина не могла быть из того же теста, что и другие девушки, потому что происходящее с ним не имело ничего общего с предыдущим опытом.

– Мне болеть завтра или нет? – ехидно поинтересовалась Вероника.

– Обойдусь.

Павел не сторожил девочек на улице с пионерского возраста. Он торчал у поликлиники и придумывал оригинальные заходы для разговора, но, когда Ирина вышла, глупо соврал:

– Здравствуйте, какая встреча! Позвольте вас проводить?

Через день у Ирины был вечерний прием, она освобождалась после восьми. И снова он сморозил про нечаянную встречу. И третий раз неуклюже пробормотал что-то про общую тропу и время. Так и повелось, что Павел через день оправдывался и говорил о нечаянной встрече. Как подросток неопытный.

На работе Павел твердо заявил, что по нечетным числам (у Ирины вечерний прием) задерживаться не может. Данила, который тогда только женился на Лене, был счастлив и весел, спросил:

– Ты в бассейн, что ли, записался?

– Вроде того, – ответил Павел.

Если возникала необходимость по нечетным задержаться, доделать документы, Павел намертво стоял за свой «бассейн», и Даниле приходилось оставаться, воруя время у молодой жены. Зато по четным Павел был душкой, готовым торчать на фирме до полуночи.

Два месяца Павел через день провожал Ирину. Пятнадцать минут пути, волнение, банальные речи, прощание у ее подъезда. Павел вел себя как рохля, проклинал свою откуда-то взявшуюся косноязычность и давно забытую, а теперь вдруг снова возродившуюся мальчишескую робость. Он знал, чего боится: проявит инициативу, распустит руки, да просто в кино пригласит – и конец. Ирина она умеет. Докторским тоном скажет: «Ваше поведение неуместно, попрошу вас больше не попадаться мне на пути». И что тогда делать?

Павел похудел, нервы разболтались. Сестра однажды застала его у экрана телевизора, показывали какую-то сентиментальную дребедень про несчастную любовь. Братик только слюни и сопли не пускал от умиления.

– Пашка! – удивленно воскликнула Вероника. – Крейзи! Ты что, женишься?

Какое там «женишься»! Он дрожал и трусил, как заяц. И все-таки на исходе второго месяца провожаний решился на признание.

Они стояли у ее подъезда.

– Ирина! – проговорил Павел чужим голосом. – Я вполне развит интеллектуально, прочитал много книжек, с чувством юмора и словарным запасом у меня все в порядке…

Он хотел дальше сказать: «Но рядом с вами я почему-то выгляжу косноязычным дебилом». Не успел договорить, Ирина перебила:

– Я знаю. Вы мне… вы мне нравитесь, Павел.

Он облегченно выдохнул, да такое количество воздуха, словно неделю его запасал. Вытер как бы в шутку лоб, который на самом деле покрылся испариной.

– Тогда можно вас пригласить в цирк, в театр, в кино, в ресторан, на прогулку?

– Все в один день? – рассмеялась Ирина.

Потом, когда они стали по-настоящему близки, Павел слегка обиженно говорил, что полюбил ее с первого взгляда. «С первого больного взгляда», – уточняла, смеясь, Ирина. И никогда не отрицала, что ей нужно было сначала привыкнуть к нему, чтобы затем влюбиться.

Дни, когда Ирина работала в поликлинике с утра, а на вызовы ходила после обеда, когда Павел мог удрать с работы, были самыми счастливыми из предсвадебных.

Он ждал ее, сидя на подоконнике в подъезде. Ирина выходила из квартиры больного, и они долго целовались. Потом шли в другой подъезд, на другой вызов, и все повторялось сначала. Однажды их застукала одна из пациенток Ирины. Тетка возмущенно воскликнула:

– Ирина Николаевна! Вы! Вы же доктор!..

Как будто докторам запрещено целоваться и иметь личную жизнь.

3

Павел твердил себе, что его подозрения – ерунда, чепуха на постном масле, и вспоминал убитого горем Данилу, который полгода находился в постыдном неведении о предательстве жены.

Сезонной эпидемии гриппа, когда вызовов обвал, не было. А Ирина задерживается! Точно специально сегодня, когда после разговора с Данилой стали мерещиться ужасы.

Они женаты семь лет, и Павел вынужден признать: на все сто, до закоулков души он жену не знает. Не пускает она в закоулки! Конечно, никаких страшных тайн Ирина не хранит, да и не утаивает ничего. Но, смешно сказать, тестя, Николая Сергеевича, Павел чувствует и понимает глубже и яснее, чем родную жену.

Ирина – врач от Бога, всякому понятно. Но когда Павел однажды заикнулся об этом, она уставилась на него изумленно и… да, да! – с обидой.

