Александр Прозоров - Соломея и Кудеяр

Соломея подошла к воину, провела пальцем по его щеке, шее, сквозь густую бороду.

– Иногда я жалею, что Василий смог нас догнать, Кудеяр. Хотя… Хотя тебе ведь тогда повезло. Бесплодная смоковница досталась другому. Можешь выбрать себе в саду другой цветок. Сочнее и краше.

– Иных цветов для меня не существует, краса Корелы.

– Я принадлежу другому, Кудеяр. – Палец коснулся его губ. – Судьба…

– Хотя бы любоваться красой твоей, Соломея… Живи!

Великая княгиня помолчала, обреченно вздохнула:

– Так что же вы задумали, родственник? Говори.

– Испроси как-нибудь от княжны Шеховской испить, государыня, потом сделай вид, что дурно тебе стало, от меня воды попроси, – поведала из-за ее спины Анастасия Шуйская. – Попьешь, оправишься и скажешь, что отныне токмо из моих рук питье и пищу принимать станешь. И покуда я останусь кравчей твоей, за яды сможешь более не беспокоиться. Не пропущу!

– Разве токмо я вдруг рожу сына, – не оборачиваясь, сказала Соломея.

– Если ты понесешь, госпожа, можешь отставить меня в тот же день! В час твоего торжества моя ненависть иссякнет. А соблазны появятся.

И тут Великая княгиня вдруг шарахнулась от воина назад, едва не сбив постельничую с ног.

– Что с тобой, государыня? – хором воскликнули Кудеяр и Анастасия Петровна.

– Меня могут хватиться! – Соломония развернулась и выбежала из покоев знатной служанки.

– Я сказал что-то не то? – развел руками Кудеяр. – Что-то сделал?

– Сдается мне, дело тут куда глубже… – пробормотала княжна Шуйская. – Пойду, в дверях постою. Коли глаза лишние есть, пусть знают, что со мной Великая княгиня беседовала, а не с молодцем каким целовалась…

Государыня же, вбежав в свою опочивальню, с размаху упала на постель и прикусила край одеяла. Ей было страшно признать, что постепенно зародившееся в ее груди и лоне томление едва не взяло верх над достоинством, и она лишь в последний миг удержалась от того, чтобы поцеловать нежданного гостя…

11 октября 1514 года

Александровская слобода, женская половина великокняжеского дворца

В просторной светлой горнице, назначенной строителями для мастерской княгини, но все еще недоделанной, Великая княгиня шла вдоль стола, перебирая разложенные на нем отрезы тканей, некоторые пропуская, некоторые рассматривая и трогая руками.

– Рисунок красивый, – остановилась она возле глянцевого шелка, словно проросшего тюльпанами, неотличимыми красотой от настоящих. – Вот такой бы прелестью стены обшивать, а не кошмой одноцветной!

– Красивая ткань, да токмо тонкая и холодная, – возразила княгиня Ногтева, наряженная в теплый темно-синий сарафан из заморского вельвета, украшенного рядами самоцветов, бегущих сверху вниз по груди от алого цвета к совершенно прозрачным камушкам. – А поверх обшивать, испортится рисунок. Что за цветы на стеганке?

– Ширму такую хочу! – вдруг заявила Соломония. – Постель от двери прикрыть. А то неуютно. И от девки отгородиться, коли для услуг оставлю.

– Сие пожелание исполню, государыня, – подошла ближе постельничая, посмотрела на стол: – Каковой шелк тебе по сердцу пришелся, повелительница?

– Этот, – указала пальцем Великая княгиня. Помолчала, посмотрела на рассевшихся в горнице женщин: – Что-то тихие все сегодня. Нешто вестей никаких ниоткуда нет?

– Сказывают, схизматики, что на самом западном краю земли обитают, – тут же поведала неугомонная княгиня Ногтева, – от безделья и скуки корабли за окиян послали, обитаемый мир окружающий. И там еще один обитаемый мир нашли! Не остров, право слово, а огроменную землю без конца и края!

Женщины рассмеялись забавной небылице. Боярыня Дикулина, отсмеявшись, пошевелила полными плечами, резко произнесла:

– В Перыни Новгородской, паломники донесли, икона Пресвятой Богоматери замироточила!

– Перун бог воинов. Как бы не к войне большой кровавой, – опасливо перекрестилась дородная княгиня Шеховская.

– Великий князь повелел брату моему двоюродному рать великую собрать для похода решительного на Литву, – подтвердила постельничая. – Головным полком, кстати, юный князь Овчина, басурман сокрушитель, командовать выбран. Вскорости выступают.

