Патриция Райан - Солнце и луна

– Ты… как там тебя!

– Эдме, мастер Олдос.

Он с вожделением оглядел пышную грудь и крутые бедра служанки, подумав, что не прочь посмотреть, как она выглядит без своих тряпок. Ладони у нее были широкие и пальцы, должно быть, ловкие. К несчастью, к этому прилагались широкие плечи, квадратная челюсть, а главное, проницательный и недоверчивый, как у крысы, взгляд. «Зато, какие здоровенные сиськи!» – подумал Олдос.

Он уже открыл, было, рот, чтобы приказать служанке обнажить свои пышные телеса, но вспомнил про Филиппу. В последнее время его страсть к ней перешла в манию. Виной тому были ее недоступность и горькие воспоминания. В Париже она, конечно, намеренно распалила его, заставила ползать на коленях, чтобы потом оттолкнуть. Встреча в Лондоне вновь воспламенила все то, что Олдос считал угаснувшим навсегда. Филиппа мучила его, издевалась над ним, изводила отсрочками – до этого дня. Сегодня ему предстояло взять реванш, расквитаться с ней за все свои страдания.

Накануне вечером Олдос увидел в окно, как ее муженек галопом поскакал прочь от Холторпа, словно за ним гнались черти. Он тотчас навестил Филиппу, якобы для того, чтобы узнать, пришла ли она в себя, после того как увидела два мертвых тела (хотя на деле приходить в себя от этого зрелища пришлось ему самому). Он нашел ее с красными глазами и мокрым платком в руках. Оказывается, у них с Хью произошла ужасная ссора, и тот уехал, не намереваясь когда-либо вернуться в Холторп. Олдос чуть было не разразился радостным смехом. Кротко и нежно утешая Филиппу, он рисовал себе волнующие картины предстоящей близости.

Ночи с Маргерит не прошли даром – он познал, что такое быть униженным. А каково унижать? Каково помыкать другим человеком, иметь его полностью в своей власти? Он вообразил себе Филиппу связанной, беззащитной, а себя верхом на ней и с занесенным хлыстом. Только сутана помогла скрыть, как его это возбудило.

На мольбы прийти к нему ночью для дальнейших утешений Филиппа ответила, что ей нужно оправиться от огорчения, иначе сердце ее будет далеко от происходящего. Олдосу не было дела до ее сердца, но он сумел утаить свое разочарование. Они сговорились на следующую ночь…

Такой ход мысли едва ли мог обуздать вожделение, никогда надолго не покидавшее этого законченного распутника. Глядя на полные, даже немного вывернутые губы служанки, Олдос вообразил себе сцены, по-своему не лишенные приятности. Он уже готов был задрать сутану, но вдруг передумал, решив, что с Эдме дело терпит. Он знаком приказал ей удалиться, а сам отправился к сестре.

Клер все еще в дорожном платье и с этой проклятой птицей на руке шагала взад-вперед по комнате.

– Дверь! – раздраженно прошипела она.

Забыв недавние приятные заботы, Олдос поспешно прикрыл за собой дверь. Клер с треском захлопнула ставни, погрузив помещение в полумрак.

– Это шпион!

– Кто?

– Я говорю про Хью Уэксфорда! Он шпион короля Генриха, чтоб их обоих черти взяли! И я знала это, чувствовала всеми потрохами! – Соломон закричал и захлопал крыльями, но Клер, вне себя от ярости, не обратила на него внимания. – Этот сукин сын притащился в Холторп, чтобы выведать, что мы затеваем! Хорошо, что мне пришло в голову расспросить его отца.

– Сэра Уильяма? Значит, ты побывала в Уэксфорде? Умно придумано! Они как раз были там, перед тем как…

– Не были! – отрезала Клер, раздраженно шикнув на беспрерывно кричавшего сокола. – Хью не бывал там с семнадцати лет, и его отец понятия не имеет, что он женат.

Осмысливая эту новость, Олдос осушил кубок вина и налил еще.

– Ну, ты понял? – Негодование оставило Клер, сменившись привычным усталым презрением. – Они солгали, чтобы сблизиться с тобой. Полагаю, братец, это было не трудно – ведь ты загораешься от каждой юбки. Но главное в том, что они заодно не с королевой, а с королем! – Новый хриплый крик Соломона заставил Клер пересадить его на жердочку. – Все, что известно сэру Уильяму о сыне, он знает от Крепкого Лука, с которым немного знаком. Похоже, именно он порекомендовал Хью Ричарду де Люси.

– Королевскому юстициарию?! Для чего?

– Уж не для того, чтобы стоять перед его дверью на страже! Говорю тебе, он шпион.

– А Филиппа? Она тоже? – боязливо осведомился Олдос.

– Эта не в меру начитанная ханжа? Ты спятил, братец!

