– Все в руках божьих! – ледяным тоном ответил государь. – Но воля моя прежней остается! Покуда наследник у меня не родится, вам тоже детей не иметь! Старшинство в роду нашем за моей семьей навсегда останется!

– Ты не понимаешь, брат! – схватился за виски Андрей Иванович. – Боги небесные возможность нам редкостную даруют не половиной, всем миром овладеть! Ты у астролога собственного, Васьки Немчина, спроси! По просьбе моей он гороскоп на Елену составлял, гадал, кости бросал, через тень ее волю лил, книги Сивилиные листал. Твой, брат, прорицатель, не мой вовсе! К нему, как к лучшему, обратился! И сказывал мне сей Немчин, что по всему выходит, два сына у Елены, княжны Глинской, родятся. Один слаб душой и телом, другой волей и силой двоих будет стоить, а славой своей и деяниями даже прапрапрадеда, царя Чингиса, зело превзойдет! Ты понимаешь, брат? Чрево девы сей наш род, твой и мой, возвысят! Державу отчую! Нельзя упускать ее, никак нельзя. Умчится бесовка литовская, иного мужа найдет. И сын ее не правителем, а ворогом земли русской станет! Дозволь мне жениться на ней, брат, и дело великое сотворишь! На твою власть, твое правление покушаться у меня даже в потаенных мыслях нет! Дождусь часа свого в служении честном твоему величию. А как час придет, так, глядишь, хоть и старцем дряхлым стану, да не без потомка. Не о себе, о роде нашем с тобой, о семье нашей, державе нашей беспокоюсь!

– Складно сказываешь, брат, – ответил Великий князь. – Да токмо первыми ни тебе, ни детям твоим не бывать! Только от семени моего сыновьям! В усадьбу поехали, Андрей. Наскучила мне охота.

– Как прикажешь, государь, – склонил голову младший из семьи. – Дозволь вперед поскакать, дабы убедиться, что к приезду твоему все готово.

Не дожидаясь ответа, князь Старицкий махнул рукой сокольничему, выхаживающему уставших от бешеной скачки скакунов, поднялся в седло и умчался вдоль реки.

Попытка примирения закончилась у братьев новой размолвкой.

* * *

Княжеские хоромы в Старице мало чем отличались от сотен дворцов, что стояли чуть не во всех крупных русских городах: высокая каменная подклеть, два бревенчатых этажа над нею и ведущее прямо ко второму жилью высокое крытое крыльцо. Как это часто бывало, две стены княжеского дома одновременно являлись и внешней стеной крепости – но убранству или повседневной жизни это ничуть не мешало. Ведь войны накатываются, по счастью, раз в поколение, а то и реже, и в таковые дни комнаты можно расчистить, скатать ковры, запереть сундуки, поднять кровати, сдернуть занавески, убрать слюдяные рамы – и станет светелка девичья али горница боярская боевой площадкой с бойницами, надежным укрытием и кровом сразу для многих стрельцов.

Разумеется, для дорогого гостя отводились не такие комнаты, а куда более светлые и просторные, с большими, выходящими во двор окнами, с гульбищем вдоль внутренней стены, тянущимся над небольшим прудиком с лилиями в центре. В мирные годы – красота, в военные – тоже припас ценный, коней ратных пригодится поить.

Во дворце, уже подремонтированном, вычищенном и нарядном, с замененными на новые коврами в коридорах и горницах да новой кошмой на стенах, все еще хлопотала дворня, наводя последний глянец, оправляя складочки и конопатя выщипанные птицами щели. Среди этой суеты идущий быстрым шагом хозяин дома никого не удивил – видать, тоже тревожится, чего уж?

Между тем Андрея Ивановича внешняя красота дома интересовала меньше всего.

Пройдя по коридору, он толкнул одну из дверей, вошел в обитую серым сукном горницу, остановился в дверях.

Княжна Глинская сидела в кресле, обитом тем же сукном, положа руки на подлокотники и водя ступнями в вышитых войлочных тапках по густому персидскому ковру. На князя она всего лишь подняла взгляд, вопросительно приподняла брови.

– Ты обратила на себя внимание, – кивнул Андрей Иванович. – Теперь надобно заинтересовать. Василий не любит клуш, ему по нраву девицы с характером. Как та цапля, что не просто под ударом покорно падает, а поперва битву дает. Он должен тебя завоевать, а не получить. Токмо не переиграй. Между любопытством и гневом грань то-онкая…

Девица согласно опустила веки.

– Когда он войдет, я громко на слугу рявкну. Будь готова.

Князь Старицкий кивнул, проверил пальцами наборный, но пустой пояс и отправился на крыльцо.