От этого известия Великая княгиня вздрогнула, вскинула руку:

– Что-то в горле пересохло. Попить налейте мне.

– У меня вот по случаю настой облепиховый с собой приключился, – сняла с пояса небольшой бурдючок княжна Шуйская. – Испей, государыня!

– Не прикасайся, Соломония Юрьевна! – от подобного покушения на свои права княгиня Шеховская буквально подпрыгнула со своего места. – Мало ли что? Я кравчая, я токмо за этот морс поручусь!

Она поспешила к лакированному столику, на котором стояли вазы с курагой, изюмом и инжиром, с пастилой и цукатами, два кувшина и кубки, налила в один из них розоватого напитка, в несколько глотков осушила, наполнила снова и поднесла правительнице всея Руси:

– Вот, государыня, испей из моих рук, – последние слова она произнесла с нажимом и торжествующе посмотрела на постельничую, числящуюся по месту на пять ступеней ниже кравчей.

Соломония попила, вернула золотой бокал, пошла дальше вдоль стола, перебирая ткани, и вдруг захрипела, закашлялась, вскинув руки к горлу. Скривила лицо, с видимым трудом произнесла:

– Что ты мне дала, изменщица?!

– Вот же, государыня, доброго настоя испей! – подсуетилась княжна Шуйская, подавая ей бурдючок.

Великая княгиня схватила кожаную флягу, вскинула надо ртом, сделала несколько больших глотков, с облегчением перевела дух:

– Благодарствую, Анастасия Петровна. Вкусные ты напитки имеешь. Желаю, чтобы таковые средь кушаний моих завсегда стояли.

– Сегодня же о том распоряжусь, государыня, – почтительно склонила голову постельничая.

– Невместно сие! – возмутилась княгиня Шеховская. – Токмо кравчая о пище и напитках великокняжеских завсегда заботится!

– Отныне княжна Анастасия Шуйская о сем заботиться станет, ей верю, – ответила Соломония. И твердо отрезала: – Такова моя воля!

Княгиня Шеховская налилась краской, несколько раз яро вдохнула и выдохнула, развернулась и выскочила из горницы, громко хлопнув за собой дверью.

Дворцовый переворот, навсегда обезопасивший Великую княгиню от отравителей, свершился.

14 февраля 1525 года

Город Дмитров, княжеские хоромы

В просторной палате дворцовой трапезной, во главе ее огромного, изогнутого буквой «П» стола, сидели двое очень похожих друг на друга знатных, судя по собольим шубам и бобровым шапкам, мужчин – оба были русобороды, большеносы, голубоглазы, имели одинаковый рост и телосложение. Будь это портреты – можно было бы решить, что речь идет об одном человеке, запечатленном сперва в тридцать лет, потом в пятьдесят. Но люди негромко разговаривали между собой и кушали, выбирая кусочки убоины с деревянного блюда, прихватывая щепотью квашеную капусту или накалывая на нож маленькие, крепенькие соленые огурцы.

Стол был накрыт очень скромно для огромных палат – блюдо нарезанного вареного мяса, блюдо буженины, блюдо жареных хрустящих пескарей да несколько мисок с соленьями. И, разумеется, покрытые тонкой сарацинской чеканкой серебряные кубки с вином.

Однако собеседников скромность застолья не смущала. Они явно встретились ради разговора, а не ради торжества.

Тот, что старше, в очередной раз наполнил кубки, приподнял свой:

– Сегодня, кстати, третья годовщина будет, как Дима преставился. Давай выпьем, Андрей, за упокой души брата нашего Дмитрия, князя Углицкого, да будет ему земля пухом!

– Царствие небесное брату нашему Дмитрию, – согласился второй.

Оба выпили до дна, закусили.

– Дмитрий умер тому уже три года, – снова потянулся к вину тот, что моложе, – Семен умер шесть лет назад, мы с тобою, брат, тоже стареем, ан ведьма корельская, к Ваське присосавшаяся, как сидела на престоле, так и сидит, и ничего ей не деется! И ведь даже не понесла ни разу! Ладно бы слабых родила, ладно бы даже мертвых. Но ведь ничего у нее нет, ровно статуя она каменная, а не баба живая!

– Одно слово, ведьма, – отпил вина старший. – Мне уже сорок пять. Коли так и дальше пойдет, тоже холостым да бездетным за реку Смородину уйду.

– Да, Юра, ни яд ее не берет, ни нож острый, – вздохнул Андрей. – Я так чую, она и меня переживет, и Василия, так бездетной и бессмертной на столе московском одна и останется… – И он зло согласился: – Ведьма!