– Да, но ведь это она сказала мне про визит в Уэксфорд.

– Жена всегда идет на поводу у мужа. Думаю, он ей наговорил с три короба, но она понятия не имеет о роде его занятий. Это дело тайное, даже жене не следует знать, что к чему. В Пуатье он ее не брал, а на сей раз прихватил с собой в виде приманки для тебя, Олдос. Насадил на крючок, подвесил у тебя перед глазами, и твой отросток сразу рванулся вверх! Впрочем, мне до нее дела нет. – Клер тяжело опустилась на постель и устало откинулась на ворох подушек всех оттенков красного. – Сэр Уильям не слишком обрадовался при виде меня.

– Но ведь вы с ним…

– Мало ли что мы с ним! Это было двадцать лет назад. – Она взяла со столика зеркало и недовольно вгляделась в свое отражение. – К мужчинам время не так жестоко, как к женщинам. Сэру Уильяму все шестьдесят, но он по-прежнему очень красив. Вылитый Хью, только более надменный и властный.

– Значит, на этот раз вы не…

– У меня не было и шанса, – с горечью ответила Клер. – Месяц назад он женился на Бланш Флер, у которой еще молоко на губах не обсохло. Девчонка не глупа: она глаз с него не спускала в моем присутствии. Разумеется, если бы он захотел, то нашел бы способ остаться со мной наедине. Но он не захотел.

Олдос никогда не слышал такой тоски в голосе Клер. Он даже пожалел ее… но тут она уселась и вперила в него злобный взгляд.

– Это все твоя вина, болван ты эдакий! Стоило бы отсечь жирного червяка, который болтается у тебя между ног!

Олдос чуть не подавился вином.

– Ну, знаешь!

– Не будь ты так похотлив, ты бы не притащил с собой Филиппу и этого негодяя, ее муженька!

– А кто распустил перышки при виде Хью Уэксфорда? Я говорил, что ему надо дать от ворот поворот, а ты отказалась!

– Не умничай, Олдос. У нас беда, и притом большая. Если человек королевы узнает, что мы приветили в замке шпиона короля…

– Клер… – начал Олдос, сообразив, что сестра не знает о второй смерти.

– Я должна была прислушаться к внутреннему голосу и послать пару рейтаров покрепче, чтобы прикончили его и зарыли в лесу. Вся эта комедия в подвале была ошибкой. Но я надеялась, я хотела верить…

– Клер, ты должна знать…

– И зачем только я медлила! Но ничего, еще не все потеряно. Я прикажу избавиться от него. Нам не удастся утаить промах от королевы, и это даже к лучшему. Ей понравится то, как мы выкрутились, это поднимет нас в ее глазах. Ну, да, так оно и будет! – Клер оживилась. – Королева убеждена, что нам не под силу избежать неприятностей, что мы остры только на слово. Она поймет, что ошибалась на наш счет, как только получит от своего человека известие, что шпион Генриха мертв.

– Это шпион королевы мертв, Клер! – наконец вставил Олдос.

– Что ты несешь? Человек королевы умер?

– Это была Маргерит де Роше.

– Невозможно!

– Вчера утром ее нашли мертвой. Она задушила Истажио, а потом отравилась мышьяком. По-моему, это было ее первое убийство… ну, ты понимаешь.

– Нет, не понимаю! – Клер вдруг пошатнулась, взгляд ее остановился. – Маргерит… Чего ради ей убивать Истажио?

– Он проболтался о том, чем занят в подвале. Уж он такой… – Олдос спохватился и осенил себя крестом, – я хочу сказать, был.

– Какая-то бессмыслица… нет, в самом деле! Во-первых, политика никогда не занимала Маргерит, а во-вторых, мы с ней по-настоящему дружили.

– Бессмыслица, ну и что? Ты сама сто раз говорила, что все в этом мире бессмысленно. В любом случае теперь можно не бояться, что нас придушат подушкой во сне.

– Представляю, как разгневается королева Элеонора! – Клер содрогнулась. – Надо ее как-то умилостивить… к примеру, убить шпиона короля Генриха. Это в наших же интересах, братец. Ты знаешь, какова участь изменника? В лучшем случае нас ждет пожизненное заключение, а в худшем…

– Нет-нет, молчи! – Олдос осушил еще один кубок и долил вина.

Во Франции ему как-то раз пришлось побывать на казни – правда, не изменника, а еретика, но он надолго запомнил дикие вопли и удушливый запах горящей плоти.

– Если Истажио распустил язык, значит, этот негодяй Хью Уэксфорд знает больше, чем я предполагала. – Клер витиевато выругалась, заставив Олдоса поежиться. – Ты был здесь все это время и должен знать, отправлял ли он какие-нибудь письма. Вопрос в том, успел ли он донести на нас.