Государь уже въезжал во двор. Хмурый, он самолично спешился, кинул поводья сокольничему, тяжело поднялся по ступеням.

– Рад видеть тебя в доме своем, брат мой, – поклонился Андрей Иванович.

– Юра приехал? – сурово спросил Великий князь.

– Полагаю, до сумерек вести придут, – посторонился хозяин города.

– Хорошо! – Василий Иванович вошел в дом, скинул с плеч шубу, нимало не заботясь, поймают ее или нет, двинулся дальше.

– Вон пошел! – громко рявкнул князь Старицкий на стоящего чуть в стороне подворника в нарядной атласной рубахе и суконных шароварах. – Сам брату его покои покажу! Налево поворачивай, Василий Иванович…

Великий князь вышел в коридор – и увидел дальше, почти в его конце, девичью фигуру. Они с княжной встретились взглядами и… Елена вдруг стремительно отпрянула на пару шагов и скрылась из виду. Государь чуть усмехнулся, шагая вперед, и, возможно, уже через миг забыл бы про странное поведение юной девы, но… Но она осторожно выглянула из-за дальнего косяка, словно таясь, и снова скрылась. Василий Иванович замедлил шаг, хмыкнул.

– Сюда, брат, – указал на дверь лучших покоев князь Старицкий, но его гость прошествовал мимо, пока не оказался напротив распахнутой створки в явно девичью, судя по отделке, светелку. В проеме стояла девушка, уже переодевшаяся для дома в более легкое платье.

– Ты чего-то ждешь, красавица? – осведомился Великий князь.

– Жду, пока ты к себе не уйдешь, Василий Иванович, дабы в дальний конец сходить.

– Нешто я чудище какое, девица, что при мне по дому пройти невмочно?

– Ты государь здешний, тебе никто и ни в чем перечить не смеет, – спокойно разъяснила девушка. – Я же знатна и красива, но кроме красоты и родовитости ничем не владею. Оттого и стерегусь. Вдруг ты меня возжелаешь? Тебя ведь ни одна сила остановить не в силах.

– Полагаешь, я дикарь какой, что по зову плоти первому все обычаи и законы презреет?

– А я, по-твоему, недостаточно красива, чтобы преграды все ради меня отбросить? – гневно сверкнула глазами княжна. – Каждый день таких видишь, государь?

Внезапно девушка пробежала пальцами по плечу, с легким бегущим треском расстегивая крючки, легким рывком приопустила платье и повела обнаженными плечами:

– Что, государь, найдешь ли ты еще где красу такую в своем царствии?! – Мужчины охнули, а княжна так же быстро и ловко вскинула платье обратно, сомкнув его округ шеи, и дохнула в самое лицо Василия: – Самоцвет такой редкостный в обережении нуждается, дабы раньше времени не украли. Ныне же прости, но мне и вправду очень-очень отлучиться надобно…

Девушка протиснулась меж князьями и чуть не бегом умчалась по коридору прочь.

– Прости, княже, – сглотнув, попытался оправдаться князь Старицкий. – Литвинка она. Сиречь, кровь чингизидова, а воспитание дикарское. Средь схизматиков бесстыжих выросла. Но ты не думай, даже пальцем к себе прикоснуться никому не дозволяет. Шалит просто по юности. Так что браком сим я род наш не опозорю.

– Не бойся, не опозоришь, – многозначительно согласился Великий князь и медленно направился к себе.

Он и не хотел – но не мог не сравнить мысленно дряблую уже кожу любимой своей Соломеи и рыхлые ее плечи с безупречной белизной и гладкостью юности. И голос, и взгляд, и щеки корельской красавицы ныне были уже не те. Совсем не те…

А уж рыжие волосы бесовки!!!

– Юрий появится, упреди! – в своих уже покоях сказал брату государь.

– Пир к вечеру готовится, ныне можешь в баню сходить, Василий. Попариться, отдохнуть. О цапле я распорядился.

– Благодарствую, брат, – кивнул Великий князь, расстегивая пояс. – Баня – это хорошо. Помоюсь, переоденусь к пиру. Постельничий мой где? Пусть поможет! И кравчего моего пришли!

– Да, Василий, – откланялся князь Старицкий, оставляя гостя с личной дворней.

Он очень надеялся, что в эти мгновения государь гадает о том, появится княжна Елена Глинская на пиру или нет? Андрей Иванович про себя улыбнулся:

– Но вот забыть ее, братец, ты уж точно теперь не забудешь…

* * *

В полдень нового дня двор княжьего дома наполнился вдруг шумом, лошадиным ржанием, голосами. Великий князь распахнул окно, выглянул наружу, сразу узнал облачение митрополита, удивленно хмыкнул. Впрочем, рядом со священником шел, азартно размахивая руками, мужчина в соболиной шапке. Такое поведение мог позволить себе только очень знатный князь.