– Нож тоже? – живо заинтересовался Юрий Иванович, князь Дмитровский, ибо сидел за столом, понятно, именно он.

– Уезжал в слободу Александровскую один охотник, пять сотен рублей желавший заработать, – осторожно предположил Андрей Иванович, князь Старицкий, и благоразумно уточнил: – Я, понятно, тут ни при чем. Просто слух краем уха слышал.

– И?

– Соломея жива, про татя не ведаю, – развел руками князь Старицкий. – За наградой ему приходить, понятно, не с чего.

– Делать что-то надобно, Андрей, без промедления с бедой сей справляться! – Дмитрий Иванович решительно опрокинул в себя кубок. – Годы уходят, мы не молодеем. Еще немного, и лично мне и вовсе жена без надобности окажется.

– Я пытаюсь. А ты?

– Есть у меня, брат, одна мысль, – придвинулся ближе к гостю старший брат. – Коли нам с Соломеей управиться не удается, может, на Василия внимание обратить?

– Отравить Великого князя?

– Окстись, окстись, – замахал руками Дмитровский князь. – Нешто мы басурмане дикие али схизматики поганые, чтобы братьев собственных изводить?! Нет, Андрей, тут иначе поступить надобно. Коли Соломею не извести, нужно таковую хитрость сотворить, чтобы Василий от нее просто отказался.

– На измене поймать!

– Не выйдет, – покачал головой Дмитрий Иванович. – Государю она верна, зараза этакая, и ни единого подозрения никогда не случалось. Хотя знахарки подосланные не раз ее на блуд склоняли.

– Тогда что?

– Пусть другую государь возжелает.

– Околдовала она брата, – вздохнул князь Старицкий. – Не смотрит ни на кого… присушила, ведьма.

– Надобно отсушить. – Хозяин дворца наполнил кубки снова.

– Не томи, брат, – попросил гость. – Коли придумал чего, говори. Коли совет понадобится, дам, коли помощь нужна, помогу. Поперек горла ужо эта ведьма всей Руси стоит! Выход укажи, без сотоварищей не останешься.

– Есть у меня друзей немало в Литве, как ты знаешь…

Андрей Иванович согласно кивнул.

Дмитровский князь не просто имел друзей среди схизматиков, он и сам как-то пытался отъехать в Литву, недовольный наложенными братом запретами, – однако был пойман, водворен обратно в удел и ныне находился под приглядом многих десятков явных и тайных соглядатаев.

– Так вот, Андрей… От одного из друзей моих внезапно девица юная на поруки мои попала. Сиротка, каковой для выживания в года детские и юные покрутиться немало пришлось. Папа умер, дядя в застенке, над прочими родичами обвинение в измене висит. Вельми красива малышка, что у баб, понятно, бывает… Умна не по годам, что случается уже реже, но судьбой битая, так что разума набраться пришлось. Зело страстна и в мечтаниях о принце великом пребывает, каковой царствия земные к ногам ее бросит. И ради покорения принца того полагает любые старания приложить. И стараниями сими разум выбить она ох как умеет! Вестимо, стала бы она княгиней Дмитровской с легкостью прямо дня через три по приезде… Токмо запрет великокняжеский на мой брак ее и остановил. А меня закружила, даже дыхнуть не смог, все к ногам ее положить был готов. Однако же детка соглашалась токмо на открытое церковное венчание! Хотела единственного, на что у меня права своего нет… Поняла ошибку и холодна тут же стала, ровно лед крещенский. Ой-ей-ей, кремень, а не сердце у нее. – Хозяин дворца порывисто выпил, выдохнул, мотнул головой и закончил: – Но что самое главное, Андрей, девочка при том еще и знатна!

– Ай, Юра, ты так интересно начал и так скучно закончил, – разочарованно покачал головой князь Старицкий. – Откель средь диких племен литовских родам знатным взяться?

– Например, от Мамая, – покрутил в пальцах кубок Дмитровский князь. – Куда его сын мурза Мансур из Крыма утек, когда наш прадед его папу на Куличках разгромил и по миру голого пустил врагам на поругание?

– В Литву, – задумчиво подергал себя за мочку уха Андрей Иванович. – Постой… Так она чингизидка?!

– Если брат наш старший Василий, Великий князь всея Руси, женится на сей деве, – согласно кивнул Юрий Иванович, – то сыновья его от брака подобного законные права на все владения Батыевы обретут. На Казань, Сарай, Астрахань, Хорезм и Черный Китай в придачу! Разве это не разумный довод для правителя державы, чтобы избавиться от жены престарелой и худородной и завести юную и знатную?

– Соблазн, понятно, велик… – неуверенно ответил гость, – но…