– Понимаешь…

– Надо выяснить, что ему известно и поделился ли он с кем-то нашими секретами. Я натравлю на него рейтаров короля Людовика. Эти кровожадные ребята ждут не дождутся выпустить кому-нибудь кишки. Я уже вижу этого ублюдка сидящим на стуле над жаровней с углями.

– Хью нет в замке!

Клер повернулась и устремила на брата неподвижный взгляд холодных глаз, похожий на взгляд хищной птицы, присмотревшей себе добычу.

– Что же ты раньше не сказал, дурень? Когда он уехал?

– Вчера, – виновато ответил Олдос, подкрепив силы еще одним кубком вина. – Они с Филиппой поссорились. По ее словам, он не вернется.

– Откуда? – вкрадчиво осведомилась Клер. – Ты, случайно, не знаешь?

Олдос помотал головой. Клер погрузилась в молчание, оставаясь абсолютно неподвижной. Это длилось так долго, что он задался вопросом, не разбил ли ее от злости внезапный паралич.

– М-м… мне страшно жаль, – сказал он осторожно.

– Тихо! – был ответ, и молчание возобновилось.

Олдос утешился тем, что прикончил остатки вина. Наконец Клер заговорила:

– У меня есть план.

Ужин подходил к концу, когда Олдос склонился к уху Филиппы и прошептал:

– Тебе интересно, что происходит у нас в подвале? Я имею в виду этот грохот.

Со времени отъезда Хью он ни на шаг не отходил от нее, и она невольно сравнивала его с присосавшейся пиявкой. В эту ночь ей предстоял визит к нему в комнату. Все отговорки были исчерпаны, и Филиппа, опустошенная прощальным разговором с Хью, была не в состоянии придумать что-нибудь еще.

– Грохот? – переспросила Филиппа.

– Ну да! – Олдос обвел ближайших соседей по столу подозрительным взглядом. – Ты заметила, что сегодня в подвале особенно шумно?

– Разве это не бочки валятся с подставок?

– Ты больше слушай Клер! Во всех замках нашей округи не найдется столько бочек, сколько раз там внизу грохотало. Да и шум совсем иной.

– Но ты-то знаешь, что там происходит, Олдос. Разве не ты привез сюда Орландо и Истажио?

– Привез, ну и что? Клер дает мне поручения, но в объяснения не вдается – якобы для моей же пользы. Для нее я всегда останусь глупеньким младшим братишкой. Я ее как-то спросил про этот грохот, так она вообще отказалась мне отвечать! Но теперь ключи в моих руках. – Олдос обвил рукой талию Филиппы и прижал ее к себе сильнее, чем требовалось. («Как удав», – подумала она, с отвращением.) – Может, спустимся вниз и посмотрим? Что скажешь?

Чтобы протянуть время, Филиппа положила себе пудинга из розовых лепестков, отведала его и нашла совершенно несъедобным.

– Странно… Эдме сказала, что леди Клер вернулась.

– Вот как? – Олдос до того смутился, что отдернул руку. – Клер вернулась? Тогда почему она не вышла к ужину?

– Может, отдыхает с дороги?

– Верно! – Лицо его осветилось. – Раз она уже здесь, надо торопиться с походом в подвал, пока ключи в моем распоряжении.

Филиппа ела тошнотворный пудинг и осмысливала неожиданный поворот событий. Ее задача как раз и состояла в том, чтобы проникнуть в подвал. Предложение Олдоса было весьма кстати, однако внутренний голос подсказывал, что дело нечисто.

Неделями он уклонялся от малейших упоминаний о том, что сейчас преподносит на блюдечке и притом по собственной инициативе! Впрочем, он может и не лгать насчет своего полного невежества в этом вопросе. Допустим, Клер поручает ему кое-какие задания, ничего при этом, не объясняя, чтобы сохранить чужую тайну.

– Жаль, Орландо все еще работает, – говорил Олдос. – Ничего, что-нибудь придумаем.

После целого дня безделья в связи с неожиданной смертью помощника итальянец так старался наверстать упущенное, что даже не вышел к ужину. Мысль о том, что он и теперь в подвале, отчасти рассеяла тревогу Филиппы (ей меньше всего хотелось остаться наедине с Олдосом в помещении, где нет даже окон).

Сейчас она проклинала себя за то, что предложила выкрасть ключи ценой своего тела. Филиппа сделала это намеренно в ожидании горячих протестов Хью, наивно полагая, что он скрывает от нее свои чувства, и, желая вызвать его на откровенность. Тем самым она все испортила, и теперь Хью не было рядом. Его отъезд задел Филиппу сильнее, чем она ожидала. Острое чувство потери не покидало ее ни на минуту, и тяжелее всего было притворяться, что ничего непоправимого не случилось.