– Похоже, братик все-таки приехал, – решил Василий Иванович. – Наконец-то!

Его взгляд скользнул дальше по гульбищу, и он увидел стоящую почти у самого угла девушку в плаще с песцовой подбивкой. Из-под большого треуха бунтарски выбивались наружу рыжие волосы. Княжна государя не замечала, медленно перебирая по перилам тонкими пальчиками, украшенными парой перстней.

Великий князь ощутил желание окликнуть красавицу… И отступил, ибо столь яркая юность и вправду могла вызвать куда более греховные мысли.

Не могла не вызвать.

Синие глаза, алые губы, рыжие волосы… Немудрено, что братец совсем потерял голову.

Великий князь развернулся, пересек горницу, меряя персидский ковер широкими шагами.

Что же скажет ему Юрий? Что побудило брата запросить примирения? Неужели семейные разногласия и вправду закончатся? Или это просто хитрость?

Василий Иванович очень надеялся на первое. Кровный брат – опора надежная. В Смоленск бы воеводу такого, заместо князя Немого Шуйского! Да токмо Юра годы все последние на Литву с куда большей охотой смотрел, нежели на слободу Александровскую.

В дверь постучали.

– Уже? – невольно вырвалось у государя. Он полагал, что князь Дмитровский встретится с ним хорошо если вечером. С дороги ведь в баньку надобно, перекусить, отдохнуть… – Да, кто там?!

Дверь распахнулась, внутрь вошел рында, поклонился и объявил:

– Митрополит Московский и всея Руси Даниил! – Отступил, и в горницу величаво прошествовал, отпираясь на посох, худощавый старец, в малиновой, расшитой золотом рясе и с короткой бородой, расправленной на два острых, смотрящих в разные стороны, рога.

– Рад видеть тебя, отче, – склонил государь голову перед божьим слугой. – Как добрался, спокойно ли? Не развезло ли еще дороги?

– Лучше бы развезло, – буркнул старец. – По Волге куда удобнее и быстрее плыть выходит, нежели в возках этих по кочкам трястись!

– Что же заставило тебя в путь сей тяжкий отправиться, отче?

– Заветы божьи, Василий Иванович. Очень уж хочется братьев семьи одной меж собой примирить… – Митрополит тяжело опустился в ближнее кресло, перевел дух и попросил: – Попить бы с дорожки!

Великий князь, опускаясь в кресло рядом, хлопнул в ладони и распорядился:

– Вина гостю налейте! И кравчего кликните, я тоже испить желаю.

Священник утолил жажду, отдышался, махнул на набежавших слуг посохом:

– Ступайте отсель, слово пастырское государю сказать надобно!

Горница быстро опустела. Василий откинулся на спинку кресла, понимая, что как раз сейчас узнает, что именно подвигло старца на тяжелое путешествие.

– Злится брат твой, Юрий, – наконец выдохнул негромко митрополит. – И есть почему! И осудить его я за гнев не в силах! Ибо холост он по воле твоей, ан годы уж немалые. И вот теперь, так судьба повернула, силу мужскую теряет Юрий и рода своего продолжить не сможет. И ты тоже пуст! – с внезапным гневом ударил посохом об пол священник. – С братом у вас всего год разницы! Род оборванный Юрия – то беда его, личная. Коли твой род прервется, сие ужо беда державная! Сие уже смута и за стол московский война!

– Я и сам в тревоге, отче. Молюсь, вклады делаю, на богомолье хожу, – ответил Великий князь.

– Горжусь я преданностью твоей ложу супружескому, сын мой, – продолжил митрополит. – Ведаю о любви твоей искренней к супруге, к очагу домашнему. Но государь ты, а не муж простой! – Священник снова притопнул посохом. – Идут годы, Русь наследника увидеть жаждет! Лоно же половины твоей сухо и пусто. Настало и для тебя время собою для державы отчей пожертвовать, чрез любовь и желания переступить, поступить, как должно, а не как хочется! Во имя державы нашей, во имя земли русской, во имя народа нашего готов я именем Господа от клятвы супружеской тебя освободить, дабы смог ты иную жену себе избрать, пусть нелюбую, но здоровую! Преступи любовь во имя долга, Василий-государь, таково тебе мое слово пастырское! Настал час об обязанностях своих пред миром и людьми подумать. Смири желания и не по сердцу поступи, а как должно! Вот… И встать мне помоги… Долг свой я сполнил. Теперича пойду, отдохну…