– Павлик! – усмехнулась. – Участковый терапевт – это пехота, штрафбат, ниже списывать некуда, последняя ступенька в иерархии врачебной. И ты меня хвалишь? Это все равно как зайцу, которого научили по барабану колотить, морковку в поощрение выдать.

Потом стала рассказывать, как начинала работать в реанимации, сбилась, про какой-то морс или компот упомянула, замолчала, махнула рукой и сказала, что не хочет вспоминать. А он, Павел, должен быть доволен, что жена трудится не в клинике, где ночные дежурства и ответственность несравнимая.

За могилами бабушки и родителей Павла Ирина преданно ухаживает. Но ведь должна быть и могила мамы, умершей сразу после рождения Ирочки! Однако когда Павел спросил о месте захоронения матери, Ирина насупилась, увела разговор в сторону, на какие-то елки-березки, которые хочет посадить на кладбище. Потом сама себя прервала и попросила о матери не спрашивать.

И лицо Ирины таит загадку. Ее нельзя назвать писаной красавицей. Точнее – она была бы очень красива, если бы не строгое, застывшее выражение лица и холодный серьезный взгляд. Но если удается ее рассмешить или добиться улыбки, она преображается – волшебно, чудесно. «Добиться» – это большой азарт, Павел на себе испытал. И не раз в компаниях замечал, как мужики распускают хвосты: балагурят, сыплют парадоксами, афоризмами и каламбурами – все будто на потеху публики, а сами тайком поглядывают на Ирину. Пляски самцов перед его женой Павлу никогда не казались забавными.

Ирина абсолютно искренний человек, она ненавидит вранье и лукавство, никогда до него не опускается. Она не станет, как «Уси-пуси»-Лена, спать с двумя мужиками. Пусть не спать, пусть у нее только разгорается роман с каким-нибудь больным шутником, который мягко и ласково клинья подбивает. «Лучше мне будет, если Ирина через некоторое время объявит: мол, я люблю другого? И пойдет с ним в койку! Честная девочка, заранее меня оповестит!»

Наконец Ирина позвонила. Разговаривала сначала с отцом, потом с сыном, последним взял трубку Павел. Он привычно шутил, она привычно «не понимала» шуток. Но, положив трубку, Павел мог бы с уверенностью сказать, что голос у Ирины был не нормальный, не спокойный. Она чем-то сильно возбуждена или взволнована. В подобном состоянии ее выдает не лицо, а только изменившийся тон голоса и дрожащие руки. У стальной девочки иногда вибрируют пальчики.

Николай Сергеевич и Николенька привычно спорили, читать сказки с комментариями или без. Договорились и уселись на диван с книжкой русских народных сказок. Павел отправился в булочную. На обратном пути зашел еще в два магазина, тянул время. Купил трехлитровую банку яблочного сока – в память о детских годах, когда сок продавали такими банками, а не в пакетах, как нынче. Приобрел носки полушерстяные (на зиму) и пену для бритья (кажется, заканчивается).

Вернулся домой. Ирина еще не пришла. Телефон звонил каждые пять минут, спрашивали Иру. Зачем-то она понадобилась главврачу и Стромынской, медсестре Верочке и еще двум женщинам, не назвавшим себя. Отметилась, как водится, Изольда Гавриловна. Старушка рассыпалась в извинениях и назвала лекарство, схему приема которого запамятовала. Павел так часто слышал Ирины объяснения по этому поводу, что взял на себя смелость ответить:

– Это мочегонное, принимать раз в три дня утром.

– Голубчик, скажите, а пила ли я его вчера или сегодня?

– Извините, но этого знать никак не могу.

Изольде Гавриловне понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, почему ее собеседник не может ответить на простой вопрос. А потом она долго извинялась за причиненное своим звонком беспокойство. Павел был почти уверен: проговорив вежливые фразы, старушка тут же забыла, что делать с мочегонным.

Хотел услышать Ирину и Тимур Рафаилович, попросил позволения позвонить позднее. Павлу уже надоело работать секретарем отсутствующей жены, и он сухо ответил: «Как вам будет угодно».

Телефонное общение Ирины с Тимуром Рафаиловичем напоминало разговор двух шпионов. Несколько лет назад он перенес обширный инфаркт. Радиоинженер по образованию, дотошный человек по характеру, Тимур Рафаилович приобрел справочник «Электрокардиограмма», изучил его и научился самостоятельно расшифровывать сердечные электрические импульсы. Он выменял у фельдшера «Скорой помощи» за японский кухонный комбайн списанный аппарат для кардиограмм и большой рулон специальной ленты в придачу. Тимур Рафаилович делал себе кардиограммы регулярно. А потом звонил Ирине и отчитывался. Прижав трубку к уху (в этот момент она могла чистить картофель или гладить белье), Ирина спрашивала: